Не взывай к справедливости Господа
Шрифт:
Кириллу Назарову стало тесно и погано чувствовать себя в своём грязном обветшалом теле, отягощённом пороками современного мира, вдруг захотелось чего-то светлого и высокого, к чему бы тянулась и тянулась душа.
Правда, потом небедное застолье у неофитки тут же вернуло его в реальный, чувственный мир.
Даже отец Николай, то ли от вина, а то ли от обаяния новокрещёной христианки Софьи, расслабился, стал улыбчив и не по-церковному оживлён, но с той степенью деликатности, которая так свойственна умудрённым, пережившим страдания и лишения в жизни, людям. Оставшись сиротой после смерти
2
…И вот теперь бывший беспризорник, а ныне святой пастырь стоял перед Кириллом, печально рассматривая странное изображение на чёрной прокопченной доске.
Сквозь копоть и темную коричневую плёнку угасшего времени по центру доски огненным костром полыхало изображение пятиконечной звезды, на которой был распят до предела измождённый человек в зековской из серой байки шапке домиком и в обвислых кальсонах.
На голой груди несчастного, как вены сквозь кожу, высинивали татуировки, очерчивая купол церкви с православным крестом. Руки, ноги и голова казнённого были прикручены чёрной колючей проволокой к острым углам пентаграммы – пять частей тела на пяти кинжальных гранях страшной звезды.
Гениальная законченность метафоры – рас-пят, раз-пять, раз-ять!
Завязки зековской шапки и тесёмки кальсон горестно свисали, ещё более усугубляя чувство беззащитности, слабости и обречённости живой плоти опутанной колючкой, из-под шипов которой сочилась, срываясь каплями к подножью сооружения кровь.
Вздыбив шерсть, с горящими глазами, выпустив красную ленту языка, слизывал эту, ещё не загустевшую кровь, сторожевой лагерный пёс, а может, то был пёс преисподней, которого вызвал дьявольский знак пентаграммы.
В стороне, в правом верхнем углу этой страшной иконы на бревенчатой вышке торчала бесформенная тень часового.
Из-под самого обреза доски, сквозь скрученную из рифлёной стали кованую решётку, смотрели на распятье два безумных глаза с пунцовыми прожилками от слёз.
Трудно сказать, какими красками был написан лагерный Христос, но, несмотря на задымлённую плёнку, линии проступали чётко и зримо.
Правда, после того как объявилась у Назарова эта необычная икона, он несколько раз протирал её губкой смоченной перекисью водорода, которую его рабочие использовали вместо йода, для промывки ран и ссадин столь обычных при тяжёлой, грубой работе монтажника. Часто такие работы производятся в стеснённой обстановке, на высоте под шквалистым ветром, на морозе. Поэтому монтажник кроме аптечки и всего прочего должен иметь отменное здоровье и трезвую голову. Что не всегда случается в одно время и в одном месте….
3
Вспоминая эту историю, Кирилл всегда удивлялся – он-то как не оказался там, с воспалёнными глазами за гранью железных шторок расшитых в крестик? Ведь на всём, что случилось, лежит его вина, прораба, руководителя хоть небольшого, но отряда, если переходить на язык чрезвычайщины.
Прораб должен предусмотреть всё: и профессиональные навыки своей бригады,
За халатное отношение к организации работ, приведшей к смертельному исходу, Назарову могли бы дать годиков пять-шесть, если бы комиссия более пристально разбирала тот несчастный случай. Кирилл верил, что беду от него отвела эта массивная доска, перед которой он так усердно молился распятому на пятипалой звезде лагерному богу. «Молись, проси Бога, и он поможет тебе!» – говорила ему в детстве мать, и, вспомнив её наказы, он молился и верил, что лагерный Бог, это сам воплощённый в зека Иисус Христос.
Так это или не так, но производитель монтажных работ за смертельный случай со своим рабочим не получил даже выговора.
Улетела «Сова», как это ни странно, в края не столь отдалённые. Как в той песне: «Идут на север срока огромные, кого не спросишь – у всех УК». Но это потом. А пока…
Монтаж импортного оборудования «во глубине сибирских руд» не в добрый час был поручен временно безработному инженеру Назарову Кириллу Семеновичу, когда он пришёл в эту самую фирму «Сова» наниматься на работу.
Дело в том, что далёкая таёжная фабричка поставляла этой фирме сибирскую лиственницу, дерево весьма ценное. После измельчения древесины в специальных мельницах, мука из лиственницы шла на изготовление асбестоцементных плит: хрупких, непрактичных и к тому же из-за фенольных смол вредоносных для здоровья, но имевших в то время, за простоту установки и внешний вид, большой спрос как отделочный материал в индивидуальном строительстве.
За большие деньги технология, закупленная за рубежом ещё на советские деньги, крошила российскую тайгу, обеспечивая тем самым коммерческий интерес домостроительной фирмы.
Фирма «Сова», как птица Феникс, воспряла из-под обломков домостроительного комбината.
И вот что самое интересное – комбината нет, а фирма процветает.
Пытались рабочие провести проверку того, куда ушли все активы и пассивы комбината? Почему зарплату не выплатили за последние два года? Куда подевался главный бухгалтер комбината, мужик ещё здоровый и крепкий? Жена подала в розыск, а там тоже ничего не знают. Нелюбопытными оказались органы. Поискали в столах финотдела, нашли только скрепки одни от бумаг, которые могли бы разъяснить, почему государственный строительный комбинат в одночасье превратился в маленькую строительную контору во главе со знаменитым на всю тамбовщину уголовником по кличке «Сова».
Прокуратуре это было совсем неинтересно, не будем и мы дознаваться. У нас теперь рынок. А любопытной Варваре на базаре нос оторвали. Так вот…
Строительная фирма, возглавляемая Совенковым Гошей, круто повернула дело, да так, что сборные коттеджи стали вырастать на тамбовских чернозёмах, как грибы на конском навозе. Густо и кучковато – сразу посёлок, где на прошлой неделе лишь полёвки табунились. И вроде цена приемлемая.
Рынок – он и есть рынок. Спрос ещё только намечается, а предложение уже готово. Вот оно золотое правило дьявола наживы!