Неадекват (сборник)
Шрифт:
Глаза Пашка уважительно округляются. Спрашиваю:
– Сможешь из этого что-то замутить? Что-то забойное, но быстрое?
– Попробую, нах… – отвечает он. На этот раз я слышу, как в голове парнишки начинает шелестеть страницами поварская книга с рецептами доморощенных химиков. – Тебе напомнить еще раз, как крепко ты рискуешь?
– Не нужно, – заставляю себя понимающе и устало улыбнуться. – Оно того стоит, я уверен.
Затем неторопливо, в деталях объясняю, где именно в доме, сарае, гараже или подсобках хранятся те или иные припасы. Разложенные, разлитые и рассортированные
– Отчаянный ты парень, братюня, – подытоживает Пашок, затягиваясь сигаретой.
Если бы он был прав. О, только бы он оказался прав…
– Сделай чисто и забористо, – добавляю я.
Он кивает с окончательным пониманием и тоской. Но иначе в нашей бывшей среде обитания – галактике свободолюбивых саморазрушающихся уродов – и не принято.
– Золотую дозу захотел. Значит, снова уйти попробуешь, – не спрашивает, а констатирует Пашок. – В последний раз спрошу – уверен? Ты же, нах, в семье теперь, чего метаться?..
– Санжар тоже был в семье, – тихо отвечаю я. Но торчок смотрит на меня с откровенным удивлением. Будто я назвал имя человека, знакомого только смутно. Меняю тему. – Значит, договорились?
– Договорились, братюня.
И с горькой усмешкой набрасывает бесплатный совет:
– Если созреешь до золотого, забирайся в «Ягуар» Алисы. Всегда мечтал, что если мне хватит храбрости, я сделаю это именно там.
Он уходит в подвал.
Слышу, как по дороге встречает Андрея и беззлобно ругается на того, объясняя, что для перевозки компоста мы используем другую, уже перепачканную тачку. Покер оправдывается, обещает отмыть из шланга. Хочет отшутиться старым анекдотом про прапорщика, тачку и дерьмо.
Новенький здесь почти неделю, но за это время не предпринял ни единой попытки отпроситься за территорию. Насколько мне заметно, Эдика такая ситуация устраивает вполне – чем больше времени очередной поденщик проведет внутри, тем проще будет убедить его в нереальности существования всего остального мира…
Выхожу из-за сарая, пряча окурок в карман, чтобы не мусорить на идеальных лужайках. Зеленых, нестерпимо ярких, будто в мае, когда трава пробивается сквозь серый лежалый снег, как доказательство того, что перерождение побеждает смерть. Как бездушные угловатые цифры электронного будильника, управляющего твоей жизнью – встать-лечь-встать.
В окне второго этажа, отодвинув портьеру, стоит Колюнечка в неизменной сине-белой матросской беретке, куртке с отложным воротничком и бриджах. Мальчик улыбается, и я заставляю себя помахать ему рукой. Только потом заметив, что за спиной щенка темнеет колесный трон Пети. Лицо толстяка, как всегда, добродушно и розовощеко. Но хищный блеск глаз различим даже через полумрак комнаты и блики оконного стекла…
Еще не знаю, что буду делать с отравой, заказанной Пашку.
Но что-то внутри меня предполагает, и я безропотно подчиняюсь. Моя жизнь – край упущенных возможностей, от которых
Пасьянс
Уборка или мытье посуды для многих сродни медитации.
Не раз такое слышал, да и себя на подобных сравнениях ловил. Механическая монотонная работа успокаивает нервы. Позволяет погрузиться в рефлексию без потери физической активности – длительное сидение в «позе лотоса» далеко не всякому по силам.
Прибираясь в гараже, испытываю нечто сродни. Упорядочиваю мысли, которых толком и нет. Мне кажется, я движусь по рельсам, на которые поставил себя отнюдь не сам. И все бы ничего, да вот только я набираю скорость…
Полной свободы размышлениям не даю.
Здесь – ниже холлов и коридоров, но выше комнаты пыток или хранилища каменных дисков – у меня есть еще одна работа. Возможно, самая важная. Все еще определенно недооцененная. Однако которую я выполняю с той же неспешной однообразной дисциплинированностью, с какой вытираю пыль или присыпаю песком капли машинного масла на бетоне.
Железную трубу к юго-восточной лестнице, ведущей в подвал из дома.
Запасную цепь от лебедки в пустую жестяную канистру к воротам подземного паркинга, ведущим на север.
Старые промасленные тряпки в одну коробку к пустым бутылкам из-под ацетона и стеклоочистителя. Канистры – за стеллажи. Со стороны может показаться, что я раскладываю и сортирую вещи по восточному искусству фэн-шуй. Совершенно ненужные и бессмысленные на первый взгляд вещи.
Огнетушители в шкаф, запирающийся на ключ. Туда же огнетушители из машин, они не заперты. Несколько старых навесных замков, которые предстоит хорошенько смазать, на полку рядом с западным входом в гараж. Я будто наряжаю елку, стараясь все сделать красиво и правильно. Да вот только недоумеваю, зачем, ведь до новогодних праздников еще почти полгода…
Мысли рассыпаются сухим песком тропического пляжа, на котором я никогда не был. Заставляют снова и снова переосмысливать собственную жизнь. Искать причины и следствия, которых, по мнению Эдика, не существует. Заставляют поверить, что все зря. Дают надежду, что все не зря, и человеку просто не дано видеть всегозамысла, посвященного его жизненному пути…
В последнее верится с трудом.
Сознанием, умирающим уже не первый год, но еще довольно светлым, я отдаю себе отчет, что через какое-то время самые тяжелые испытания кажутся забавными и легко преодолимыми. Как и надежды, отчаянье, любовь, страдания от потерь, поставленные и достигнутые цели, радости и горести. Все они рано или поздно кажутся препонами, поставленными на нашем пути, чтобы сделать сильнее.
Я не верю в это.
Потому что знаю, что для меня уже не будет «какого-то времени». Потому что, сколько себя помню, хотел «здесь и сейчас». И только это почитал настоящим пульсом, ритмом, биением силы. Любая объективная или субъективная преграда… любая неспособность по-детски сделать только так, как хочется – ярмо на шею. И никакое «потом будет лучше, лишь потерпи и смирись» его не облегчит.