Не злите джинна из бутылки
Шрифт:
Несгибаемый капитан Семен Гудронов тоже любил сладкое, только тщательно скрывал это ото всех, особо опасаясь насмешника Ананасова. Поэтому он, незаметно пересчитав в кармане наличность, решил, что для пользы дела ему тоже необходимо взять два пирожных, и выбрал трубочку с вареной сгущенкой и буше. Официантка принесла еще две большие чашки кофе со сливками и тертым шоколадом.
Далее выяснилось, что кроме любви к сладкому у бравого капитана и артистки есть еще много общего: оба не любили рано вставать, ужасно не любили холодную зиму и терпеть не могли серый цвет. Кроме
Вообще, как-то так получилось, что капитан ничуть не стеснялся данной особы женского пола и был весел и разговорчив. Возможно, этому способствовало, что Л. Ирискина оставила свою враждебность и вела себя просто и доброжелательно. Она была так непосредственна, что даже попробовала кусочек от каждого Сениного пирожного. Принимая из ее рук ответный кусочек яблочного штруделя, Гудронов увидел близко ее глаза и смутился до слез.
Чтобы скрыть свое состояние, он принялся много и увлеченно говорить и, сам того не желая, выболтал Л. Ирискиной, какое отношение розовый поросенок имеет к делу. Причем девушке не понадобилось задавать наводящие вопросы, Сеня интересничал и рассказывал, до чего у него сложная и опасная работа.
Капитан Гудронов был далеко не первый, с кем судьба сыграла подобную злую шутку, многие мужчины так попадаются. Людмила глядела ему в глаза, слушала внимательно, согласно кивала головой и очень к месту опускала глаза. К концу приятного времяпрепровождения у Гудронова сложилось впечатление об актрисе детского театра как об умной, скромной и очень милой девушке. Неизвестно, что подумала о капитане Л. Ирискина, — известно, что она сделала после того, как Гудронов, взглянув ненароком на часы, охнул и заторопился, предварительно выспросив у девушки номер ее телефона.
Официантка унесла пустые чашки, Людмила посидела еще немного за столом, нахмурив брови и кусая губы, потом достала пудреницу и тюбик темно-розовой губной помады. Она тщательно и не спеша накрасила губы, потом долго рассматривала себя в маленькое зеркальце. Казалось, она спрашивает себя о чем-то и думает, как поступить, причем вопрос этот касается очень важных вещей. Наконец она пришла к решению, погладила складку между бровей, тяжело вздохнула и нашла в мобильнике хорошо знакомый номер.
— Олька? — спросила она вполголоса. — У меня к тебе разговор…
За неделю до описываемых событий Лола сидела дома и скучала.
С ней случился один из довольно редких приступов депрессии.
Причина этих приступов, помимо плохой осенней погоды, была обычно одна и та же: Лола вспоминала о театре.
«Если бы я не бросила театр, если бы не поддалась на Ленькины уговоры, сегодня, возможно, я стояла бы на сцене, в ярком свете софитов, и кланялась аплодирующему залу… зрители хлопали бы стоя, кричали «Браво», поклонники взбирались на сцену с букетами, а прочие актрисы бросали на меня из-за кулис завистливые взгляды…»
Она предпочитала не вспоминать унылые театральные будни, холодную гримуборную, которую приходилось
Сейчас ей казалось, что театр — это сплошной праздник, успешные премьеры, цветы и овации.
И как раз в такой момент ей позвонила старая знакомая по театру Люда Ирискина.
Людмила принялась расспрашивать Лолу о жизни, была удивительно внимательна, говорила с неестественно жизнерадостной, приподнятой интонацией, в общем, чуткая на фальшь и театральность Лола быстро сообразила, что той что-то от нее нужно.
— Людка, — перебила она знакомую. — Тебе что — денег в долг дать? Так ты так и скажи! Мы же с тобой тыщу лет знакомы!
— Каких денег! — обиделась Ирискина. — Зачем денег? Что я, нищая, что ли… но вообще-то, Оль, я тебя и правда хотела кое о чем попросить…
— Ну так скажи прямо! Что ты ходишь вокруг да около!
— Ты ведь актриса, Оля… это же — как езда на велосипеде, навык остается на всю жизнь…
— Ну, допустим! — Лола все еще не понимала, к чему клонит Людмила.
— А не могла бы ты меня подменить в одном спектакле? Понимаешь, мне очень нужно быть в другом месте, а режиссер у нас — просто зверь! Он и репетицию-то ни за что пропустить не позволит, даже с температурой, говорит, что единственная уважительная причина для прогула — это смерть, а уж чтобы пропустить спектакль, об этом и речи быть не может! Он меня запросто на декорации повесит!
Лола снова вспомнила огни рампы, цветы, аплодисменты… все то, чего ей так не хватало в жизни… Людмила позвонила ей удивительно вовремя!
— Да, но я ведь ни разу не репетировала роль… — спохватилась она, когда уже почти дала согласие. — Я ведь даже текста не знаю… больше того — я даже не знаю пока, что за спектакль!
— Да не бойся, роль очень простая! — снова залебезила Ирискина. — Я тебе текст завезу, ты его в два счета выучишь… главное — войти в образ, но с этим у тебя не будет проблем…
— А какой образ-то? — переспросила Лола, почувствовав неладное.
— Положительный образ… — мялась Людмила. — Очень симпатичный… обаятельный…
— Ну ты скажешь наконец? — выпалила Лола, теряя терпение.
— Пятачок!.. — выпалила Людмила.
— Какой еще пятачок? — недоуменно переспросила Лола.
— Лучший друг Винни Пуха… Спектакль так и называется — «Винни Пух и все-все-все»…
— Так что — я должна играть поросенка?! — ужаснулась Лола. — Да как ты могла мне такое предложить? Мне, которая играла Офелию и Джульетту! Мне, которая играла леди Макбет и Марию Стюарт! Мне, которая играла Виолу в «Двенадцатой ночи»! Как у тебя только язык повернулся? Может быть, ты предложишь мне сыграть полкило ветчины, которую сделали из этого самого Пятачка? Что уж там, не стесняйся! Мы ведь с тобой столько лет знакомы!