Не жалею, не зову, не плачу...
Шрифт:
больных мы спасаем, а здорового можем и кокнуть, если он при погонах.
Огни лагеря видны были даже с луны, шли мы резво, пурга стала потише, зато
мороз покрепче, а Саш всё пел и пел! Он перебрал весь лагерный репертуар, ни
одну строевую не спел. Мы молчим, терпим, только Пульников напоминает: «Женя,
проверь – на месте?»
Вблизи вахты – вопрос, как быть, самим сдать пистолет, или доверить
конвоиру? Брать нам в руки оружие не полагается.
самострела с вышки. А мне уже…» – Филипп Филимонович сдвинул рукав
бушлата, посмотрел на часы – пятнадцать минут первого. Он сказал, сколько ему
осталось.
Чокнутому самострелу мы вынимали пули из печени и из позвоночника.
Принесли его прямо с вышки, весь в крови. Заступив на пост, он начал горланить
песни, мода такая в охране нашего лагеря, одни вокалисты собрались. Пел-пел, и
начал стрелять по зоне короткими очередями. Как только зека появится возле
барака, он открывает огонь. Ни в одного не попал. Прибежал начальник караула,
что за пальба? И тот с досады пальнул себе в живот – попал. Или пьяный был, или
действительно сошёл с ума. Три часа возились, извлекали пули, зашивали печень,
намучились, но спасли. В палате он начал метаться, вскакивать, сорвал повязку и
умер от кровотечения. Если мы дадим конвоиру пистолет, он может нас застрелить в
упор, симптомы чокнутости у него есть. Но если на вахте увидят в руках у
заключённого пистолет, могут дать команду открыть огонь с вышки. Нас расфукают
из пулемёта.
«Кончай петь, – подал я Саше команду. – На вахте вон Папа-Римский».
Начальника режима боялись не только зека, но и сами надзиратели. Следующую
команду подал Пульников. «Стой, мать-перемать! – Он шагнул к Саше вплотную. –
Ты присягу давал, туды тебя растуды? Мы тебе доверяем оружие и, чтоб ты помнил,
трибунал тебе с ходу намотает десять лет, а мы пойдём свидетелями. Я уже вольный
без пяти минут».
Конвоир вроде опомнился, вполне осмысленно протянул мне руку. Я подержал
пистолет, хорошая, чёрт её бери, игрушка, так и прилипает к ладони, тяжёленькая,
действительно, самый веский аргумент, так и зовёт или по темени долбануть, или
нажать на спусковой крючок. Пульников засёк мою опасную завороженность. «Но-
но, Женя! Мне осталось пятьдесят пять». Я вложил пистолет в кобуру и сам её
застегнул.
«Шагай рядом с нами, – приказал хирург. – Только не вздумай хвататься за
оружие». Я добавил: «Шаг вправо, шаг влево считается побег».
Вахту прошли спокойно, зря волновались. Хватит на сегодня приключений,
будут они
всю зону спящую, тихую, и теперь хирург болтал уже без умолку: «Хороший парень
Саша, есть же люди среди надзирателей. Ты, Женя, тоже хороший парень, я из тебя
классного хирурга сделаю». Он опьянел с отсрочкой, хитёр, бродяга. Зашли в
больницу, тепло и чисто, все спят, а Пульников загорланил на манер конвоира: «Как
шли мы по трапу на бо-о-орт в холодные, мрачные трю-ймы».
Собрат наш, доктор Вериго не спал, лежал на койке с книгой в руках.
Пульников сел к нему и начал тормошить. «Ну, расскажи, Верижка, как ты на
медведя ходил!»
Олег Васильевич Вериго, один из самых уважаемых людей в лагере, военный
врач, справедливый, выдержанный, всегда спокойный, сейчас был заметно
опечален. Пришло ему письмо от жучек из Майны, там женский лагерь. Олег
Васильевич подал конверт, и Пульников начал с выражением: «Только ты не
огорчайся, Олег Васильевич, эта сучка гумозница не заслуживает тебя. Она в
первый же день полезла на вышку. Её все вертухаи уже перепробовали. Мы её
приговорили, сегодня обстригли и опарафинили, только из уважения к тебе, дорогой
и любимый наш Олег Васильевич».
Пожалели, называется. Но у них свои законы. А Вериго страдал из-за того, что
издеваются над Тамарой. Она ему чуть не каждый день письма писала. Тоже, между
прочим, майор медицинской службы. Бывает же такое совпадение – она, военврач,
своего муженька мышьяком, а он, военврач, свою жёнушку из пистолета. Хороша
парочка, баран да ярочка, – сказал бы, да не скажу. Славный человек Вериго. И
Тамара редкая женщина. Её судил трибунал в Алма-Ате, тот же, что и меня, и дали
ей двадцать лет, пришли мы одним этапом, она сразу нацелилась на Вериго и своего
добилась. Симпатичная такая ведьма, очень привлекательная. «Не тужи, Верижка,
найдёшь другую, – блажил Пульников. – За что тебя бабы любят, мне хотя бы одну
десятую».
Зашёл санитар, принёс чайник и сказал, что меня вызывает Волга.
2
«Эх, Евгений Павлович, – укоризненно сказал Волга, – по голосу чую (он
слепой, на глазах повязка), поддал ты сегодня, какую тебе казнь придумать?»
На той неделе мы с ним дали слово: ни глотка до Нового года. Казалось бы, в
лагере воздержанию режим способствует, однако водку найти легко, закажешь и
принесут, в крайнем случае, одеколон. Способы доставки – в грелке, в перчатке