(не)желанный малыш для олигарха
Шрифт:
– Нужно позавтракать, – тихо произносит она.
– Ничего не хочу, - отворачиваюсь.
Слышатся ее тихие шаги.
– Она ничего не ест. Ей с самого утра плохо... – Мила не закрыла плотно дверь и я слышу о чем они говорят с Давидом. Она жалуется, что я ничего не ем, выгляжу слишком вялой, будто у меня предобморочное состояние. Он отвечает ей грубо, а затем входит в комнату не постучавшись.
Я безмятежно лежу на кровати и отстраненно смотрю в открытое окно. Как легкий ветер колышет занавеску, слушаю, как весело щебечут
– Ты решила объявить голодовку?
Я медленно поворачиваю голову в его сторону.
Смотрит на меня, широко распахнув глаза, которые больше напоминают темно-серый оттенок маренго.
– Что-то ты бледная.
Встаю с кровати, прикрываю рот ладонью и несусь в уборную.
Мне сложно скрыть свое положение от Давида. Он быстро обо всем догадался и уже смотрел на меня совершенно по-другому. С легкой усмешкой, будто перед ним раскрыты все карты и теперь он точно уверен, что козырный туз в его рукаве.
Давид снова уехал ближе к обеду. После его отъезда Мила тихо постучалась и предложила мне апельсинового сока.
Мне не хотелось покидать комнату. Я не включала свет, плотно задвинула шторы. Мне не хотелось никого видеть, слышать. Казалось, что в жизни нет сильнее безутешного отчаяния, которое сейчас заполняет мое сердце.
Что-то в моей душе резко перевернулось. Отчетливо понимаю, что уже не будет, как прежде.
– Может вам принести какие-нибудь книги? У Давида Егоровича большая библиотека. Хотите я вам покажу?
– Спасибо, не стоит беспокоиться.
– Нельзя же вот так…, – ее голос дрогнул.
Поворачиваюсь к ней лицом, натянуто улыбаюсь. Подхожу ближе, беру в руки полный стакан с соком. Делаю несколько глотков.
– Люблю апельсиновый.
– Значит, я угадала, - морщинки в уголках ее раскосых глаз становятся еще заметнее.
– Думаю, вы правы. Нельзя вот так. Покажите мне библиотеку?
***
Отчетливо понимаю, что лежать и смотреть в потолок – это не выход. Да больно, сильно, но если я сдамся - будет еще больнее. Нужно привыкать к новым условиям, понять что от меня нужно и как избежать худшего.
Отмечаю, что Давид любит роскошь и пространство. Это чувствуется в каждой комнате его огромного дома. Высокие своды, высокие потолки. Много белого, холодного и воздушного. Каменные вставки, картины в жанре ню, полукруглые эркеры, которые еще больше визуально делают комнаты больше.
У него очень красивый дом. Настоящий дворец.
– Давид Егорович женат? – решаюсь спросить, когда мы заходим в уютную библиотеку. Подхожу ближе к двухэтажному стеллажу, беру с полки заинтересовавшую книгу в кожаном переплете и открываю на первой странице. Бегло читаю между строк. Кажется, в руки мне попался один из томиков Марка Твена.
– Нет, - грустно отвечает она.
– Он не молод, - перевожу взгляд на нее.
– Его жена погибла в автокатастрофе, - отвечает она, сложив руки перед собой. – Она ждала ребеночка.
– Жаль.
– Очень жаль. Они были такой красивой парой. Так ждали малыша. – Вы же тоже…
– Что тоже? – понимаю о чем она говорит.
Мила быстро меняет тему для разговора, когда видит, как изумленно я на нее смотрю.
– Хотите, я приготовлю йогурт. С малиной, черникой и овсяными хлопьями?
Утвердительно киваю.
– Я бы могла вам помочь.
Вместе идем на кухню. Мила рассказывает о Давиде. Что он родился в семье военного в небольшом городке Ленинакан. О его красавице жене, которой уже к сожалению, уже нет.
А вечером пришел Давид. Я собралась в душ, когда он без стука ввалился ко в комнату. Взгляд изучающий, дерзкий. И говорит он в таком яростном исступлении, что мне самой становится страшно:
– Наши дела пошли неважно, - стоит напротив меня, хрустит костяшками пальцев.
– Очень неважно. Поэтому нужно уехать. Завтра сфотографируешься на загранпаспорт. Я приеду позже. Как закончу с делами.
– Но куда я поеду??
– Поедешь, куда я скажу, – тихо произносит.
– Я не хочу никуда ехать. Отпустите меня… – молитвенно скрещиваю руки на груди. – Прошу вас.
Его серьезное лицо краснеет, становится пунцовым. Он подходит к двери ослабляет галстук и грубо произносит:
– Тебе лучше сделать, как я сказал, - его глубокий голос хрипит.
С волнением смотрю на него. Почему он делает из этого тайну, покрытую тьмой, скользящей по гладким стенам? Постоянно задаюсь этим вопросом и не нахожу ответа. Как же мне хочется бежать без оглядки, подальше отсюда.
Хочется вернуться в те сказочные дни, когда мы с Анваром вдвоем. Только он и я. Наша первая встреча, наша первая ночь. Когда он смотрел на меня так пристально, испытывающе, когда в его темно-графитовых глазах разгоралось жаркое пламя. Он склонялся к моему теплому лицу, шептал: «Ты моя и только моя». Я обхватывала его сильную шею двумя руками, ощущая как колючие мурашки, рассыпаются по телу. Таяла в его объятьях, как сливочный пломбир на раскаленном до предела солнце. Это одно из самых лучших мгновений в моей жизни. Анвар, почему именно ты стал моей судьбой.
Сейчас много думаю о прошлом. Вспоминаю, когда я была маленькой. Как сижу на ворсистом ковре в комнате Анны, строю башню из желто-красных кубиков. Затем медовые лучи медленно пробираются в комнату. На выкрашенных в цвет клубничного крема стенах живо играют солнечные зайчики. Усаживаю тряпичную куклу напротив себя. Любуюсь ее пышной красной юбкой. Анна шила ее, сидя у камина. Я хотела ей помочь. Схватила иголку, когда она отвернулась и сильно уколола палец. В тот момент, когда я почти ничего не смыслила во взрослой жизни, мне казалось, что это была такая большая боль. Нестерпимая, которая заполняет все мое маленькое тело. Но я ошибалась. Гараздо больнее любить.