Небесная черная метка
Шрифт:
На самом дне, в сыром углу —
Искрится правда на полу,
И та с обманом как будто бы в ладу…
Крепко сбитый брюнет в безупречном сером костюме и эксклюзивных ботинках от знаменитой фирмы, вольготно развалившись в исполинском кожаном кресле, с наслаждением курил толстую кубинскую сигару и потягивал светлое шотландское виски. Он любил ароматный дым сигар за внезапную бодрость ума, приходящую вместе с легкими клубами горящего элитного табака. Как будто так же горела его жизнь, оставляя тонкое внезапное удовольствие. А малые порции превосходного виски позволяли сгладить острые рифы бесконечных проблем.
Между тем, брюнет конкретно размышлял, где последняя грань терпения, и какая боль рушит гордое Я, устанавливая тотальную власть. Казалось бы, какой резон утруждать себя подобными изысками? Не оттого ли, что стенания корчившегося на дыбе человечища-человечка вызывали досаду?.. Досаду от чужого упрямства и от напрасно теряемого времени.
Боль, как многоглавый дракон или стая хищных птиц, так или иначе растерзает беззащитное тело. С каждым кусочком плоти, беспощадно отрываемым или умерщвляемым, так называемой душе будет теснее и теснее. Настанет миг, и она возопиет необыкновенно жутким голосом. Этот вопль смерти брюнет слышал не раз. Он благоговел перед ним и считал — этот особый гортанный звук и есть отчаянный рывок между небытием и вечной жизнью.
Бывает, что иные в последний миг напрягаются безгласно и легко — этих уже ждут там, в другой жизни, ждут черти или ангелы. Брюнету остается труп, с которого взять нечего. Поэтому и требовалось умно и тонко направлять работу громилы-палача, чтобы несчастный, растянутый на дыбе, стал шелковым, податливым, как глина, из которой Бог слепил прачеловека.
На этот раз лепить человекообразное существо будет он — элегантный господин с бокалом виски, поймавший в узду частицу животворящего духа. Впрочем, многого он и не потребует от своего приобретенного в результате психофизической обработки терпилы: пусть живет по своим понятиям и напрягает предприимчивую голову, как обеспечить себе прирост капитала, своему господину, — князю тьмы и кинжала, — неиссякаемый бокал виски, а также обеспечить регулярный платеж по фиксированной ставке в подпольный банк реконструкции и развития древней страны Зазеркалья — страны ортодоксальных воров.
Жестокое воинство элегантного господина построено по старым нерушимым правилам: разведка (наводчики) выявляет возможных клиентов (терпил), натренированные молодчики (братки) склоняют клиента к сотрудничеству, мобильная ударная группа собирает подать.
Изредка, для особо значимых персон, сам господин проводит вразумление (пытку). По любимому городу господин перемещается в супермощном бронированном внедорожнике, где из вдруг приспущенного черного стекла, как из амбразуры дота, того и гляди появится закопченное дуло гранатомета.
Однако, гранатомет, автомат — это поветрие времени; иного оружия, кроме как искусно сделанной воровской финки, господин никогда и не держал при себе. Его главное оружие — непререкаемый авторитет, изощренный ум и громадный опыт. Говорил он внушительно и медленно, словно давая время осознать завершенность и значимость изрекаемых волеизъявляющих слов. Тем, кому было мало простых и ясных доводов, помогал уразуметь Минееч, — еще более простым и внятным способом.Минееч, огромный и толстый детина, когда-то был непревзойденным рубщиком мяса на колхозном рынке. Одним махом топора он кроил мороженную говяжью тушу на аккуратные кусочки. Также хорошо получалось забить и освежевать взращенное животное. Труд его в советское время ценился очень высоко, денег — как в карманах, так и сберкнижке — было не меряно. Неожиданно грянувшая перестройка превратила в нули его пухлый сберегательный счет. Немалая семья Минееча, привыкшая к сытости и почету, однозначно требовала продолжения сладкой жизни.
Жизненное пространство превратилось в сплошной рынок. Первыми людьми на рынке стали коммерсанты, значит, в эту масть и следует перейти. На последние сбережения Минееч купил ларек, кой-какой товар — и продолжил бедствовать. Чего он никак не мог понять. Порой ему просто хотелось отдубасить разборчивого покупателя, обходящего стороной его торговую точку, или для облегчения сердца со всего маху въехать по физиономии любому, кто начинал копаться, прицениваться, выискивать недостатки в его товаре.
Торговля шла плохо. Баснословных барышей и в помине не было. Как-то наехали на него братки-рэкетиры. Вот тут Минееч себя показал: копившаяся ярость нашла, наконец, выход. Он бы забил братков до смерти, освежевал тут же на месте и продал бы мясо по народной цене в харчевню на плов, если бы не появившейся внезапно брюнет на черном бронированном джипе. Ему Минееч так и объяснил, просто, без тени смущения, раскаяния и раболепства.
Брюнет усмехнулся и предложил делать то же самое, но в его команде. По существу — предложил работать по специальности мясника, однако шинковать пришлось бы человеческие тела.
Огромные руки Минееча быстро научились вызывать нестерпимую боль, так, что по коже его бежал приятный озноб, и маленькие глазки на заплывшем лице оживлялись дьявольским огнем и, казалось, на лысом черепе растут характерные роговые наросты сатаны. Перед тем, как пустить в ход какой-нибудь затейливый инструмент пытки, он разглядывал его внимательно, поворачивая и так и сяк, любуясь качественно изготовленной вещью из прочной высоколегированной стали и примеряя в своем заскорузлом воображении этот прибор к телу несчастного…
Брюнет щелкнул двумя пальцами в воздухе — Минееч устремил преданный взгляд на хозяина и увидел поднятый вверх большой палец, что означало увеличить болевой шок. На что уповать связанному по рукам и ногам в застенках поклонника Сатаны, чтобы не умереть и не превратиться в гадкого урода? На гражданский закон и неминуемое возмездие? Только на милость истязающих и согласие подчиниться. Этого и только этого добивался брюнет и слегка досадовал отчасти и на себя: не хватает правильных слов втолковать самоуверенному идиоту, что для его же блага надлежало ежемесячно платить ему, воровскому авторитету, всего-то, скажем, тринадцать процентов от своих доходов. Это с налоговой инспекцией можно играть в прятки,
— Минееч! — прервал палача брюнет. — Сделай так, чтобы он не кричал так громко. Горло, что ли, прижги… кипятильник затолкай ему пасть и включи, чтобы дымок из ноздрей пошел. Что-то у меня голова начинает побаливать.
— Будь сделано! — пробасил Минееч и своим пудовым кулаком сплющил живот клиента, грубо ухватил поникшую голову за волосы, впихнул поглубже в рот нагревательный прибор и подал электрический ток. Повалил едкий дым и смрад горелого мяса.
— Витамин! — прорычал Минееч. — Он кончился! Капец ему… от страха, видать. Обоссался и обосрался вдобавок.
Брюнет, недовольно морщась, подошел с бокалом в руке к распятому человеку и выплеснул остатки виски в остекленевшие глаза на окровавленном лице.
— Может быть, надо было начать с жены и детей, — в оправдание вякнул Минееч.
— Почему ток через реостат не пустил? Начал бы постепенно его увеличивать: пятьдесят, сто, двести вольт. А ты сразу напрямую двести двадцать подал. Эх, лениться гляжу, начал.
— Да он упертый, гад такой! Я посчитал, что его и триста восемьдьюсятью вольтами не проймешь. А вишь, скопытился.
— Ну, да ладно, не переживай, — Витамин похлопал Минееча по плечу. — Теперь запакуй отходы в сумку. Наверное, на три части лучше разъединить — смотри сам, как лучше сделать. Отвези на кострище наше. Пепел не забудь развеять. Можешь над огородом своим. Ох, и знатная картошка когда-нибудь у тебя уродится! Потом тащи его жену сюда. Пусть эта телка нам заплатит, или передаст его дела в наши руки. У меня есть пара толковых ребятишек: одна бухгалтер, в студентках ее приметил, в бумагах всегда у нее порядок… такую отчетную документацию готовит, никто не придерется, не найдет, где наши деньги, где чистые. Второй пацаненок — Сима, такой же был лавочник, как и ты… знаешь, поди, соседствовали когда-то.
— Знаю, ушлый и верткий.
