Не злите добрую колдунью
Шрифт:
— Заливай воду, — велела я.
— Учитель, — взвыл Нильс. — Это же два разных заклятья.
— Не ной, а действуй.
— Это еще одно правило? — буркнул он.
— Практический совет специально для юных талантов, — поправила я. — Подходит под все случаи жизни. Что ты должен спросить?
— Откуда брать воду? — промычал он.
— Верный вопрос, — Я щелкнула пальцами, невольно выбив сноп искр, и Нильс вздрогнул. — Из любого источника, где не плавает рыба.
С обреченной миной он призвал магию. Белобокий кувшин с голубым цветочком,
После извержения гейзера наступила зловещая тишина. В воздухе стоял запах перебродивших ягод и хмеля. Даже не хотелось думать, чей именно винный погреб оказался ограбленным. Лучше бы его матушки.
— Да ты, смотрю, добытчик, Нильс, — хмыкнула я.
— Простите, — нашел в себе силы подать голос тот.
— Выливай вино, — кивнула я на кувшин, а когда тот, отплевавшись пенистыми брызгами, опустел, скомандовала: — Наливай в ванну… Воду.
Глинистая жижа, не иначе как из какой-то канавы, начала заполнять раковину. Стремительно набралась и полилась через край.
— Не стыдно? — отступив, чтобы не намочить домашние туфли, вкрадчиво уточнила я.
— Мне очень, очень страшно, — очередной раз чистосердечно признался Нильс. — Учиться у вас еще страшнее, чем шантажировать.
— Рада, что ты наконец это понял, — с иронией похвалила я и кивнула: — Выливай… эту гадость.
Раковина опустела.
— Заливай. Воду.
В ванне забурлило, запенилось, и на дне появилась мыльная вода, очевидно, сворованная из чьей-то кадки с постирушками. В подтверждении моей догадки на поверхность между тиной, речными водорослями и просто непонятной гадостью, всплыло мужское исподнее нелепой расцветки, напоминающей обивку табуретопса. Полагаю, обворованная прачка бросилась пить успокоительные капли.
Нильс выглядел так, словно собирался в этой самой мыльной воде утопиться.
— Что ж, — вздохнула я. — По крайней мере, сейчас ты прицелился. Выливай.
— Учитель, сколько еще? — плаксиво протянул он.
— До тех пор, пока не научишься, — спокойно объявила я. — Так что, вперед к свершениям.
Пока школяр самостоятельно постигал основы полезных в домашнем хозяйстве портальных заклятий, я занялась насущным. Неизвестно, когда светлый дар ускользнет к ведьмаку, и мы снова окажемся чародеями при магии, но вынужденными размешивать мед в чашке чая, как самые обычные люди.
Сначала устроила в кухонной раковине постирушки. Сунула грязную одежду, залила воду, какая была, и сунула кусок мыльного камня. Под действием заклятья вещи начали лениво вращаться, оттирая сами себя. Через некоторое время бурление остановилось.
Легким взмахом руки я заставила мокрое платье подлететь в воздух и завернуться крепким жгутом. Оно отжалось, осыпав брызгами пол и кухонный прилавок… А в тазу, между тем, издыхала выловленная
— Надеюсь, школяр, молочная уха того стоит, — потирая дрожащее веке, тихо пробормотала я.
Кучу влажного белья пришлось тащить в бочку для полоскания на себе. Конечно, теперь эта бочка некоторым образом превратилась в ведьмачью купальню, но пусть сам себе натаскает чистой водички. У нас тут темных прислужников нет.
Йосик радостно потрусил за мной на улицу. Бодренько я вышла из дверей и замерла с горой влажного мыльного белья в руках. На дорожке стоял Дюк. Руки с длинными когтистыми лапами, лишь отдаленно напоминающие человеческую кисть, жалко высовывались из широких рукавов измусоленной рубашки, из грязного ворота торчала тонкая шея.
Похоже, лопата-подпорка все-таки съехала, и одинокое некромантское создание поторопилось явить бледный лик темной хозяйке… А хозяйка стала светлой. Просто светлее не придумаешь.
Он принюхался. Ноздри расширились, челюсть приоткрылась, и Дюк сорвался с места. Я мгновенно призвала магию и, зачем-то крепко прижав белье к груди, словно не уронить его на землю было самой главной задачей, приготовилась огреть монстра очередной сковывающей печатью. Но совершенно неожиданно он не напал, а выхватил из моих рук мокрое платье, как будто хотел сожрать влажную ткань, а не свеженького человека.
Вся куча белья свалилась под ноги, а я рефлекторно вцепилась в подол отобранной шмотки. Раздался треск. Платье разодралось по поясу на две части, и каждому щедро досталось по половине. Мне юбка, Дюку верх с рукавами.
Минус одно домашнее платье в гардеробе.
— А ну, брысь отсюда, — рявкнула я.
Он утробно рыкнул, словно жалуясь, как одиноко и голодно ему было сидеть в запертой клети. Особенно, когда весь прошлый вечер в огороде без страха шарахалась еще не надкушенная двуногая еда, а сквозь дыру в крыше было видно, как прыгают аппетитные воробьи.
— Место, — Я ткнула в сторону, намекая на тесную клеть.
Дюк смотрел по-рыбьи мертвыми глазами, пах, как бродяга, три года не видевший мытья, и не шевелился.
— Чучело, может, тебя упокоить? — смирилась я, что залезать обратно в домик умертвие не желает, и начала собирать одежду.
Три раза уронив ночную сорочку, отчего стало ясно, что ее больше не нужно полоскать, а можно заново стирать, я все-таки выпрямилась с горой белья в руках. Дюк немедленно выпестовал лапы и попытался схватиться за брюки.
Я ловко увернулась, не давая острым когтям вцепиться в свисающую штанину.
— Да что ты хочешь-то?
Он выдал странный звук, что-то среднее между ослиным блеянием и стариковским кряхтением. В жизни ничего подобного не слышала. Полагаю, у другого бы волосы на затылке зашевелились, а у Нильса чуб и вовсе встал бы дыбом.
— Ты белье, что ли, хочешь донести?
Если бы он ответил человеческим голосом, то, пожалуй, у меня случилось бы полное переосмысление чародейской жизни.