Не жить

Бригадир Юрий

– Есть, наверное, хочешь? – спросил я.

– Ага, – оторвавшись от бутылки, сказал пацан.

Я засмеялся. Мне сегодня везет. Очень везет. Впрочем, когда ты все хорошо рассчитываешь, то везение – всего лишь норма.

– Ну, пошли тогда на кухню.

Настя всегда все делает изумительно. Правда, жаркое пришлось подогреть, но тут уже не ее вина.

Стол у меня большой, длинный. Гостей у меня почти не бывает, но я люблю их представлять. Вон там, например, профессор сидит. Папаша мой приемный. Или как там это называется? Опекун? Хотя… Он же меня по-настоящему усыновил, недоумок. Такого трояна в дом пустил, не приведи господь. А вон там его жена. Тоже, получается, мать. Платье с блестками, ожерелье… Она меня любила. Ну, как Джек сейчас, наверное.

Да я тоже ее обожал – руки у нее были мягкие. До сих пор помню, как она меня по вечерам по голове гладила. Я даже жмурился. Хорошо, что не пришлось ее убивать, – сама умерла. Рак или что-то вроде этого. Мне то ли тринадцать, то ли четырнадцать было. Я ее даже толком больной не помню… Как-то быстро все произошло. Растаяла на глазах. А последние дни вообще в больнице провела. Профессору говорили – забери домой, толку не будет. А он все деньги направо-налево швырял, лекарства какие-то привозил, шарлатанов приглашал разных. Один даже дома у нас был, сказал, что надо помещения очистить от скверны – тогда, мол, болезнь отступит. Я как его глаза поганые увидел – сразу понял, от чего он чистить собирается. Папаша отвернулся – я тут же прохиндею шило в ногу загнал да сам орать начал. Профессор встрепенулся, подбежал, а я истерику устроил, типа – он меня за задницу хватал. Шарлатан орет, я ору, папаша вокруг бегает – умора. Ну, слезы, само собой, сопли, «дядя плохой». Уроду еще повезло, что он не один со мной был. В рубашке родился, стервятник. Но и так нормально. Папаша по роже дал экстрасенсу, да и выпроводил. Тот все оправдывался да на меня пальцем показывал, но с интеллигентом не поспоришь, когда он в гневе. Выгнал с позором, руки побежал мыть. А я через другую дверь выскользнул, на велосипед вскочил и догнал-таки урода через два квартала. Слышь, говорю, гнида, чтобы я тебя не видел больше – урою. Удивился шарлатан. Нечасто с ним, видать, спиногрызы так говорят… Испугался. А правильно испугался. Я первый раз в семь лет убил. За жвачку. В детдоме. Считай – за мираж, за облако, за туман. Что уж тут о реальных вещах говорить…

С того конца – мои родные папа-мама сидят. Я их не вижу. В смысле – я не знаю, как они выглядят. На вокзале меня нашли, если не врут. Впрочем, какая разница, где. Я помню только детдом и что жрать хотелось всегда. А жвачка – это ведь не еда, это другое измерение. Параллельный мир, рай, сказка. За нее убить – святое дело. Хотя, вообще-то, убивать нельзя, если сыт. Ни к чему. Глупо. Всю жизнь ненавидел глупость.

Я вот иногда думаю – если бы папу-маму встретил, что бы сказал им, как поглядел, как прикоснулся? Не знаю. Честно – не знаю. За жизнь вроде принято благодарить. За предательство – наказывать. Но это если хоть какие-то чувства есть. А если нет? На нет и суда нет… Прошел бы мимо, наверное. Они – люди ненужные. А раз ненужные – зачем на них время тратить?

Вот на приемных своих я море времени потратил. В детдоме у всех, помню, была мечта. Что приедет мама. Лучше, конечно, богатая мама, у которой много жвачки. Ну просто горы. И увезет тебя туда, где полно еды и где не бьют почем зря каждый день, и где можно спать, зная, что не удавят тебя ночью и не изнасилуют старшие. И кого-то действительно забирали. Женьку Херувима, помню, вообще несколько раз. Он сам дурак. Его в приличную семью, а он бабло за пазуху, да через форточку ночью на вокзал. Ему одежду приличную купят, а он ее в узел, да пропьет-проиграет. Его в школу пошлют, а он там в раздевалке мелочь по карманам тырит. Ну не идиот? Гаврош хренов, паскуда, люмпен-пролетарий. Везло ему на родителей. Херувим-то у него не зря погоняло было. Как с картинки пацан, кровь с молоком, кудри вьются, глаза голубые и честные-пречестные. Жучила еще тот. Зарезали, конечно, за то, что у своих брал. Туда и дорога, сучонку Коле, конечно, до Женьки Херувима далеко – нет в нем ангельской внешности. Сидит, жрет мясо.