— Давай действуй. Свяжешься с Круглым: он организует доставку телки. Да смотри, чтобы все аккуратно было. Чтобы она живой осталась, а дела нам передала.
Отдав распоряжение, Витамин вновь развалился в кресле, чтобы докурить сигару и допить виски, но странная усталость смеживала веки. Витамин взглянул на часы и допустил к себе короткий десятиминутный сон…
В гостях у закона…Внезапно Витамин пробудился и резко расширил глаза, словно хотел воочию узреть ускользающий сон. Обрывочные видения были слишком яркими, чтобы посчитать их за сон, и слишком необычными, чтобы быть реальностью. Стоило прикрыть глаза и уступить место как будто бы благодатному сну, как из неведомых тайников уставшего мозга вылезали дремучие химеры, ширились и проказили, стирая грани времени и переводя кошмар в реальное измерение. Когда это им удавалась, Витамин вскакивал с неистовым желанием запомнить и связать воедино живые картины, где только что был, уяснить суть замысловатого действия и отчетливо понять: он-то тут причем, что вообще это значит? И, путаясь в мыслях, снова забывался коротким лихорадочным сном.
Витамин подумывал: в самом деле, не болезнь ли это?.. Чудная, непонятная, изымающая радость из жизни болезнь, которая вселяет усиливающуюся тревогу, скуку и злость… страх перед сном! И вся эта хмурая команда негатива будто призвана поочередно терзать чернеющую душу и смыкать гибельный круг удавкой на горле. Ему не вырваться еще потому, что здесь само слово свобода взято под запрет.
Колония строгого режима. Сибирь. Тайга. Крохотный клочок земли охраняется ротой откормленных солдат полевой жандармерии и огражден прочным бетонным забором. Электронная система охраны, размещенная по обе стороны бетонного забора или иначе — основного ограждения, делает невозможным преодолеть рубежи охраны незамеченным.
По обе стороны от основного ограждения одинаковые широкие контрольно-следовые полосы: внутренняя и внешняя. Внутренняя контрольно-следовая полоса заполнена сплошным объемным потоком радиоволн, которые испускают и принимают радиолучевые датчики. Если червяком проползти к основному ограждению, то там караулят еще пара хитроумных технических устройств. Первое — инфракрасный тонкий, словно растяжка, луч, который невозможно не прервать, влезая на забор. Второе — козырек забора, сделанный из нескольких рядов натянутой проволоки, или точнее — оголенных проводов, с низким строго установленным напряжением. При касании проводов козырька меняется их электрическая емкость и срабатывает сигнал тревоги, так же, как и при прерывании радиолучевых и инфракрасных датчиков. По громкой связи объявляется тревога. Настораживается охранник на вышке и готовит автомат к бою. Как только беглец преодолеет основное ограждение и попадет на внешнюю контрольно-следовую полосу, охранник обязан открыть огонь на поражение.
Пусть у солдатика заклинит автомат Калашникова или беглецу удастся, как в затяжном прыжке с батутом, перелететь внутреннюю контрольно-следовую полосу с основным ограждением и перескочить внешнюю контрольно-следовую полосу — здесь неприступным бастионом стоят еще два изощренных инженерных сооружения: первое мило наречено «Кактус»; второе — «Шиповник». Тот, который «Кактус» — колючка в человеческий рост, по его ощетинившейся проволоке пропущен особый импульсный электрический ток — он не убивает, но отшвыривает назад при приближении к колючке на малое расстояние. Если подкупить часового-оператора инженерно-технических средств охраны, и он отключит на несколько минут электропитание «Кактуса», перемахнуть эту колючку можно в два счета. Останется «Шиповник» — это пяти-(а местами и семи!) метровое в высоту заграждение из металлоконструкций, по которому в несколько рядов по всей высоте развешаны мотки тонкой проволоки — в них беглец запутывается, как муха в паутине, с каждым движением он будет стягивать к себе новые и новые витки проволоки.
Потом вразвалочку подойдут солдаты. Хохоча и гогоча, баграми сдвинут проволоку, клещами срежут ее, извлекут бедолагу-беглеца и пинками водворят на место.
Есть соблазн сделать подкоп под основное ограждение, как в известном фильме «Побег из Шоушенка». Ширина всей полосы заградительных сооружений — пятнадцать метров, плюс добавить сюда метров двести-триста от начала подкопа. Получится немного, учитывая срок заключения в десять лет. Однако по всему периметру основного ограждения установлены акустические датчики подслушивающей охранной системы. Головной прибор поочередно включает датчики и проверяет наличие акустических сигналов, — опрашивает! Сооружая подземный ход, заключенный, безусловно, выйдет в прослушиваемую зону. Прибор выдаст сигнал тревоги и укажет на подозрительный участок. Часовой-оператор надевает наушники и прослушивает сигналы с тревожного датчика, установленного на периметре охраняемого объекта. Он без труда различит звуки вгрызающейся в грунт лопаты. Далее как по-писаному: из караула прибудет группа захвата со злющими овчарками.
Одни «цветы» на полосе препятствий: радиолучевые датчики — «Пион»; инфракрасные — «Мак»; колючка — «Кактус» и «Шиповник», противоподкопная система — «Подснежник». Поэтому-то Витамин и не любил обыкновенные цветы. Устройство охраняемого периметра Витамин давным-давно выведал у подкормленного прапорщика. Сам поднимался на смотровую вышку с внутренней стороны охраняемого периметра, на которой несет дозор добровольный часовой — зэк-вертухай, активист СПП, — служба правопорядка колонии. Витамин всматривался в широкие контрольно-следовые полосы по обе стороны бетонного забора, на неприметные электронные датчики, на устрашающий «Кактус» и неприступный «Шиповник», на соседнюю через основное ограждение вышку, где с сонным и тупым лицом перетаптывался молоденький солдатик с автоматом на плече.
Витамин знал, что у него к автомату — два магазина по десять патронов в каждом, и что один патрон уже под курком. Пока солдатик будет всаживать свои двадцать патронов по движущейся цели, к нему на подмогу в считанные минуты прибудет резервная группа во главе с сержантом-мордоворотом. Витамин давно убедился, что преодолеть охранную зону колонии строгого режима невозможно.
Теперь он поднимался на вышку зэка-вертухая, чтобы лишь всколыхнуть себя невнятным волнением от показавшихся просторов, освежить бледные щеки ароматным и свежим ветерком, и все-таки отмечал для себя: так ли бдительно несет службу часовой, хорошо ли вспахана и проборонена контрольно-следовая полоса.
Именно в эту отсидку вдруг потребовалось срочно и очень аккуратно переместиться в вольное гражданское общество и не дать уплыть в чужие руки своему немалому капиталу. Здесь, в зоне, как в некоем профилактории для заслуженных воров, было достаточно уединения, чтобы отдохнуть и обдумать ситуацию, чреватую нехорошими последствиями. Он, наконец, понял, каким образом его жестоко и злорадно кинули, оттерли ноги и отшвырнули за ненадобностью. Верный Минееч регулярно пересылал весточки; он, как мог, отслеживал ситуацию в городе по интересам хозяина.
Из полученной информации Витамин окончательно убедился: его посчитали за отработанный материал, — поэтому-то и состряпано было дельце, засудили и бросили гнить на тюремные нары. Те, кому он принес несметный капитал, и те, которых провел смотрящими в созданную на его деньги мощную корпорацию, просто-напросто предали, отказались от устных договоренностей, и вся их милость в том, что не убили, а лишь убрали с глаз долой в железную клетку, где даже и небо — в клеточку. Так разбогатевшие детки чураются чумазых родителей.Витамин прошел в свой крохотный кабинет в казенном доме, именуемый отрядом, сел за письменный стол, раскрыл толстый обшарпанный журнал, названный почему-то «Амбарная книга», чтобы сделать учетную запись.
На нем была черная отутюженная униформа осужденного. Ворот куртки был расстегнут, и виднелась белейшая сорочка.
— Зайка! — зычно крикнул Витамин.
Мигом отворилась дверь, и на пороге появился верткий юркий паренек — шнырь отряда. Услужливо выгнув спину, он подал голову вперед, так, что большие уши готовы были уловить малейшее движение губ, а смазливые глазенки жадно прилепились угодливым взглядом к всесильному хозяину этого отряда осужденных.
