Не забывай меня, любимый!

Туманова Анастасия

– Что ж, пусть так… Но с чего ты взяла, что это не я?.. Динку-то – не я?.. Никто, стало быть, из наших не догадался, а ты сразу в корень глянула? Брось, девочка, ерунду говоришь…

– Вах, люди, где мозги у этого человека?.. – задумчиво спросила Мери, подняв глаза к чёрному небу. – Говорят тебе, я просто знаю, что это не ты. А другой.

Она не смотрела на него, но теперь уже сам Сенька тряхнул её за плечи так, что волосы вновь упали на лицо девушки.

– Откуда, чяёри?! Тоже сама видела?! С Динкой говорила всё-таки?! Или с другим кем?!

– Это Мардо? – без гнева, без страха спросила она, глядя сквозь спутанные

пряди волос прямо ему в лицо.

– Дэвлалэ… Да что ж это… – пробормотал Сенька. И сразу же заорал: – Отвечай, чёртова кукла: ты что, здесь была? Вчера – вот здесь – была?!

– Болван!!! – завопила наконец и Мери, отшвырнув его руки. – Замолчи, ещё услышат цыгане! Не было меня здесь! Я просто знаю, знаю! Давным-давно знаю, господи милосердный, прости меня, прости… – Она вдруг закрыла лицо руками и заплакала.

Совершенно ошалевшему, оглушённому всем услышанным Сеньке пришлось придвинуться к ней вплотную. Прикасаться к Мери он больше не смел и только напряжённо вслушивался в её горькие всхлипы.

– Я знала, понимаешь, знала… В самом деле знала… Он так на неё смотрел, этот Митька… Он тогда приходил к ней в больницу… ночью… Помнишь, когда я украла свинью, а потом мы с тобой долго говорили… И ты меня провожал… Он в ту ночь приходил к ней… Дина спала… А мне Митька сказал, что… что… О-о, пусть бы я лучше умерла, это всё из-за меня-а-а… Если бы я только знала, Сенька, если бы я знала-а-а…

– Что? Что, девочка? – тревожно допытывался он, склонившись к упавшей ничком на траву Мери. – Не реви, не пойму я ничего… Что Мардо говорил?

– Сказал… О-о-о, будь я проклята, такая трусиха, а ещё Дадешкелиани… Он сказал, что… что если я хоть слово кому-нибудь… он меня в чека сдаст…

– Собака!.. – вырвалось у Сеньки. Но Мери зарыдала с новой силой и не усышала этого.

– Я ведь не знала… Мне в голову даже не приходило, что он сможет так… вот так поступить… Я думала… Думала, он просто не хочет, чтоб я языком болтала… Из-за Юльки… О-о, я же предупреждала, предупреждала Дину! Она и сама его боялась! Но Дина не видела, не замечала… Бедная, она совсем о другом думала, она так и не оправилась… Это мне, кобыле, ничего не делается, права была Дина – всё как с гуся вода… Всё из-за меня, если бы я тогда пошла к тёте Насте… к Илье Григорьичу… Да хоть к тебе! А я боялась… Боялась, что полезу не в своё дело… Что пойдут ненужные сплетни, что я чужая в таборе, могу не понимать, сделаю ещё хуже… Ах, какая теперь разница… Вот что вышло…

– Я его убью! – убеждённо произнёс Сенька, вскакивая на ноги. – Всё равно теперь пропадать. Дурак, вчера прямо и надо было…

– Ай, нет, Сенька, ради бога, нет! – Мери, словно и не плакала только что взахлёб, рывком взвилась с земли и обхватила его. – Не надо… Этим уж не поможешь… Никому не поможешь: ни Дине, ни… нам. Не надо убивать, хватит, уже ведь не на войне…

– Пожалеть впору, что не на войне, – мрачно ответил Сенька, снова садясь на землю. – Не плачь, чяёри. Ты-то вовсе ни при чём. Он ведь и правда мог тебя… в чеку-то. Собака, а не цыган. И допрежь таким был. Как с ним баба-то его живёт – не пойму…

Мери всхлипнула. Уселась на земле, вытерла лицо поочерёдно обоими рукавами. Луна снова выглянула из туч, протянув через косогор длинную дымную полосу и осветив чуть запрокинутый горбоносый профиль Мери, выпроставшееся из ворота кофты плечо, несколько завитков спутанных волос.

– Понимаешь… Даже если бы я

и не знала ничего… Как все цыгане – ничего б не знала… Я бы всё равно не поверила. И ты мне можешь что хочешь говорить.

– Отчего ж? – Сенька отвернулся. – Я не святой.

– А кто святой? – пожала Мери плечами. – Все мы люди… И так осатанели в последние годы, человека и не найдёшь… Но не ты. Кто угодно – только не ты. Я бы почувствовала прежде… Я ведь люблю тебя.

Он не испытал радости от её слов. Даже в сердце не толкнуло ничего. Просто болезненная судорога вновь сжала горло.

– Я… тоже всегда тебя любил, – хрипло произнёс он. – Ещё до войны. Ещё тогда, помнишь, в Москве. Мы у кого-то там на даче пели, и ты… ты трогала мои волосы… Смеялась, что они в разные стороны растут… Помнишь?

– Разумеется… Можно, я сейчас опять потрогаю?

Он не ответил. Только закрыл глаза, когда Мери обняла его и осторожно, как тогда, давным-давно, погладила по голове. По спине побежали мурашки. Взяв свободную руку Мери, Сенька уткнулся в неё лицом.

– Господи, какой же ты… – вздохнула она, придвигаясь ближе и обнимая его за шею. – Сенька, милый, я тебе сейчас ещё что-то скажу… Только не сердись… послушай. Сенька, если вы с Диной… Понимаешь, полгода – это много. Это очень долго. А вы будете жить вместе в одном шатре… как муж и жена…

– Да вот ещё чего вздумала!!! – совершенно искренне взвился Сенька. – Чтобы я – со своей сестрой?!!

– Она тебе не родная сестра, – остановила его Мери. – Дина очень красивая… и хорошая. И она знает, что… что ты спас её. И что ты ни в чём не виноват. Это очень много значит. Сенька, если вы с Диной… если у вас… Ты ведь мне слова никакого не давал, верно? Я тебе не невеста. И обижаться не буду. Если хочешь, поклянусь тебе в этом.

– Слово я тебе прямо сейчас дам, – свирепо проговорил Сенька, поворачиваясь к ней. – И ты тоже мне дашь и попробуй откажись опосля!

– Не буду. И ты не давай, – спокойно сказала она, но в её голосе было что-то такое, отчего Сенька не решился продолжать и молча, тревожно смотрел в полные слёз глаза Мери. – Пусть будет как будет. Богу лучше знать. А я… я тебя всегда буду ждать.

– Девочка моя… – прошептал он, обнимая подавшуюся ему навстречу Мери, зарываясь лицом в её препутавшиеся, пахнущие ветром и травой волосы, чувствуя, как пропадает, проваливается куда-то горький ком, с самого утра стоявший в горле. – Девочка моя хорошая… Прости, что вот так… Прости меня…

– За что? Какой глупый… Ничего, мора, ничего… – Она смешно произнесла «морэ», и Сенька невольно рассмеялся, одновременно подумав: верно, она нарочно, ведь хорошо по-цыгански говорит… Но вслух ничего не сказал. А минуту спустя опустил руки, освобождая Мери.

– Ночь-полночь. Беги домой. Не хватало ещё, чтобы и из-за тебя всполошились. Скажут – Сенька всех девок в таборе перепортил… тогда уж точно мне не жить.

Она не улыбнулась на эту неловкую шутку. И исчезла без слова, без звука, словно растворившись в темноте вместе с лунным светом. Когда луна снова вышла из тучи, Сенька увидел, как Мери, уже перебравшись по мосткам на другую сторону ручья, бежит по берегу. Проводив девушку глазами, он бросил на траву возле камня шинель, лёг на неё в полной уверенности, что не заснёт до рассвета. И через мгновение спал мёртвым сном, подсунув кулак под голову и нахмурившись, словно и во сне продолжал думать о том, как же теперь ему жить.