Не жди меня, мама, хорошего сына
Шрифт:
— Не пугай пуганого, — безмятежно усмехнулся Биток.
— Короче, зачем пришел?
— На жену твою посмотреть. Хорошо поет.
— Абсолютный хит, — не удержался от бахвальства Сафрон.
— Кто тебе такое сказал? — Биток небрежно приподнял краешек верхней губы.
— Сам знаю. И специалисты говорят… Чтоб ты знал, эту песню «Европа» в ротацию взяла…
— Я не знаю, кто там что у кого и куда брал. Я знаю, что такое абсолютный хит. Абсолютный хит — это бриллиант, который у меня украли. Сорок шесть карат весом. Я его называю
— Да хоть лосиный, я здесь при чем?
— Лоси в тундре не водятся. А ты, возможно, при чем… Балабакин где?
— Кто? — оторопел Сафрон.
Он гадал, в чем может обвинять его Биток, но про Балабакина ни разу не подумал. Неужели из-за этого сопляка сыр-бор?
— Балабакин. Сеня его зовут, — отчеканил Биток.
— Нет его здесь. А что такое?
— А бывает?
— Ну, был…
— А когда будет?
— Не знаю… Давно уже не появляется…
— Где он может быть?
— Ты прямо как следак, — набычился Сафрон.
— За словами следи! — парировал Биток.
— Зачем тебе Балабакин?
— Затем, что ты его крышуешь.
— Крышую? Ну да, крышую… Ты что, бодаться из-за него пришел? Давай бодаться, если тебе жизнь спокойная надоела…
— А что, есть за что бодаться? — пристально всматриваясь в собеседника, спросил Биток.
— Он никому ничего не должен…
Балабакин даже не мелкая сошка, он вообще никто, но если Сафрон сказал за него слово, он со своего не сойдет.
— Должен.
— Он тачку свою отдал. И двести тысяч. Что еще нужно?
— Тачка? Двести тысяч?.. Не о том разговор…
— А о чем?
— Балабакин твой человек. Ты за него подписывался.
— И что?
— А то, что он девять зеленых «лимонов» у меня дернул! — взвился Биток. — И «Олений глаз»!
— Девять зеленых «лимонов»?! — опешил Сафрон. — «Олений глаз»?!
— Ты как будто про это не знаешь.
— Нет… Я его вообще не знаю…
— Кого ты не знаешь?! Балабакина?.. Ты кому вола водишь, пацан?.. Ты за него подписывался, ты за него и отвечаешь, понял?
— Ты меня на понял не бери! — Сафрону было не по себе, но держался он с достоинством важного человека. — Если предъяву бросил, то слушай сюда, пока я добрый. Балабакин — композитор, он песню моей жене продал, за тридцать тысяч евро…
Биток слушал с непроницаемо спокойным выражением лица. Как будто и не слышал ничего.
— Песня супер, не вопрос, но тридцать тысяч — это слишком, — продолжал Сафрон. — Вторую песню я у него брал, тоже за тридцать тысяч, но в рублях. Развел, короче, а чтобы он зуб на меня не держал, к Волынку твоему подошел…
— Легче на Волынка было наехать, чем тридцать тысяч в евро отстегнуть? — зло спросил Биток.
— Да какой там наезд? Так, поговорили…
— А он говорит, что наезд был… Типа Битово — твой город, а я беспредел здесь развожу…
— Не было такого, — не очень уверенно сказал Сафрон.
Он уже и не помнил, что наговорил Волынку.
— А
— Этого точно не было!
— Короче, ты за Балабакиным стоишь, и ты в ответе за него, — озлобленно проговорил Биток. — Делай что хочешь, но девять зеленых «лимонов» мне верни… И «Олений глаз» тоже…
— Ты с кем разговариваешь? — взорвался Сафрон. — Ты кого за лоха держишь?
Он разбушевался не на шутку, но Биток ничуть его не испугался — молча поднялся и направился к выходу. Сафрон мог бы отдать команду «фас», но даже в ярости не решился на это. Во-первых, Биток в авторитете; а во-вторых, не все из охраны клуба проверенные люди…
Степан собирался ехать на обед. Жена уже заказала столик в уютном ресторанчике около Глубокого озера. Жареная форель по-шотландски, бокал холодного белого вина… Майор Кулик не значился в меню ни под каким соусом, поэтому Круча о нем не думал. Но именно Саня попался ему в коридоре, подбросил жареного петуха взамен форели.
— Степаныч, разведка донесла, Битков у Сафрона был, — выпалил он.
— Когда?
— Только что. Говорят, Битков очень злой. Что-то они не поделили…
— Из-за чего сыр-бор?
— Не знаю. Но что-то нехорошее, как бы война у них не началась…
— Ладно, поехали.
Степан не стал звонить Жанне. Клуб-казино «Реверс» находился по пути, если ничего серьезного, он еще успеет к обеду.
Они с Куликом проигнорировали парадное крыльцо, воспользовались рабочим входом. Там должен был быть пост, но двери нараспашку и ни одного охранника. Зато в небольшом полутемном холле — светопреставление. На полу, закрыв лицо руками, а живот — коленками, лежал парень в белой рубашке. Сафрон с ревом ударил его ногой по почке.
— Уррою, козел!
Удар, еще, еще… Вокруг жертвы еще три охранника, все молчат, как будто в назидание наблюдают за расправой.
— Хватит! — гаркнул Степан.
Сафрон остановился, бешеными глазами глянул на него. Лицо багровое от излишка горячей крови, рот перекошен, на губах пена.
— Ты кто такой? — в исступлении заорал он и попер на Степана.
Сафрон был невменяем, и Круча понимал, что словом его не остановить. Угомонить его можно было только силой… Степан ударил кулаком — правой, точно в подбородок и с таким расчетом, чтобы не отправить Сафрона в глубокий нокаут.
Сафрон остановился, крутнул головой — как подбитый танк башней. Взгляд прояснился, рот выправился, краска схлынула с лица.
— А-а, Степан Степаныч! — с гримасой радости на лице протянул он к нему руки.
Кулик тут же воспользовался этим: набросил браслет наручников на одно запястье, тут же — на другое.
— За что? — возмутился Сафрон.
— Покушение на убийство, — сообразил Степан.
И взглядом показал на поднимающегося с пола охранника.
— Ты чего, начальник? — вытаращился на него Сафрон. — Это у нас тренировка!