— Завари-ка чай. Возьми английского «Ахмад», и сделай так, чтобы свет чая был слегка вишневым.
— Будь сделано!
— Да постой, не убегай… быстрый какой! Я же не все сказал. Возьми у безногого шоколад, у косого — курево. Да кликни еще Антона. Теперь иди.В предвкушении ароматного крепчайшего чая бледное лицо Витамина слегка порозовело. Зайка вскоре принес кружку чая и сладости на подносе, поставил его на стол перед Витамином, сам притулился на стульчике чуть поодаль. Вскоре пришел и Антон.
— Усаживайся, Антон, удобнее. Буду байки говорить… как сказал один наш поэт: «У меня у закона дом готов всегда, кружка чая крутого — и не надо вина!» — с удовольствием негромко продекламировал Витамин. — Хорошо сказано! Знаешь ли ты, Зайка, чьи это строки? Нет? Да и я не знаю. В нашем славном воровском мире всяк делает по мере возможностей, не требуя почестей и званий. Испокон веков у нас есть, кому слагать стихи и песни, копить и толковать житейские мудрости, отшлифовывать свой незыблемые законы. Женщин мы не любим — мы их просто используем… — здесь Витамин осекся: как внезапная вспышка света в памяти высветился образ великолепной Алисы, того самого бухгалтера-экономиста, кому передал финансовые дела… Фу-ты, мерещится всякое! — Ну, так вот, скорее всего наш бог — Сатана, хотя мы от него открещиваемся и идем в церковь ставить свечи, дабы единый и великий Бог Савоаф призрел наши души. Но потом мы снова идем исполнять наш воровской закон, такой простой и понятный, что не надо типографий и тьмы продажных юристов. Поверь, Зайка, а ты слушай, Антон, мы никого не затягиваем, не привлекаем, не выискиваем. Наоборот, мы делаем отбор, отсев из бессчетной толпы приходящих. Вот здесь, в зоне, когда человече как стекло, сортируем прибывающих и вкусивших запретной жизни. Сначала они, что по перваку в зоне, проходят прописку. Тебе повезло, что вместе шли по этапу. Я тебя приметил и взял под себя. Попади ты в обычный отряд — ох, и туго тебе пришлось бы! Прилюдно определили бы твою масть. У меня в отряде этого не делается: отряд инвалидов, здесь уродство всеобщее, многое прощается. У меня здесь другие порядки, у меня прописка — это иметь физический дефект у себя. В других же отрядах прописка — суровое испытание. Вот слушай, как может это делаться. Допустим, заводят базар: то да се, чем можешь удивить, потешить, обвинительный приговор твой прочитают, — ты сразу должен его дать. И так дружелюбно поначалу будут обходиться, по-человечьи, значит. Как тот заболтается донельзя, у него неожиданно могут спросить, например: «Че, кореш, космонавтом не хотел бы ты быть?» Это, к примеру… Скажешь «нет» — тогда: «Почему — нет? Неужто — трухнул? Трусливая у тебя начинка получается… кем же ты у нас в отряде будешь?.. Давай-ка сразу штаны сымай, мы очко твое проверим. Уж, поди, оно на гражданке разворочено?! Тогда западло нам с тобой рядом сидеть»… А тот, кто с полуслова понимает, к чему клонят, скажет, дескать, хотел, как же! Да вспотел, что-то не срослось в хотелке… «А ну, попробуем узнать, почему не срослось. Залазь на третий ярус коек». А на полу, прямо под ним, разложат шахматную доску с крупными, острыми фигурами. Прыгай, мол, плашмя, ведь у космонавтов бывают и твердые посадки. Если сдрейфишь и не спрыгнешь — место твое на шконке. Могут и по-другому расколоть. Какой-нибудь ухарь, такой весь крутой, начнет о себе полоскать: «Я, мол, да я, порву любого, и на третий ярус западло мне лезть». Тогда его подведут к двери, за которой стоит наш человек и держит просунутый в щель нож, лезвием к нам. Прописанту говорят: «Можешь со всего маху ударить по острию ножа, испытаешь так судьбу». Если, не раздумывая, жахнешь кулачищем по ножу — упреждая, дают незаметный сигнал, и за дверьми успевают убрать нож. А могут и не дать сигнала, нож не уберется — тогда представляешь, что из твоего кулака будет? И таких способов десятки. На вольнице иные соберутся стаей, кичут из себя блатных — натуральная шелуха на поверку, опустить их можно самым простым способом. То есть ты понял — способов прописки уйма, и смысл их всех сводится к одному: узнать какая суть, закваска у прописанта, соответственно ей он и получает масть. Я вот Зайку уберег, и сам дал ему масть. Шнырь — это не так уж и плохо, это всегда теплое местечко. Правда, по совместительству Зайка еще и защеканец для избранных… и для него это скорее достоинство и гарантия безопасности. Он и делает это с удовольствием… пожалуй, на вольнице тоже этим бы занимался. Однозначно склонен, как сейчас говорят, к нетрадиционному сексу… если сказать культурно. Зайке с его статьей, хорошеньким личиком и пухлой попкой оказаться в обычном отряде где-нибудь в зоне общего режима — так же чревато, как красной девице — очутиться в пьяном кабаке. Статья у тебя, Зайка, паршивая, сто семнадцатая… соучастие в групповом изнасиловании несовершеннолетней. Даже если всего лишь остановился поглазеть, выйдя вечерком на улицу, как знакомые ребята тискают голую девчонку на лавке в кустах у подъезда дома. Зачем ты, Зайка, подошел и разглядывал личико юной шлюшки, что в этом личике может заинтересовать? Узнать хотел, из какого она класса? Но девчонка, окривевшая или от пива или от косяка, увидела склоненное твое лицо и, конечно, посчитала, что и ты встал в очередь за халявским удовольствием. Возможно, она испугалась или передохнуть ей не давали — домой приковыляла пьянющей, растрепанной, изрядно накачанной спермой. Родителям, устроившим допрос, соврала, что изнасиловали, не соображая, что и делает — ведь хотела того же, пусть и не так. Назвала в числе соучастников и тебя. Так было? Так! За все надо отвечать, Зайка. Чуть сделаешь не так, все вкривь да вкось пойдет. Тебе подфартило, что к нам попал на строгач. В зоне общего режима кто сидит? Хулиганье, подонки-недомерки и недоделки… шушера короче. Там тебя определенно заклевали бы, сутками только раком и стоял бы. Из твоего очка сделали бы сборник спермы, а сколько бы членов пришлось отсосать! Или иначе — тебе нужно было бы кого-нибудь порезать, причем сразу при первой попытке опустить. Здесь у меня — ты в цене, как валютный мальчик. И более того, поучаю тебя еще уму-разуму. Перво-наперво запомни: продолжай внимательно читать уголовный кодекс и комментарии к нему от корки до корки — это для тебя лучшая страшилка. Никогда больше по неосознанке не попадайся. Всегда знай, чего хочешь, и бойся, как страшной кары, еще раз оказаться у нас. Тебе никогда не стать настоящим вором. Будешь освобождаться — никому не давай своего адреса; на вольнице найди какую-нибудь работу, чтобы хоть немного нравилась, и вкалывай до седьмого пота — так мало-помалу денежки заведутся и сотрется из памяти, как по собственной дурости попал в зону, где обслуживал лучших воров. Глядишь, со временем и бабенку подберешь, и детки пойдут — это лучше, чем петушиться на гражданке… У тебя, Зайка, отца не было, у тебя, Антон, не было, и у меня не было — это одно у нас общее. У нас к этому миру особый счет. Но не все могут потребовать оплатить этот счет по полной мере… так, ребятки, сейчас подойдут двое важных дядек, так что ты, Антон, допивай чай и пока в отряд — я позову, когда понадобишься. Ты, Зайка, встретишь их и проведешь ко мне. Угощеньице подготовь: бутылочку коньяка «Херсонес»… армянский, говоришь, есть? Неси крымский — они его предпочитают… бутерброды сделай с красной икоркой, чтобы на маслице зерна лежали в один слой, как алые бусинки, колбаски салями возьми и нарежь потоньше. Лимон не забудь так же нарезать…
Пора на свободуЗайка мигом, расторопно и живо, бросился выполнять указание.
Между тем, ожидаемые гости подтягивались. Незаметно, как шагнул из мрака, появился Евсееч — седовласый, высокий, с проницательными умными глазами и неторопливыми выверенными движениями.