– Коль! – отвлек я его от куска размером с кулак. – А ты когда вырастешь… Ну, это, конечно, если вырастешь… Кем хочешь быть?

Пацан оторвал зубами кусок,

проглотил и сказал:

– Подводным охотником.

Я аж поперхнулся. Прокашлялся и спросил:

– Чего тебе по земле не ходится?

– Я под водой люблю. У меня дома фильмы всякие про Кусто, про человека-амфибию, про акул… Дядя Камень, а ты акул боишься?

– Нет, Коля. Я лошадей боюсь.

– Они же не страшные! На них ездить можно.

– У нас в детдом как-то лошадь пригнали. С ней жеребенок был. Маленький такой, все за мамкой своей ходил. Я его погладить хотел и прокатиться. Но никак подойти близко не мог. Убегал он. А там двор был с воротами. Я их как-то закрыл, деваться им, стало быть, некуда. Подошел сзади, только руку протянул… Так мало того что жеребенок копытом врезал – я три дня кровью харкал. Так еще мама его извернулась и укусила. А ты говоришь – акула… Не тех боишься, малый…

– А дальше что?

– Дальше? Дальше мать сразу под нож пустили, а жеребенка еще полгода выкармливали. В общем, обоих съели.

– Лошадок едят? – удивился спиногрыз.

– А как же. Конина вообще вкусная. Жира мало. Белка много. Вот чайки – те рыбой отдают. А лягушки так вообще деликатес. Весу только в них – одна видимость. Ты ешь давай, не отвлекайся. Не тошнит больше?

– Нет, – сказал короед и впился зубами в кусок.

– Ну вот. Вышел яд, значит. Чаю тебе сейчас заварю. А себе кофе. Мне-то все равно. А тебе на ночь нельзя. Бессонница, то-се. Ты, Коля, не дрейфь. В подвале пока поживешь. Это не тюрьма, не волнуйся, я сам там несколько раз спал. Кровать там, туалет, компьютер – все как положено. Руля, правда, нет для гонок. На клавиатуре сможешь?

– Смогу! – обрадовался пацан. – Только на кнопках не так быстро получается. А можно мне стрелялку какую-нибудь?

– Хаф-лайф второй есть. Анриал. Сталкер…

– Хаф-лайф пойдет! – неожиданно заявил спиногрыз. – Мне Фримен нравится!

Не люблю я детей… Говорю же – личинки…

11

Праворульный «Харриер» Милевича уже был припаркован на стоянке, как всегда – безукоризненно ровно, а сам Костя стоял рядом и, судя по сдержанной жестикуляции, разговаривал по телефону.

Влад открыл дверь и выскочил на грязный асфальт. В антрацитовых лужах отражались огни фонарей. Ненавистная погода. Вот сейчас все растаяло, расплавилось, разметалось… Ночью все схватится колом. Рано утром, еще толком не проснувшись, начнут разбиваться водители, пытаясь выйти из неуправляемых заносов…

Увидев Гиреева, Милевич двинулся ему навстречу, спешно завершая разговор.

– Отбой! – сказал он неведомому собеседнику и протянул руку своему начальнику.

– Костя, быстро ко мне в кабинет! – ответив на рукопожатие, сказал Влад и, пока они быстро шли по лестницам и коридорам, объяснял, объяснял, объяснял.

Третий этаж… Расходившиеся по домам сотрудники сдержанно здоровались – каждый на свой манер. Уже собирающейся Гале– секретарше сразу было сказано принести минералки, пытался еще войти обеспокоенный чем-то своим главный бухгалтер, сунулся было, но, увидев глаза начальника, сразу исчез в тумане. Через пять минут в кабинете было четверо, через полчаса появились как из-под земли еще трое. Все это время Милевич что-то бешено строчил в блокноте, и, как только прибыли последние, начальник службы безопасности встал, перевернул две страницы назад и начал совещание:

– Так. Времени у нас меньше суток, а если точнее – до восемнадцати завтрашнего дня. Сразу говорю – здесь нас семеро, вся информация закрытая. Большинство друг друга знают, но представляю для полной ясности. Гиреев Владимир Геннадиевич, генеральный директор группы компаний «АнтаКорс»! – Милевич жестко ткнул в его направлении ладонью, а Влад машинально кивнул. – Позывной «Гиря».

– Дербенев Игорь! – посмотрел Милевич на серого парня в микроскопических очках почти без оправы и добавил: – Сотрудник службы безопасности «АнтаКорса». Специализация – компьютерные технологии! – Игорь встал, обозначил улыбку и кивнул. – Позывной «Дербент».