Не жизнь, а роман!
Шрифт:
Огюст за лето заполонил мылом весь выделенный ему склад и теперь с удовлетворением смотрел на его погрузку. Несмотря на то, что его глаза из-за вредной работы всё время слезились, он отказывался даже от помощников, тщательно оберегая от других секреты освоенного им мастерства. Сеньора обещала ему процент с доходов, и это могло изменить всю его жизнь.
Много места заняли сушёные травы-специи вместе с наполненными пучками лаванды коробами, но это был лёгкий товар, и его чередовали с корой пробкового дуба, орехами, сухофруктами. Отдельная телега набралась с сомнительным товаром. Катерина нагрузила её красивыми ракушками, сладким суховатым
В этот раз торговый вояж возглавил Дидье и староста одной деревень. Катя понимала, какую ответственность на себя взвалил рыцарь, но всё же взяла с него слово, что он довезёт Добрана до Парижа и если надо, то поможет ему не только продать свой товар, но и пристроит его к другому надёжному каравану.
Бертран с удовольствием подсчитывал, какой доход принесёт ему торговая деятельность, после чего задумался о том, что может себе позволить немного увеличить замок и впустить в него семьи служащих у него воинов, но пока все планы пришлось отложить, так как к ним пожаловали сборщики налогов.
– Катрин, ты у меня красавица, - ещё утром ворковал ей Бертран.
– Иди к себе, живо!
– зло шипел он ей чуть позже, видя, как она улыбается смазливому рыцарю, что сопровождал сборщика налогов.
А Катя действительно изо всех сил изображала радушную хозяйку. Она знала, что в этот раз Берт и Леон будут считать каждый рулон ткани, корзину и горшок, не говоря уже о деньгах, поэтому хотела выступить противовесом, чтобы не озлобить против них семьи уважаемых людей. Ну кто же знал, что у Бертрана взыграет ревность! Она просто улыбалась и интересовалась тяготами пути, сочувствовала и вновь улыбалась, когда сборщик сыпал остротами, а рыцарь подшучивал над теми, кто пытался увиливать от выплат.
Видя, что муж в бешенстве, она не стала даже укоризненно смотреть на него, молча развернулась и ушла. Люси вспыхнула, жалея, что надела нарядную котту, но тоже промолчала, хотя опалила Бертрана гневным взглядом.
Он редко позволял себе грубить, но иногда скверный характер старого Бланшфора прорывался в нём, и он коршуном налетал на жену или тётку. Катрин он ревновал или злился, что она вновь и вновь в делах оказывается дальновиднее его, а Люси доставалось за то, что подмечала это и посмеивалась.
Но верно было и то, что Бертран умел признавать свои ошибки, быстро учился и частенько удивлял своею быстрой реакцией на происходящие события, вот только Люси этого словно бы не видела. А Катрин... его милая Катрин принадлежала ему только наполовину. Он делил её с её прошлым, а хотел большего, желал, чтобы было, как прежде, но она улыбалась и ускользала от него, зля, заставляя ненавидеть и любить ещё сильнее.
– Я отлучусь ненадолго, угощайтесь, - Бертран обвёл накрытые столы рукою, показывая, что гостей ждали и позаботились об их удовольствии, а сам поднялся, чтобы найти жену.
Она сидела в кабинете. Его оружие было развешено по стене, разложено на полках, а свободное место теперь занимал стол для бумаг, странные
Он влетел в кабинет, не зная, чего ему больше хочется: указать на её непристойное поведение или упрекнуть, что сейчас она чужому рыцарю улыбнулась чаще, чем ему в последнее время! Всё глупо. Он понимает, что смешон, но ему не хватает её любви. Стоя при входе, с плотно сжатыми губами, он был олицетворением праведного гнева! Она же, принарядившаяся для гостей, безмятежно облокотилась локтем на стол и, подперев голову рукой, с грустной улыбкой смотрела на него. Потом протянула к нему руки и едва слышно выдохнула:
– Берт.
Сорвался к ней, не задумываясь, и опустившись на колени, обнял её за бёдра, подставляя голову под ласкающие руки.
– Катрин, зачем ты так со мною?
– Ну что ты придумываешь, - укорила она его, - мы же говорили о том, что нам не нужны враги возле герцога.
– Твои слащавые улыбочки не сгладят положения!
Катя тяжело вздохнула.
Когда Берт сердился на неё, то мог нещадно пройтись по её внешности и манерам, отмечая её зловредно упрямый (неидеальный, не олицетворение нежности) подбородок, колючий (ведьминский) взгляд или рост, как у воина. Она уже не обижалась, так как знала, что привлекательна для него, несмотря на навязываемые каноны красоты, а вот те женщины, что не были похожи на неё, как раз действительно его раздражали.
Получалось, что он должен восхищаться теми дамами, что ему не нравились, а его любимая, видите ли, не эталон! Его бесило, что Катрин не восхищаются, и одновременно он сходил с ума, если кто-то попадал под её чары. В результате в ссорах он всё переворачивал с ног на голову и выплёскивал недовольство на неё. Сейчас её «божественная улыбка» превратилась в «слащавую улыбочку» - и слава Богу, что он на этом остановился.
– Я не дам им больше грабить себя и нам не миновать наветов, - упрямо повторил Берт то, о чём они не раз говорили, а пальчики Катрин приятно массировали голову, и ему уже не хотелось возвращаться к гостям.
– Ну, может всё же показать, что мы умеем считать налоги, а потом что-то подарить?
– только что обрётший спокойствие муж, вспыхнул: - Они меня грабили, а я...
Оброк. Мы уже профессионалы и по одежде видим, что время не нашего века, да и лица такие у всех приятные, но суть здесь показана верно.
– Берт, - Катя обхватила его лицо ладонями, - мы не можем сейчас конфликтовать с герцогом, а эти люди его глаза, уши, длани. Я тебе объясняла, что либо мы пока прогибаемся под сборщиков, потихоньку отстаивая свои деньги, либо надо подкармливать близких сюзерену людей, чтобы они защищали нас от кружащих вокруг него шептунов.
– Это всё мерзко.
– Я знаю, мой честный рыцарь, но наш замок ещё не достроен, а воинов даже в полном составе не хватит, чтобы противостоять в открытом конфликте.
– Катрин, я всё сделаю сам, но ты не выходи, а то, клянусь, я убью их всех! Ты мне веришь?
– Верю. Ты человек чести и слова. Верю, что справишься и верю, что всех поубиваешь, -она вновь улыбнулась, а он резко поднялся, подхватил её на руки и целовал до тех пор, пока не почувствовал, что она распалилась в ответ. А потом поставил её на ноги и, с удовлетворением посмотрев на её затуманившийся взгляд, невозмутимо оправил на ней платье, словно являлся чопорной дуэньей.