Витамин встал, побратался и усадил гостя в кресло.
— Отличная работа! — неожиданно густым басом пророкотал Евсееч, поглаживая рукой резной подлокотник кресла. — Я бы сказал — шедевр прикладного искусства.
— Возьми его себе, если хочешь. Евсееч раскатисто расхохотался.
— Возьму, коли так. И у меня есть кое-что интересное. В отряде у меня один мастак сделал точнейшую копию Кремля. На Спасской башне, блин, часы идут! Хочет подарить президенту.
— Не оскудевает талантами земля русская, и много их, как людей неординарных, на зонах баланду хлебают.
— Послушай, что еще есть в том деревянном Кремле… Там, в одном из окон, виден еще президент, белый, как лунь, большой и мясистый, точно пельмень, а через потайную дверь кучка жадных пришлых людишек с характерным профилем Авраама пересчитывают, упаковывают и отправляют эшелонами и подлодками на Запад зеленые баксы, золотые слитки. Одна из башен уже покосилась, потому что уже проваливается в те пустоты, откуда эти нувориши выкачивают нефть, металлы и другие богатства русской земли-матушки. В эти пустоты затягивается нищий и пьяный пролетарий, вместе со своими полуразрушенными и разоренными домами-хозяйствами.
— Жалко, что из дерева скульптуру сварганил… на века из бронзы отлить бы! Кстати, нас там нет, в этом шедевре? Нас, с пушкой и финкой, приставленными к виску и горлу склизких лиц с характерным профилем… скажу я тебе: не только потомки Авраама таскают денежки по своим крысиным норам — полно и наших славянских физиономий, прочухавших и уразумевших, как богатство делается… а-а, вот и Круглый.
В каптерку ввалился плотный, широкоплечий и низкорослый зэк с приплюснутой, как тыква, головой. Хотя в колонии запрещалось свободное перемещение между отрядами — все бараки с огороженной территорией — для некоторых категорий осужденных не существовало ограничений по вольному хождению в пределах жилой части зоны.
Круглый, шумно отдуваясь, побратался с Витамином и Евсеечем, сбросил телогрейку и уселся за стол. Неслышно появился Зайка с коньяком и закуской на подносе.
— Неплохо! — сказал Круглый, повертев бутылку коньяка и облизнувшись на закуску.
Витамин плеснул в прочифиренные кружки благородный напиток и дал время насладиться его утонченным вкусом, который был еще более приятен и сладостен здесь, в зоне, за семью замками, под лаем бешеных овчарок, под неусыпным надзором караула, цепенеющего на ядреном сибирском морозе.
— Пока ты, Круглый, к нам шел, мы с Евсеечем, толкуя о том о сем, приблизились к тому, из-за чего собрались. Это огромные деньги, которые уходят из моих, а значит — также из наших рук. Короче, что я сумел сколотить в первые две пятилетки мутного перестроечного времени, порциями передавал на отмывку. Эти денежки благополучно легализовались и стали ударно работать. И, должно быть, закружилась голова у тех ребятишек, что пристраивали мои денежки… и закружилась от наполеоновских планов, в которых, увы, меня нет. Под конец второй пятилетки денежки стали безвозвратно уплывать. Новые держатели моего капитала сделают все, чтобы я тут сгнил. На них работают менты, причем, как водится, главные ментовские начальники. Эта корпорация пустила щупальца повсюду, и теперь мощно идет во власть. Но, братаны, мне уже несколько лет как за полтинник перевалило, начались проблемы со здоровьем. Мне надо позарез ехать лечиться в хорошую западную клинику, иначе этот отряд пополнится еще одним убогим инвалидом. После лечения восстановительный период требуется на год и, надеюсь, потом снова смогу взяться за наше нелегкое ремесло. За те годы, в которые меня не будет, я вношу в общак порядка миллиона зелени… Евсееч и Круглый переглянулись.
— Какая тебе нужна помощь? — спросил Евсееч.
— Мне нужно содействие. Я должен сам выкарабкаться из зоны и сам разобраться с гнидами, что сюда меня упекли. Поддержка нужна, чтобы было все наверняка: здесь — чтобы выйти без проволочек, как по писанному; там, на воле — пару надежных пацанов, чтобы со своими не светиться. Я не хочу использовать своих, их осталось мало, и оставили их в качестве наживки для меня… это точно. Двое смотрящих, которых я провел в совет корпорации, купились и продались, видимо, переев черной икры, они же и помогли ментам угробить моих ребят: кого перестреляли, кого отослали в лагеря.
— Я понял тебя. Рассчитывай на мою подмогу, — произнес Круглый и посмотрел на Евсееча, тот согласно кивнул. — На нашу подмогу.
— Сначала я обскажу, как я хочу отсюда выбраться. Мне надо, оставаясь якобы в зоне, выйти на волю. Потому что, если будет официально озвучен побег мой или по какой-то халявской амнистии меня освободят, в городке нашем уж точно поднимут по тревоге половину собра, а вторая половина будет стеречь тех, к кому иду. Я уже говорил, что, благодаря моим деньгам, эти гниды обрели большой вес и влияние. Я вор, а не трусливый и злобный воришка и даже не озлобленный волк- одиночка. Я должен в любой ситуации выходить первым. И я придумал, как их всех проучить… в моем отряде инвалидов никто никогда не строит людей. Для прапоров это — одна безногая, гноящаяся масса полутел-полуобрубков, полуживых-полумертвых. Знаете же, что здесь даже шмон в полном объеме никогда не делают: сами прапора брезгают рыться в рубище гнойного инвалида, справедливо полагая, что скорее найдут туберкулезную палочку, чем запрещенные предметы. Обычно запустят солдат в отряд, и те ежатся от омерзения! Для них и здоровые зэки на одно лицо: в безликой черной робе, в одинаковых кепках, одинаково лысые и бледные. То есть чуете, куда клоню — реальна подмена. У себя в отряде я однажды обнаружил братка, похожего на меня на три четверти. Мы с ним одного роста, одинаковый разрез глаз, скуластое лицо, тонкие губы. Я лишь тертее его, взрослее, опытнее. По словесному портрету его запросто повяжут вместо меня.
— Как же ты такого раскопал? У тебя все убогие калеки: хромые, косые, чахоточные, — заржал Круглый.
— Заприметил и вырастил, — серьезно ответил Витамин. — Как мать дитя взращивал. Сейчас сами увидите. Зайка, позови Антона… все президенты имеют двойников. А мы чем хуже? У нас власти хватает, и врагов не в пример больше.
Вошедший в комнату Антон своим появлением прервал Витамина. Круглый и Евсееч жадно уперлись глазами в новоявленного двойника, отыскивая маломальский изъян. Витамин с улыбкой подошел к протеже, встал рядом и сказал, торжествуя:
— Чем мы не братья-близнецы!
— Вполне похоже, — резюмировал Евсееч.
— Ноги у тебя какие, господин Антон? — поддел Круглый.
— Покажи, — сказал Витамин.
Антон приподнял штанину правой ноги. До самого коленного сустава нога была ампутирована, и вместо нее встал искусно сделанный протез.
— Надо же! — искренне подивился Круглый. — И не хромает даже.
— Протез американский. Я выбрал самый лучший из того, что есть. Прежде у Антона была деревянная култышка, что незатейливо приспособили в тюремной больнице, где и оттяпали ногу. С таким-то горе-протезом и с костылями ходить было трудно. А этот импортный — как живая нога!
— Да, умеют делать хорошие вещи гады-капиталисты, — похвалил Круглый. — Наши капиталисты только воровать умеют, сукины дети!
— Но все равно, Антону пришлось хорошенько потрудится, чтобы протез встал влитую с ногой, чтобы и намека на хромоту не было. Пока он успешно косит под хромого, с костылями не расстается… зачем тебе костыли, Антон?
— Прокурору с судьей, что засудили, воткнуть в одно место. Сначала придумали дурацкие законы, которые защищают не нас, простой люд, потом лишили свободы, потому что хотел жить по своим понятиям, а тут, в зоне, намерены были лишить и здоровья.
