Не зови меня больше в Рим
Шрифт:
– А он не упоминал о том, что ездил в Барселону?
– Один раз рассказывал, что в Барселоне есть улица, вся заполненная цветами, и ведет она прямо к морю, и даже пообещал, что когда-нибудь мы поедем туда вместе и он скупит для меня все эти цветы. Придет же в голову такая ерунда!
– И больше ничего не рассказывал?
– Больше ничего. И разумеется, так и не свозил меня в Барселону и в жизни не купил ни одного цветка.
– Когда-нибудь вы обязательно побываете в нашем городе, я уверена.
Она изобразила что-то вроде грустной улыбки, скользнула по мне
– Кто знает. – Потом посмотрела на моего коллегу и спросила, можно ли ей уже идти. – Если я долго с вами пробуду, шеф может подумать, что у меня продолжаются нелады с законом.
Как только мы оказались на улице, Абате с энтузиазмом воскликнул:
– Поздравляю, Петра, chapeau! [7] Вы заставили эту женщину заговорить, а я, поверьте, думал, что мы не вытянем из нее ни слова. Вы отлично провели допрос. Я бы упрекнул вас только в одном: вы слишком сопереживаете тому, кого допрашиваете, это опасно, так легче обвести нас вокруг пальца.
7
Здесь: снимаю шляпу! (франц.)
– Вы готовы дать мне какой-нибудь конкретный совет?
Из-за моего резкого тона по лицу его пробежала тень, он отрицательно качнул головой.
– Может, уже пора вызвать наших помощников? – спросила я.
– Мне бы хотелось сначала услышать от вас, какие выводы вы делаете из того, что она сказала.
– Те же, что и вы, и они очевидны: кто-то платит Катанье хорошие деньги за его работу.
– Вывод, конечно, очевидный, но не такой уж ерундовый.
– Я просто счастлива, что вам знакомо слово “ерундовый”!
Он смотрел на меня в полной растерянности и вдруг от души расхохотался. Призрак ссоры в очередной раз был обращен в бегство.
Наши помощники уехали не слишком далеко. Позвонив по телефону, Абате выяснил, что они находятся в церкви Санта Мария Либератриче. Когда мы встретились, Гарсон разразился типичными для любого туриста комментариями, правда, к восторгам по поводу архитектурных достоинств церкви добавил и весьма необычные, порожденные идиосинкразией:
– Обратите внимание, Петра, здесь, как я заметил, церкви отнюдь не пустуют. Когда я сказал Габриэлле, что в Испании в церквах чаще всего нет ни души, за исключением короткого времени по воскресеньям, она с трудом в такое поверила. Но здесь священникам это не даром дается. Во-первых, церкви всегда открыты, чего не бывает в Барселоне. И только вообразите себе, Петра, мы видели священника, который… пел! А прихожане подхватывали. Вот это я понимаю! Это настоящее отправление церкви!
– Правильно сказать “отправление культа”, Гарсон, – неосторожно поправила я.
– Ну, пусть будет “культа”, только у нас в Испании никакого культа нет, есть четыре полудохлых богомолки – и все. Смех один!
– Думаю, на самом деле это не так и плохо. У нас в Италии влияние церкви слишком уж велико, – вступил в разговор
– Да, по всей видимости, иметь папу совсем рядом – проблема.
– Как-нибудь я свожу вас в Ватикан, Гарсон!
– Я был бы счастлив, ispettore!
– Синьоры, а не пора ли нам немного поработать? – вмешалась я.
– А вы, Петра, всегда думаете только о работе? – поддел меня Маурицио. – Я, например, считаю, что пора сделать перерыв. Сейчас мы поедем в одну замечательную тратторию. Пора и подкрепиться.
– Как бы мне хотелось, чтобы моим начальником были вы! – воскликнул Гарсон.
– Готов спорить на что угодно: инспектор Деликадо слишком строго относится к исполнению служебных обязанностей, – бросил Абате, насмешливо посмотрев в мою сторону.
Мой неуемный помощник, чувствуя поддержку, ответил, скорчив гримасу мученика:
– Да она просто ужас что такое! Если бы в качестве табельного оружия нам полагался бич, без зазрения совести хлестала бы своих подчиненных.
Все громко рассмеялись, хотя лично я ничего остроумного в его реплике не нашла. Мы пешком дошли до маленького ресторанчика и, едва переступив порог, почувствовали дивный запах только что приготовленной еды. Гарсон по-прежнему был готов всем вокруг восторгаться и болтал без умолку. Мне хотелось его просто убить, зато нашим итальянским коллегам его шутки явно пришлись по вкусу.
Мы заказали салат из осьминога, овощи в панировке и пасту. По просьбе ispettore моему помощнику принесли огромное блюдо с самыми разными сортами пасты, и он проглотил все это с такой алчностью, словно голодал тысячу лет. Под конец хозяин заведения повел мужчин в винный погреб, чтобы продемонстрировать все виды граппы, там хранившиеся. После их ухода Габриэлла достала свой мобильник и позвонила няне, сидевшей с ее ребенком. Они коротко о чем-то переговорили, и девушка с озабоченным видом стала жевать галету.
– Что-нибудь случилось? – спросила я.
– Он еще такой маленький, что меня не покидает мысль, будто я ему все время нужна. И я чувствую себя виноватой.
– Институт материнства иногда бывает хуже самой Церкви, имейте это в виду.
Она глянула на меня в полном изумлении. Я со страхом подумала, что сейчас Габриэлла пошлет меня ко всем чертям за то, что я лезу не в свои дела, но она всего лишь с улыбкой ответила:
– В вас самым странным образом сочетаются суровость и мягкость, инспектор.
– Я всегда полагала, что все мы, полицейские, такие. А ваш начальник, он какой – жесткий или мягкий?
– Ispettore очень строг к себе самому. Он винит себя за неудавшийся брак и за то, что недостаточно часто видится со своими дочками.
– Глупости! Я трижды была замужем, и никогда мне не приходило в голову хоть в чем-то себя винить. Хотя допускаю, что моя концепция вины не слишком убедительна. К чувству вины следует подходить очень осторожно, Габриэлла, вы и сами не заметите, как оно подрежет вам крылья, а без крыльев нельзя летать, можно только ползать.