Не завтра жизнь кончается
Шрифт:
Они обе помолчали и Лиза снова сказала:
– Я недавно читала заметку наших туристов, побывавших зимой там, в Сибири. На могиле Александрины до сих пор горят на снегу кем-то поставленные свечи и лежат свежие цветы. Почти через двести лет после её смерти. Представляешь? Кто так помнит её? Неужели её потомкам удалось выжить в этом сумасшествии революций, а потом войны? Неужели не все уехали за границу, не были расстреляны или заморены голодовками? А если не они, то кто же так помнит её через двести лет?
Арина кивнула и улыбнулась:
– Теперь я понимаю, почему у меня возникло такое доверие к тебе и я выболтала свою самую опасную тайну: ты чем-то похожа на этих декабристок.
– Перестань, – поморщилась Лиза. – Их воспитывали
– Всё равно, что-то в тебе такое есть.
– Спасибо. А в тебе что-то есть от татарской княжны.
– Да что ты? – Арина рассмеялась и добавила: – Что это мы с тобой завели? "За что же, не боясь греха, кукушка хвалит петуха?"
– "За то, что хвалит он кукушку", – закончила Лиза, и обе рассмеялись.
– Кстати, я давно хотела спросить: что это за имя тебе дали родители? Почему именно Арина? В честь Арины Родионовны, няни Пушкина?
– Так звали мою бабушку, маму моего отца и ему очень нравится это имя. Так я стала Ариной.
– Мне тоже очень нравится это старинное русское имя. Если бы у меня была дочь, я бы тоже назвала её так. Или Василисой.
– О, Василиса – это прекрасное имя из русских сказок. Мне оно тоже очень нравится.
– Господи, – засмеялась Лиза. – О чём мы с тобой болтаем?
– О всякой чепухе, – согласилась Арина. – А всё потому, что вечер замечательный и погода стоит чудесная.
С тех пор прошло более тридцати лет. А тогда…
Тогда Лиза с Ильёй уже два месяца жили в том маленьком и тихом белорусском городке окружённом вековыми грибными лесами и синими озёрами В этой мягкой осени, в этом уютном, приветливом и милом городке с необычным названием Поставы было что-то такое же романтичное и нежно-сокровенное, как в неожиданном и тайном признании Арины.
Она стояла рядом, задумчиво смотрела себе под ноги. Чуть улыбаясь и перебирая ниточку жемчуга на шее, тихо сказала:
– Это было такое наваждение… Я никогда не думала, что со мной может такое случиться.
– Здесь, в этом городе? – осторожно спросила Лиза.
– В этом городе, – повторила Арина чуть слышно, словно уходя мысленно в прошлое и, было непонятно, переживала ли она всё, или пыталась от него освободиться. В её тёмных глазах была то ли скрытая грусть то ли сожаление, но глубина пережитого делала её ещё более красивой и таинственной. Боясь что-нибудь нарушить, Лиза не отважилась больше ничего спрашивать и промолчала.
В сумерках слабо освещённой улицы тускло отсвечивали большие и тёмные окна школы. Свет в здании был уже везде погашен и только в глубине коридора на первом этаже слабо и сонно светилась лампочка в комнате сторожа. Почти полчаса тому закончились занятия в вечерней школе и все быстро разошлись, спеша домой, а они остались вдвоём, продолжая разговор перед тем, как расстаться.
С тех пор прошло более тридцати лет. Но всё было по-прежнему так живо и дорого, словно не лежала между всем этим пропасть времени и событий. Теперь Лизе оставались только воспоминания и книги. Она выискивала их в интернете, скачивала, печатала некоторые на принтере или просто читала онлайн, жила и сопереживала с ними всё. Теперь можно было добраться до самых сокровенных и редких книг, которые раньше были недоступны. Теперь она читала глубоко трогательные и смиренные страдания юной княжны Натальи Долгорукой, почти триста лет тому последовавшей в ссылку за своей первой и единственной любовью, своим мужем, князем Иваном Долгоруким, разделив с ним все тяготы и невзгоды жестокой ссылки, пережив тяжкую разлуку, а потом и смерть его.
Все, о ком Лиза теперь читала, казались такими понятными и близкими, словно были её современниками. Она жила в мире юной Натальи,
И уже через сто лет после этой любви и верности, декабрист князь Сергей Трубецкой писал своей жене, княгине Екатерине Трубецкой: «Любовь и благодарность моя к тебе горят в сердце моём чистейшим огнём, который с жизнью моей не угаснет. Сей пламень не есть чувство телесное и не может истлеть с телом нашим».
Истинно так. Часть бессмертной Вселенной не может быть смертной. С уходом тела из этой жизни и этого отрезка времени не заканчивается жизнь человеческого духа, сгустка космической энергии, монады в бесконечной, вечной и непознаваемой Вселенной. Из вечности приходит и в вечность уходит вечная душа, унося с собой всё, что узнала и пережила на этой Земле, а превыше и прежде всего – щедрый и бесценный дар, непознаваемое и необъяснимое благословение Бога – любовь. А может, и частичку самого Бога, если, как говорят мудрые, Бог – это любовь, а любовь – это Бог? И связь Творца и творения – только через способность творения любить? Ведь мы так мало знаем о многом тайном и сокрытом. И в наши дни Ваенга и Малинин поют:
Две души, гуляя по небесам, говорили в тишине по душам.О Земле говорили, ничего не забыли из того, что пережили там…Юная жена декабриста Никиты Муравьёва Александрина писала своему мужу в Петропавловскую крепость: «В течение почти трёх лет, что я замужем, я не жила в этом мире, – я была в раю…»
Более чем через сто лет Лиза прочла об этой необыкновенной любви и рассказала о ней своим взрослым ученикам в вечерней школе. А потом узнала и пережила её сама. Невозможную, запретную, недопустимую и горькую, но такую счастливую любовь, о которой мечтают и которую ищут все.
С тех пор прошло более тридцати лет, но она их почти не ощущала.
Тогда, более тридцати лет назад, до переезда в Белоруссию, они жили в небольшом военном городке в Молдавии, возле похожего на большую деревню городка Арцыз. Хотя это была Одесская область и земля эта относилась к Украине, почти ничего украинского там не было и жили везде в основном русские, молдаване и болгары. Они особенно одевались, везде звучала их непонятная речь, по-русски они говорили со своим особенным мягким акцентом, коверкая слова, а их красивые, похожие на цыганок женщины молчаливо поглядывали из-под чёрных бровей диковато страстными глазами.