— Антон, по первой ходке, — здорово побил двух гаишников, которые хотели развести его на крупный штраф или чтобы в лапу им сунул, — пояснил Витамин. — Вечерами у одного поста они пускали по дороге самосвал, груженный металлоломом выше бортов, по участку дороги с запрещающим знаком на обгон. Мало у кого найдется терпения тащиться за самосвалом, с которого того и гляди выпадет какой-нибудь увесистый обрезок трубы. Идут на обгон — а там гаишники тормозят и разводят на хорошие деньги. Антон, различив в этой ситуации подставу, вместо штрафа врезал по ехидным ментовским мордам… да так, что скулы своротил.
— Мужик стоящий! — одобрительно пробасил Евсееч. — Неужели совсем не хромает? А ну, станцуй!
Антон отбил ногами чечетку, ирландскую джигу, ни разу не споткнувшись.
— Молодца! Прямо как Александр Матросов! — похвалил Круглый.
— Маресьев, — поправил Евсееч. — Тот на амбразуру лег.
— Все равно герой!
— Ладно, иди, Антон, — велел Витамин и продолжил: — Я его сразу приглядел, как в отряд он пришел. Проверил по оперчасти, приговор вдоль и поперек прочитал. Вторая ходка к нам. Статья нормальная — убийство по неосторожности. Спор у него возник на работе с начальничком. Тот был гнида. Антон сгоряча саданул кулаком в бровь. Начальничек гнилой во всем был: упал, да и скопытился, помер от кровоизлияния в мозг.
— Я смотрю, он мужик по масти. До тебя, Витамин, ему не дотянуться никогда. Сможет ли он в натуре по базару хотя бы быть похожим, — усомнился Круглый.
— Слухай дальше. Я ему не только протез за крутые бабки пристегнул. Я тут переоборудовал одно помещение в тренажерный зал, оборудование установил самое современное, лучших фирм. Хозяин меня хвалит, дескать, забочусь о несчастных калеках, якобы создал условия в первоклассном тренажерном зале делать зэком какую-то там реабилитационную гимнастику. В газете даже пропечатали. Вор-гуманист. Вор-гуманист! Ха-ха-ха!.. Мне надо было, чтобы Антон избавился от хромоты… Он упорный. Мы составили расписание, так, чтобы ни минуты не пропало даром. Я ему сразу сказал, для чего он изнуряет себя тренировками. Понятно, что прежде — снова ощутить себя полноценным, но основное — подменять меня на некоторое время, пока я на воле кой-какие делишки подправляю. Чтобы он достойно выглядел, я его откармливал, как он воле не кушал. Видите, какой он сейчас: лоснится от удовольствия. Потом его натаскиваю по нашей фене, и полагаю, что он уже почти готов выступить моим двойником. В нашем арсенале еще несколько штрихов, которые он выкажет в последний момент преображения. В свою очередь, на замену Антону в здешнем поселке я наметил одноногого бомжишку с костылями, грязного, обросшего. Пока ходит, побирается по помойкам. Завезем его в зону. Здесь ему придется по нраву: кормежка исправная, в тепле; среди таких же бедолаг-инвалидов будет, как свой. Я с ним базарил, мол, хочешь в теплое местечко, где поить и кормить будут на халяву, вдобавок и охранять, чтобы никто кусок хлеба не отнял, братаном у нас будешь. «Хочу! Сильно хочу!» — говорит. Ха-ха-ха! Теперь дальше. У тебя, Круглый, есть прапор, надежно купленный, почти свой в доску. Под утро, когда половина караула спит, а вторая половина щурится ото сна, как слепые котята, он меня проведет через КПП. Я переоденусь солдатом-контроллером; Зайка меня загримирует — я пройду. Днем раньше завезем бродягу. Сделаем так. Я скажу хозяину, что хочу установить мощные кондиционеры в отряде.
У меня в отряде лежачие, и такая вонь бывает от жары: дышать нечем. Одновременно для караула, в подарок от нас, людей имущих, будет большой холодильник. Хозяин согласится. И ему перепадет. Например, цветной фотопринтер… в кузове будут три ящика. В первом будет кондиционер, во втором — холодильник, в третьем — бродяга. На ящиках лейблы типа: майд ин не наше, проверено таможней. Ящик с холодильником вскроем заранее и забьем до отказа вкусной снедью: твердокопченая колбаса, сало с дымком, цыплята-гриль, ветчина в больших квадратных жестяных банках, бананы, ананасы, кокосы, коньяк, водка, шоколад, конфеты россыпью. На досмотре дверцу холодильника откроют, и оттуда посыплется, как манна небесная, вкусная жратва охране. Вечно голодные солдаты набросятся на хавку. Может быть, ужрутся и упьются на месте, пока другие не набегут. Наш прапор будет на досмотре въезжающей машины. Собак он отвлечет и бродягу впустит в зону. С другой стороны ворот и его, и машину мы — а точнее вы — будем поджидать.
— Задумано красиво. Как бы в натуре срослось так же.
— Я с прошлой весны готовлюсь к этому. Получится! Потом, когда я выйду на волю, а здесь заместо меня останется Витамин-2, вы также захаживайте сюда, чтобы покалякать с Витамином-2, в чем-то его наставить, в чем-то помочь.
— Шнырь твой при деле?
— Он в курсе. Он универсальный шнырь… все, что хошь, сделает. В том числе и отсасывает с удовольствием. Такой минет делает, что девкам поучиться. К тому же, как-то сам напросился поначалу, чтобы очень аккуратно очко его раздвинул, и потихоньку приучил к этому. И, представьте, братаны, потом как кошка от меня не отходил: ластится. Юбку раздобыл, косметику выпросил. Чешется у него очко, зудит; порой у меня и желания не было: я же его пользую, чтобы не закисло и не заржавело в мужском механизме. А он же так и вьется вокруг меня. Может быть, он баба и есть. У него будь здоров очко расширяется,
— Без защиты не оставим в любом случае. Я разных там тонкостей не понимаю. По мне так: коли мужик — иди работай, ежели петух — сымай штаны… но будь по твоему.
— Ну и договорились! Давайте коньячку примем за нас, за настоящих людей. Чтобы крепло наше братство! Чтобы наш закон всегда был правильнее и выше других законов…
Из клетки в небоВ зале ожидания аэропорта было малолюдно и выморочно-тихо. Элегантный господин с чрезвычайно бледным лицом и с ранней сединой на висках неторопливо прошествовал в бар и заказал свое любимое шотландское виски. В руках у него была свежая пресса, но читать было трудно и не рекомендовалось: за последние месяцы зрение катастрофически быстро ухудшалось. Тюремный врач определил, что это отнюдь не возрастная дальнозоркость, а следствие быстропрогрессирующей катаракты. В лучших клиниках микрохирургии глаза такая операция поставлена на конвейер, где на роговице глаза делают крошечный разрез в два-три миллиметра, через который производят замену хрусталика.
Проблема со зрением омрачала радость освобождения. Однако правый глаз видел превосходно. Пусть временно зона обзора сузилась, и вроде как не мешало бы черную повязку на глаз соорудить, — именно черную пиратскую повязку, а не искать клюку с металлическим наконечником. Он твердо верил в удачу: забрать свои деньги, сделать операцию на левом глазе и вернуться в зону, чтобы дождаться пересмотра своего дела в суде, хорошенько взбодрив в этот раз кого надо, и получить постановление об освобождении из мест заключения как билет в новую жизнь.
Надежда с каждой минутой перерастала в уверенность, что именно так все и будет. Пока адвокаты бессильны против беспрецедентного давления на судебные органы со стороны корпорации, возглавляемой Симой… мерзавцем Симой, присвоившим его деньги!
Объявили посадку на рейс до Иобурга. Витамин неторопливо прошел в секцию досмотра, тихо радуясь каждому мгновению вольной жизни. «Авиакомпания приветствует вас на борту нашего авиалайнера» — лаская слух, неслось из динамика. Возвращалось давно забытое ощущение комфорта свободной гражданской жизни. Витамин уселся в меру тесное кресло и стал прислушиваться к приятному женскому голосу, истекающему неторопливой волной из невидимого репродуктора. Оказывается, в течение полета будут неустанно заботиться о пассажирах, и в подтверждении сего симпатичные стройные стюардессы выплывали в салон, как дивные феи — прилежные ученицы какой-то высшей школы мастерства — и с чрезвычайной любезностью и предупредительностью обращались к пассажирам: «Не хотите ли это, не надо ли того…»
Столичный лоск и необычная мягкость сквозили в каждом движении чудесных стюардесс, что, в сочетании с природным шармом правильных черт улыбчивых лиц и угадывающихся совершенных линий тела, безоговорочно подтверждали: полет в небесной круче будет приятен и не утомителен. Витамин, внешне невозмутимый, жадно пожирал глазами эти живые картины сладкой вольной жизни и признавал, что за семь лет, в течение которых он был брошен в черную хмурую массу зеков, произошли разительные перемены.
