Шрифт:
Если человек чего-то очень настойчиво хочет, причём во вред себе, Господь долго и терпеливо, через людей и обстоятельства жизни, отводит его от ненужной, пагубной цели. Но, когда мы неуклонно упорствуем, Господь отходит и попускает свершиться тому, что выбирает наша слепая и немощная свобода…
– Ты знаешь, у меня была сумасшедшая любовь с офицером из нашей части, – сказала Арина, глядя на Лизу чуть прищуренными глазами, тёмными,
Лиза опешила от неожиданной обнажённости этого признания подруги, понимая, что уже в следующую минуту та может пожалеть о своей откровенности.
Арина не была легкомысленной, совершенно нет. Её умные и проницательные глаза, чуть раскосые и тёмные, всегда скрывали что-то неприкосновенное и тайное, когда она отрешённо смотрела, словно в никуда или в свои мысли, сидя иногда на педсовете и явно не слыша выступавших и не участвуя ни в каких разговорах. Лизу притягивала эта загадочность, восхищала сдержанность и даже замкнутость Арины, теперь вдруг так неожиданно раскрывшаяся.
Сколько же лет она прожила со своим Олегом? Наверное, столько же, сколько и Лиза с Ильёй – лет пять, может, шесть, не больше. И за это время уже такое потрясение? Хотя, согласно статистике и выводам знающих психологов, это как раз и есть самый опасный период в жизни большинства семей: первые пять лет, а потом первые пятнадцать-двадцать, когда вырастают и разлетаются дети, и уходит, обычно, мужчина в поисках второй молодости и новой любви.
Нет, ей, Лизе, это не грозило. Она была уверена в своём Илье больше, чем в себе самой. Она считала, что нормальные и уважающие себя люди должны жениться и выходить замуж только раз в жизни. Раз и навсегда, несмотря на сумасшествие некоторых любителей перемен и ложной свободы, несмотря на веяния времени и моды.
Тёплый и свежий сентябрьский вечер мягко кутал дома в синеватый кадильный дым, стелившийся по уснувшим садам и огородам. Осенние костры из сухих трав и листьев, догорали и покрывались сизой золой, наполняя всё вокруг сладко волнующим запахом увядания и осени, лёгкой грусти за уходящим или предчувствием неизвестного и ещё не встреченного. Милый и тихий городок неспешно задрёмывал, готовясь ко сну.
Они стояли возле опустевшей после вечерних занятий школы. Они были тогда молоденькими учительницами, жёнами офицеров, им было лет по двадцать пять – двадцать семь. И, если судить с высоты их теперешнего возраста, а с тех пор прошло более тридцати лет, то это были годы только начала более – менее осмысленной молодости, только первое время выхода из студенческой беспечно-восторженной юности, и, хотя обе они уже были жёнами и матерями, в их взглядах и отношениях к самой жизни было ещё много очень по-девчоночьи романтичного и даже наивного.
Теперь Лиза знала, что взрослеет, набирается опыта, тяжелеет под его грузом и стареет только тело и разум. Но не стареет и остаётся всегда молодой душа.
Услышав неожиданное признание подруги и стоя с ней возле здания опустевшей вечерней школы, Лиза сдержанно молчала, всё ещё немного обескураженная такой
– Ты, конечно, удивлена, что я выболтала тебе такую тайну, – сказала Арина, лёгким и красивым движением поправляя прядку густых, коротко подстриженных волос. – Я и сама удивлена.
– О ней никто и никогда не узнает, – пообещала Лиза.
Арина задумчиво посмотрела на неё и спокойно и сдержанно ответила:
– Я не сомневаюсь в этом.
Кивнув, она красиво и загадочно прищурила глаза, подумав, добавила:
– Что-то в тебе такое есть, располагающее к доверию. Ты похожа на прилежную отличницу.
Лиза улыбнулась, чувствуя облегчение от перемены темы разговора, и легко ответила:
– А я именно такой и была.
– И учителя тебя любили, – продолжила Арина.
– Наверное. Я же отлично училась, всегда всё прилежно выполняла, никогда не нарушала дисциплины и никому не создавала проблем.
– Подлиза и зубрилка? – сощурила глаза Арина.
Подумав, Лиза просто и откровенно возразила:
– Нет. Мне легко давались почти все предметы, и нравилось учиться. Я ведь вообще не была во втором классе. Учителя с моей мамой решили попробовать, как я буду справляться, если меня после первого класса перевести сразу в третий. И я закончила его так же отлично, как и первый. У нас были очень хорошие учителя, и мы любили школу.
– А любимый предмет? Математика?
– Ты угадала. Особенно тригонометрия. Но больше всё-таки твой предмет: русский язык и литература. Мы все были влюблены в нашу «русачку», как мы её называли. И я мечтала преподавать литературу, как она. Но потом наша «немка» вместе с родителями переубедили меня и теперь два иностранных языка – мой хлеб. Хотя я никогда не пожалела о том, что передумала тогда. Иностранные языки – это тоже очень интересно.
Подальше от школы темнело озеро, в самой зелёной и живописной части городка – Гарбарке. На берегу озера отрешённо и величаво стоял костёл, отражаясь серыми и заброшенными каменными стенами в неподвижных зеркальных водах.
– Ты права. Тем более, что нашим мужьям не сегодня завтра предстоит перевод в Германию. Я выбалтываю тебе почти военную тайну, хотя в военгородке все давно знают, что эта воинская часть здесь, в Белоруссии, нечто вроде перевалочной базы для перевода за границу.
– Я этого не знала, – сказала Лиза.
– Значит, тебя это обрадует. Там все хорошо зарабатывают и оттуда привозят много хороших вещей, особенно посуды. Знаменитые столовые сервизы "Мадонна" стали, по-моему, чем-то символическим для семей наших офицеров в Германии.
– Ну, нет. Только не ради барахла ехать в Германию, – поморщилась Лиза.
– Почему так пренебрежительно о хороших вещах? – удивилась Арина.
Лиза отрицательно покачала головой:
– Никогда этим не болела. И мне кажется, ты тоже.
Арина кивнула:
– Ты права. Но всё-таки: к чему ты питаешь слабость? Красивая одежда, золото и драгоценности?
– Ни к чему такому. Люблю хорошие книги.
– Как настоящая отличница и прилежная ученица. А что ещё?
Лиза подумала и призналась: