Небеса ликуют
Шрифт:
— Да и не ты был им нужен, дядя! Ты что, езовитов не знаешь? Им нужны были наши земли, наши замки, наши посполитые…
Может, и так. А может, просто все удачно совпало. Я — на небо, немыслимое богатство Горностаев — Обществу.
Аллилуйя!
— И вообще, сейчас мы закончим обедать и пойдем в твои покои. Надо решить одно важное дело. Имей в виду, его можешь решить только ты!.. Я содрогнулся.
Покои действительно оказались покоями. Шелк на стенах, яркий ворс персидских ковров — под ногами. С темных
Здесь тоже было кресло, даже не кресло — трон. Золоченая спинка, резные подлокотники.
Я присел прямо на ковер.
— Дядя!
Я поглядел на ближайшую парсуну. Усач со сверкающей орденской цепью на шее сделал вид, что меня не замечает.
— Ну, раз ты так…
Она присела рядом, вздохнула.
— Надо привыкать, дядя Адам! Я сама до двенадцати лет босиком по Горностайополю бегала. Теперь и тебе придется…
— …Изучать арабский, — кивнул я. — И еще — птиц. Говорят, они клюют клещей.
В последнем, впрочем, я не был уверен. Но должен же кто-то этих клещей жрать!
…Черная Книга надежно спрятана в Вильно. Там же — страничка, переданная мне киром Афанасием. Это — для начала. Потом — арамейский, чтобы перечитать «Зогар». И, конечно, надо найти Полегини. Теперь я знаю, как с ним разговаривать!..
И еще — звезды. Может, покойный Алессо Порчелли был все-таки прав ?
Аль-Барзах — Промежуточный Мир, обитель ангелов, ключ к Грядущему…
— А батюшка персидский учил, — вздохнула Анна-Станислава. — Говорят, все мы, Горностаи, немного странные. Батюшка в последние годы ни разу из дому не выходил. А ведь не хворал!
Зато мне довелось попутешествовать за двоих! Или даже за весь род сразу.
— Ты знаешь, дядя, что ты, как глава рода, возглавляешь семейный суд? По привилею круля Жигимонта Старого ты верховный судья во всех наших землях.
…Сын ягуара наряжается судьей. Действо об Илочечонке, явление пятнадцатое
— И кому надо отрубить голову?
Ап! Язычок прикушен, но, кажется, поздно. В ее глазах — ужас.
— Дядя! Не надо! Пожалей ее, пожалуйста!
На миг мне стало плохо. Ничего себе, пошутил!
— Это и есть твое «важное дело»?
— Да…
Анна-Станислава кивнула, задумалась.
— Это… Это непростое дело. Я перечитала привилей. Там сказано, что тебе… то есть главе рода подсудны не только посполитые, но и мещане, если преступление совершено не в пределах города, где действует Магдебургское право.
— Погоди! — взмолился я, но кнежна мотнула головой.
— Слушай! Шляхтичи, само собой, судятся своим судом на сеймиках. Но каждый шляхтич имеет право также обратиться к твоему суду, и ты не можешь ему отказать. Особенно это касается родичей. В этом случае твой суд выше сеймового…
…У гуарани тоже было что-то подобное. Приговор можно было обжаловать
— И кого надо судить? — вздохнул я, чувствуя, как клыкастая маска Тупи начинает прирастать к лицу.
— Одну… Одну нашу родственницу. Она не выполнила волю отца и бежала из дому. Ты, наверно, знаешь, что до совершеннолетия отцовская власть над дочерью нерушима…
— …Не знаю! — отпарировал я.
— Теперь знаешь! Так вот, ей было некуда бежать, и я разрешила ей укрыться в Ейшишках. Ее отец требует выдачи, он человек влиятельный. Теперь все зависит от тебя.
Опять Ейшишки! Наверное, там — сплошные сосны. И шишки, шишки, шишки…
— И в чем виновна эта панна? Отказалась выйти замуж?
— Ты почти угадал. Отказалась. — Анна-Станислава с интересом покосилась на меня. — Но не замуж. В монастырь. Что?! Повеяло чем-то очень знакомым.
— Бедной Ядвиге не повезло. Два года назад ее увели в плен татары…
Не может быть!!!
— Она бежала, какие-то иноземцы ей помогли, один испанец привез ее в Гомель…
…Смеяться? Плакать? Маленькая королева не захотела надевать черный клобук. Эх, шевалье, угораздило тебя умереть именно сейчас!..
— Ты не слушаешь, дядя! Так вот, ее отец, каштелян гомельский, требует, чтобы Ядвигу отослали назад. Он — суровый человек…
Суровый? Насколько я помню пана каштеляна, это еще мягко сказано. Даже не поднял дочь, когда она упала перед ним на колени.
— Она просит твоего суда, дядя…
Я задумался. Великий дух Тупи суров — зато несправедлив.
— Значит, мои родичи — в моей власти? В полной власти?
— Да…
В ее голосе теперь звучал страх. Я неторопливо поднялся, оправил черкеску.
— И мое слово неотменимо?
— Дядя Адам!
Анна-Станислава вскочила, бросилась ко мне, и я с трудом успел поднять ее, не дав упасть на колени.
— Дядя, прошу тебя, пожалей ее! Пожалей! Я знаю — ты ксендз, ты езовит, вы никого не прощаете… Но — пожалей! Я покачал головой.
— Мне понадобится кнут. Нет, два кнута. И соли — побольше. И еще «кобыла», знаешь, такая деревянная, с ремнями… Она побледнела, закусила губу, но я был тверд.
— И свеча — большая, в локоть, чтобы время засечь.
— Но Ядвига!..
— А при чем здесь панна Ружинска? — поразился я. — Все это — для каштеляна гомельского!
…Моя племянница никогда не смотрела действо об Илочечонке!
Одна девица стелила постель. Вторая топталась рядом, время от времени поглядывая на меня. Пухлые губы многообещающе улыбались.
— И цо пан кнеж ще пожелают? Кажется, мне ко всему еще полагался гарем. Девицы переглянулись, та, что с пухлыми губами, медленно провела ладонью по высокой груди.
— Постелили? Брысь!