Прямо перед собой он увидел улыбающееся лицо стюардессы.
— Желаете газету или журнал? — спросила она.
— Нет, спасибо. Простите, вы русская?
— Да, — просто ответила девушка.
— Я семь лет не был в России. И вижу: другая страна. К примеру, здесь: подержанный старый Ту-154, а выглядит добротно, европейский сервис, а вы не иначе, как парижанка!
Стюардесса просияла чудесной улыбкой и сказала:
— Спасибо. Наша компания многократно выходила номинантом в конкурсах на качество услуги и прошла международный аудит по безопасности авиаперевозок.
— Ни минуты не сомневался, что компания ваша титулованная. Простите еще раз, что отвлекаю вас, — быстро, словно спохватившись, проговорил Витамин, и тут же мысленно обругал себя: «Зачем высвечиваешься, привлекаешь внимание, у тебя конкретная цель и ситуация на острие ножа».
Оставалось прикрыть глаза и погрузиться в приятные раздумья.
То, с какой легкостью он выбрался из зоны, было не случайной удачей — в течение года перебирал в голове детали побега, отлаживал и отшлифовывал, собирал из отдельных кусочков апофеоз исхода, триумф несгибаемой воли. Продолжением этого будет еще реализован план, как выпотрошить Симу. Однако уже готовый план оставлял странные ощущения. Вновь и вновь пробуя, в чем состоит закавыка, Витамин дивился настойчивому наваждению: вдруг, словно из мрака выплывали две или три фигуры, скрытые непроницаемыми масками, и поведение их казалось непредсказуемым. Окажутся ли эти, пока невнятные, призраки умнее, хитрее, изворотливее? Какой могучий козырь в их руках?..
А пока что он наслаждался счастьем дышать свободно и легко на высоте 10000 километров. Выше птиц, за полетом которых с замиранием сердца он любил наблюдать в зоне! Сейчас миловидные стюардессы принесут горячий завтрак, к которому он заказал двухсотграммовую бутылочку коньяку… Как он любил дальние поездки на самолете, поезде, корабле! Возвращалось ощущение молодости. Самой заветной мечтой было комфортно плыть на грандиозном белоснежном лайнере и лечить отягощенную своеволием душу бескрайними просторами океана.
Обогнуть весь шар земной в неспешном плавании. Он, убеленный сединой джентльмен, не нуждавшийся уже более ни в чем, как в сладостно-сонном покое и созерцании совершенной природы. С джентльменом может быть чудесная молодая спутница… В зоне Витамин много читал, вследствие избытка свободного времени, и порой делал пометки на страницах. Когда в глазах стала появляться мутная рябь, он велел Зайке читать вслух, причем выразительно, проникая голосом в интонацию автора. Зайке вскоре пришлось по вкусу такое выразительное чтение. С превеликим удовольствием они оба проглатывали одну книгу за другой. Однажды Зайка взял для чтения книгу по своему почину… Витамин недолюбливал книги такого рода и слушал вполуха. Запомнилась парадоксальная идея: отказаться от любимого, чтобы получить еще более любимое, — чтобы что-то найти, следует сначала что-то потерять. Значит тайная задумка его, Витамина, вполне может служить практическим толкованием столь изощренной мудрости.
Он-то считал, что есть устоявшиеся твердыни, основа основ, чем поступаться нельзя. Воровская вера была поколеблена даже не этой мудреной книжкой — устрашающим валом событий, что были подобны голодной осатаневшей стае крыс, замерших на мгновение, приготовившись сломать последнюю преграду.
Не иначе как пришла пора перемен и в его жизни. Благоразумнее отринуть прошлое и заняться тщательно своим здоровьем, и последние ниточки, что осталось обрубить — это деньги. Его деньги, добытые в мутной воде золотой лихорадки приватизации, деньги, перепорученные молодым и грамотным бизнесмену и бизнес-вумен, следуя устоявшейся истине: деньги — это капитал, который должен пухнуть, словно арбузы на бахче. Видимо, чем больше денег, тем труднее делиться. С тех пор, когда он выбрал из толчеи предпринимателей самых-самых: пронырливого Симу и шикарную красавицу и умницу Алису, вручил им поэтапно сумасшедшую сумму денег под устный договор, с тех пор что-то в порядке вещей случилось, что поменяло все понятия. Прежде считалось у всех, теперь, похоже, только у нас, у воров — что нет ничего тверже и значимей данного в поруки слова. И эти оставшиеся все, граждане былой великой страны, облапошивают друг друга, кто как горазд.
«Вернуться бы снова в те годы, в тот короткий период, схожий с языческим празднеством Ивана Купала в строгой православной Руси. Кто знал суть событий, действовал наверняка. Демонстрации, изобличения в прессе сильных мира сего, почивших и здравствующих, ветер демократии, свободного слова — это для одурачивания основной массы граждан. Наш некогда слаженный тройственный союз — Сима, Алиса и я, понимал: надо успеть, пока народ опьянен свободой словоизлияния, прибрать к рукам побольше его достояния по наспех сварганенным законам.
Ох, как круто пошел вверх бизнес у моих ребяток! Сима быстро наладил хорошие связи с местными чиновниками. Наш альянс стал многоглавым, многоруким и непобедимым, как страшное чудище, и стал поглощать один за другим заводы, фабрики, строения и месторождения. Очень скоро мы поняли, что сырьевые предприятия будут иметь хорошую перспективу… в короткий срок была создана огромная корпорация. Скорее, как только подпитка моими деньгами стала не нужна, вот тогда и начали потихоньку оттирать. Стервятники! А что, если бы я не различил бы среди тьмы ларечников каких-то Симу и Алису?.. Я же им стал все равно, что папа: нашел, сберег, защитил, обеспечил зеленью, помог в лихой скупке недвижимости, как убойная силовая поддержка. А как ножка у них стала барская — турнули, гниды, барской уже ножкой на берега Енисея, чтобы скукожился в один из лютых сибирских морозов. Это ли не черная неблагодарность? Алиса одно время млела от меня… или как там — таяла! Студентка-отличница! У нее в крови быть первой и в учебе, и в жизни… когда я с шиком подъезжал на роскошном мерсе к дверям института, который она заканчивала, она выпархивала на крыльцо яркой нездешней пташкой, небрежно удостаивая чести подвезти ее. И я катал с ветерком, да так, что стыла и вскипала в жилах кровь… будто это было вчера. Сколько же лет прошло? Каких-то лет пятнадцать или десять… или около того. Она была чистюля и не выносила вида крови. Вот уж налицо лицемерное советское воспитание: вдалбливать в голову с пеленок одни ценности, а реально учиться у нас как делать все с точностью наоборот. Я делал то, что ей претило, но без чего ее благополучие рухнуло бы в мгновение. Я говорил, что с сожалением прибегаю к насилию, удовольствия не испытываю. Хотел бы дождаться времени, когда не будет нужды ни грабить, ни убивать, а жить с такой распрекрасной красавицей Алисой. Она лишь смеялась. Она манила — и ускользала. Разве вор может любить? Матерый вор втюрился по уши в смазливую девчонку! Непонятная тяга была и остается к ней. Она не верила, что в каждом сердце есть зачаток любви. Об этом мы с Зайкой как-то читали… якобы однажды приходит внезапно время, когда жадно хочется любить. Она держалась на дистанции, всегда находила уважительный предлог ускользнуть, не порывая совсем. Я всегда оставался в недоумении. Почему? Катаемся не слишком быстро, цветы не те дарю, кабаки не такие шикарные?.. Хотя из мотора выжимал всю мощь, цветами завалил так, что у нее началась аллергия, лучших кабаков в нашем городе не было… или она боялась? На моих руках слишком много крови. По прошествии десятка лет понимаю: моя привязанность осталось, и в сердце живет надежда на серьезные чувства и отношения. В памяти ее вид, как живой! Я иду против своих правил. С ней я выйду из воровского закона. Обладая таким даром, как Алиса, уже больше ничего не надо. Я ли это говорю? Типун мне на язык. Но почему бы и нет? У меня было все, кроме любви: баснословные деньги, огромная власть, по мановению моего пальца решались судьбы. Я мог казнить и миловать. И красоток стоящих повидал и перепробовал немало. Они любили фальшиво: кто из-за денег, кто из-за страха, кто из любопытства. Я как будто должен быть пресыщен жизнью… отчего же, мать такую-растакую, тянет к Алисе? Как и из чего рождается эта самая любовь? Что это за диковинка такая, что не купить за деньги и не выиграть в карты? Не фуфло ли это, пустые россказни. Я верну все свои деньги. Я поставлю Симу на колени. Она сама приползет… нет! Придет ко мне. Потому что идти больше ей некуда, только снова в ларек. Ха-ха! Подожди, она еще мне детишек нарожает. Впрочем, не очень-то я люблю этих оголтелых сорванцов. И зачем они мне? Я, Витамин — единственный, как редкая дьявольская улыбка, мне суждено умереть, не оставив клонов…Так, в сторону лирику и сопли. Из Симы вытряхну деньги, потом сделаю урода, безногого калеку, загримирую его многодневным избиением, чтобы потерял свой барский норов; Минееч пробьет ему очко дубинкой ментовской… и отправлю Симку досиживать вместо того бомжишки, что завез за Антона. Антон же будет моей правой рукой здесь. Я вернусь в зону, чтобы лично контролировать обратное превращение бабочки в червяка-личинку, то бишь миллиардера Симы в петуха, потом — в червя гнойного. А потом — в окончательное ничто. Всей зоной его поимеем и утопим в параше. То есть я пацанам привезу хорошую развлекаловку. И всем этим взращенным нами нуворишам будет сделан хороший урок! Я так сделаю! Я расставлю снова всех и все по местам — или я не вор!» Прокрустово ложе
В главном офисе крупнейшей промышленно-финансовой корпорации с некоторых пор стали твориться странные вещи. Среди глубокой ночи вспыхивал свет в окнах и ровно кто-то методично обыскивал кабинет за кабинетом, сейф за сейфом. Генеральный директор корпорации Сергей Владиленович Саламатенко каждое утро нервно недоумевал, слушая доклады начальника службы безопасности. Что за чушь он несет? Что за мистическая напасть!?
Однажды утром Сергей Владиленович открыл ключом опломбированную дверь кабинета, прошествовал к исполинскому столу и, прежде чем водрузить себя в троноподобное кресло, обнаружил на полированной поверхности столе смачно нацарапанную надпись: «СИМА — СУКА».
Он, всесильный бизнесмен, потрясенный невообразимым посланием, пальцами трогал глубокие порезы, водил ногтем по впадинам букв, не в силах поверить в реальность происходящего. Юношескую кличку знали немногие.
Сергей Владленович немедленно собрал в своем кабинете совещание из пяти директоров корпорации. Солидные люди, составляющие высшее звено руководства, обступили стол и, сдерживая смех, все-таки нахмуренно рассматривали дерзкую надпись, так же ничего не понимая, и затем почти одновременно посмотрели друг на друга, точно спрашивая: «Классная работа!» — «Не ты сделал?» — «Нет, что за чушь» — «Может, ты сбрендил?» — «Зачем? Бабосами карманы полнятся, как жир прибывает у обжоры».Сима разрядил обстановку, сказав спокойно и с достоинством наделенного недюжинной властью человека:
— Коллеги, сейчас, накануне выборов в Думу мы должны быть едины, как никогда. Можно ожидать любую провокацию. Нашим соперникам на руку любая склока у нас. Тот, кто это сделал, резонно полагал, что только вы пятеро имеете право беспрепятственно входить в этот кабинет. Значит, есть еще кто-то шестой, кто может обладать такими же правами и возможностями.
— Шестым среди нас может быть только Витамин.
— Витамина мы закрыли. Отправили подальше. Он усиленно разлагается в суровом Красноярском крае. Давайте-ка, справимся о его самочувствии, — и Сима набрал номер телефона начальника колонии.
— Я рад тебя слышать, полковник… что ты говоришь?.. Все еще подполковник. Это поправимо. Пройдут выборы, и мы замолвим о тебе словечко. Хочешь получить контр-полковника?.. Нет такого звания, говоришь… будет! Сделаем: внесем в Думу предложение. Сколько там более чем странных законопроектов рассматривается, наверное, чтобы только воду в ступе подольше толочь. Одни дурацким нововведением больше, одним меньше — какая разница!.. Что!? Говоришь, устраивает полковник? Будь же по-твоему! Для нас ты почти генерал! Как дела у нашего подопечного, завхоза инвалидов?.. Прекрасно. Прекрасно в смысле статус-кво. А не было ли у вас побега в ближайшее время?.. Невероятно! Неужели за тридцать лет не было ни одного побега!? Добре, будущий генерал. Будут проблемы — звони.
Сима аккуратно положил телефонную трубку на место и обратился к собравшимся:
— Предлагаю установить видеонаблюдение во всех коридорах и лестничных маршах. Усилить охрану.
— Еще на каждый этаж по бультерьеру.
— Передерутся друг с другом. А вони сколько от них будет!!
— Ничего сверх ординарного принимать не будем, иначе и в самом деле попадем в прессу. Должно быть обыкновенное усиление охраны в преддверии выборов.Когда Сима остался один в своем кабинете, он впервые за долгие годы ощутил смутный страх. В последующие дни, несмотря на удвоение охраны, продолжали появляться ночные гости. Кто-то пустил слух, что в офисе разбушевался барабашка, да не один, явилось растревоженное привидение из душ убиенных, разоренных, обманутых. Администрация обращала эти россказни в шутку, дескать, от напряженного ритма работы у кого-то слегка едет крыша.
Рабочий день у Симы начинался с доклада начальника службы охраны.
Сима уже склонялся к тому, что вскипает кровь в голове именно у начальника службы охраны. Как-то он продемонстрировал боссу ночную видеозапись. В одном эпизоде было какое-то непонятное движение, точно оживший сгусток мрака переместил свет и тьму с одного места на другое, стены всколыхнулись и раздвинулись, в образовавшуюся ломаную щель перетекла некая сущность с багровым оттенком.
— Что за чертовщина! — поморщился Сима. — Это помехи. Настройте хорошенько аппаратуру, чтобы она не снимала сюжет из фантастического апокалипсиса или же сцены из мистического триллера. Все должно быть понятно и очевидно.
— Есть! — взял под козырек бравый начальник.
Но сделать понятным и очевидным, что происходит ночами, не смог. Это нечто приходило из ночи в ночь, оставляя после каждого визита зловещие знаки.
Наконец, однажды в своем закрытом сейфе Сима увидел на внутренней стороне мощной бронированной дверцы приклеенный скотчем листок бумаги, на котором крупными буквами было написано: «Привет, гаденыш! Это я — Витамин. Пришел за своими деньгами, Ты успел посчитать долг свой? Время пошло. Сколько недодашь — столько дырок будет в твоей растолстевшей заднице. Даю ровно три дня, чтобы подготовить счет. Далее скажу, куда следует перевести деньги. Учти, мне терять нечего. Ко дну пойдем вместе».У Симы безвольно опустились руки. Внезапно перед ним почти зримый и осязаемый встал Витамин, жестокий и несгибаемый, с едкой дьявольской усмешкой. Чувствуя неимоверную слабость, Сима мелкими шажками кое-как добрался до своего массивного кресла босса и скорее откинулся в его широкие и мягкие объятия, упал в свое сидячее ложе с закрытыми глазами и возрастающим шумом в ушах.
Ему действительно стало страшно, земля реально уходила из под ног, и в зияющее мрачное небытие проваливалось и это кресло босса, и телефонный коммутатор с филиалами корпорации. Сима тяжело задышал. Кошмарные мысли тяжелым гнетом выдавливали все его благополучие.
«Что!? Из-за воскресшего бандюги мощная корпорация будет рассыпаться на песчинки!? Тысячи людей лишатся работы, в региональной экономике образуется огромная брешь. Ну, был Витамин из числа создателей корпорации. Если его засветить в наших рядах — представляю, какой радостный поросячий визг появится в нашей прессе. Уличили! Подсидели! Ату их! Чтобы другим, не менее грязным, занять наше место. Этот бандюга выпустил кровушки с целое озеро. Его тюремный срок должен измеряться веками! Еще бы год — и ему не добраться до меня никогда. Проклятие! Почему мы сразу не убили его? Тогда он был слишком авторитетным вором. Ныне же воров изрядно потрепали, и многие из них мутировали в бепределыциков. Проведена серьезная работа по расшатывания воровского авторитета. Но этот!.. Наверное, настало время убрать Витамина в преисподнюю. Эх, что же я не догадался сделать это в зоне: спровоцировать нарушение режима, посадить в штрафной изолятор, а оттуда его уже бы вынесли вперед ногами. Похоже, надо ставить не видеокамеры, а на каждый этаж по стрелку. Он же сам лезет на рожон! Теперь любой мой охранник имеет право всадить ему пулю в лоб. Он это понимает. Он где-то здесь, но почему-то я не могу его увидеть. Не поехала ли у нас у всех крыша? Не продался ли кто-нибудь из наших? Зачем, опять же? Не может он заплатить больше денег, чем плачу по совокупным результатам труда я. Стабильная зарплата и гарантированная работа на долгую перспективу — это дорогого стоит. Его гонорар за измену корпорации не дороже тридцати серебренников. А ведь он вполне мог положить пакет со взрывчаткой в сейф! Получается, что я в своем офисе ежедневно рискую жизнью. Уже и поздно искать отморозка, который бы прикончил Витамина, несмотря на его воровские регалии. И самому бесполезно брать пистолет, из которого и стрелять-то толком не умею. Впрочем, у меня в арсенале другое оружие…»
Сима с остервенением разорвал на мелкие клочья послание Витамина. Вызвал начальника службы безопасности, не сдерживаясь, накричал на него и пригрозил увольнением с паскудной записью в трудовой книжке.Смутное ожидание беды возникало повсюду: в шикарном бронированном лимузине, в собственной квартире элитного дома. В квартире вдруг сгорела электропроводка, лишь чудом удалось избежать пожара. На следующий день в его новенький, сверкающий свежей краской лимузин въехала на полном ходу потрепанная «Жигули» и рассыпалась тут же на болты и гайки, агрегаты и механизмы. Сима успел разглядеть сбегающего с места аварии водителя — совок! Таких еще тысячи колесят по улицам. Сима степенно вышел из машины и взглянул на часть кузова, принявшего удар: всего-то небольшая вмятина с содранной краской. Крепка броня! Может быть, этот новый способ утилизации отслужившей срок машины отнюдь не проделки Витамина? Сразу же за этим происшествием остановился лифт между этажами и погас свет. Из-под ног повалил густой едкий дым. Сима вышел из кабины лифта с лицом покойника. Он отчетливо понял — это демонстрация силы. Уже с десяток раз и всего-то за пару дней он мог бы распроститься со своей драгоценной единственной жизнью. Отныне каждый день таил в себе новый вариант покушения на его, дорожающую с каждым мгновением, жизнь.
Невольно возникало давно похеренное чувство почитания, а то и что-то сродни уважению перед несгибаемым, изобретательным на жестокость Витамином. Под занавес напряженного дня он извлек из сейфа второе послание Витамина, короткое и ошеломляющее: «Выбери смерть».
Ледяной ужас сковал Симу. В течение дня он стоически поджидал реализации весточки Витамина, пробуя предположить, что будет на этот раз: отказ в компьютерной сети, прорыв воды в здание, разрушение канализации и затопление кабинета фекальными массами с невыносимым тошнотворным запахом. Может быть, свора бешеных собак разорвет его в клочья?..
На ночь Сима стал выпивать по две рюмки коньяка, и вроде как краткое коньячное умиротворение переходило в спасительный сон. Под самое утро, когда сон наиболее целителен, глубок и приятен, Сима неожиданно пробуждался, и мысли с бешеной силой бились вокруг мерзкой твердыни с дьявольской физиономией Витамина. Сна как не бывало. Сима вставал, выпивал чашку кофе и садился за компьютер — работать. В девятом часу, когда надо собираться в офис, он с трудом противился грузно наваливающейся усталости от недосыпания и изматывающей тревоги. Хотелось одного: вернуть покой и здоровый полноценный сон. Что же делать? Взять отпуск? Уехать? Сдаться, приняв все условия Витамина? Убить его?.. Есть, правда, еще один способ — как сюжет для хорошей драмы.
Оставался один день до назначенного Витамином срока, и становилось ясно: последний способ, который берег как золотой резерв, только и подходит. Пробудившись по обыкновению уже в четыре утра, Сима взял телефон и набрал заветный номер…
Низкочастотный зуммер мягко и вкрадчиво взывал к вниманию. Алиса не хотела брать трубку, чтобы не тревожить сон любимого и не внести в окутывающие очарование чуждые звуки другого мира. Ей было необыкновенно хорошо в сладкой полуяви-полусне раскинуть в объятиях Влада утомленное блаженством тело, ставшее словно невесомым и обретшим одну из форм вечной, неведомой жизни. Все вопросы решены, все понятно, цельно и органично. Разорваны путы, отравляющие естественность и чистоты желаний и помыслов. Вместе с Владом, благодаря чудесной любви, выстроен незримый заслон от безумной и порочной жизни. Найдутся ли настолько хитроумные искусители, способные взломать секретный код любви?
Ей нравился Влад до безумно-радостного самоотречения. Она с тихим невнятным восторгом любовалась его сильным, пропорциональным телом. Когда же его руки сжимались за ее спиной — безбрежная радость проникала в каждую клеточку тела. В том мире, из которого сейчас идет звонок, спокойная неторопливая речь Влада, его вдумчивый несуетливый подход ко всему и вся наполняли Алису светлым чувством благодарности.
Теперь у нее есть все, что можно пожелать от этой жизни: счет в банке с многозначными цифрами в европейской валюте; работа, позволяющая этот счет планомерно увеличивать и любимый… любимый! Любимый!! ЛЮБИМЫЙ!!! Он — властелин ее сердца, и странным образом окрашивает ее чувства светлыми, яркими красками бесконечной радости.
Алиса верила, что та изначальная всеобъемлющая сила, которую бабушка по отцу называла триединым Богом христиан, а бабушка по матери неистово верила, что провозвестник ее — Аллах, не иначе как открыла им тайну вечного блаженства. Сумеют ли они сохранить и упрочить милость высших сил? Ее мужчина — это вершина всех жизненных благ, в нем все, от макушки до пяток, обожаемо и бесценно. И теперь, в самом деле, они срослись телами на самом сложном энергетическом уровне. Разъединить их можно только ножом — эдаким здоровенным полуметровым ножищем садануть с размаху по живому, как палач расчленяет жертву…
…Отчего же так назойливо гудит телефон? Алиса осторожно выскользнула из постели и на цыпочках, чтобы не разбудить Влада, взяла противную трубку, ушла в другую комнату, села в полумраке в кресло и сказала, словно в пустоту: «Говорите».
— Доброй ночи, Алиса… Она усмехнулась.
— Сообщаю тебе, что корпорация согласилась с вашим предложением о реструктуризации. Мы отдаем вам во владение созданный вами на руинах сраной городской столовой развлекательный центр. Складские помещения в отдельном здании возле столовой пока оставляем за собой. С вашей стороны должны быть выполнены два условия. Первое: передачу недвижимости оформляем по старой оценке, то есть считаем самооценкой ваше переоценку вверенных вам активов… основных фондов. У корпорации должна быть безупречная репутация. Никто не может рвать ее на куски даже таким изощренным способом, какой придумали вы. Строения в центре города дорогого стоят. Вы всего лишь опередили наши планы по реконструкции, и пустили на это не свою прибыль — нашу. Но, принимая во внимание твои прежни заслуги, — как-никак, вместе начинали, — будем делить и разводить наш бизнес цивилизованным путем. Зачем нам склоки да раздоры? Это только в радость желтой прессе, им как хлеб любая наша заморочка. Я ныне все чаще склоняюсь над идеей, что надо уметь отдавать и прощать. Я полагаю, ты в должной мере оценишь наш жест. Второе условие: вы продолжаете активную избирательную компанию в наших интересах. Я тебе вверяю два района — в них должны победить наши кандидаты. Избирательную компанию финансируете из своих средств. Якобы на вашу избирательную деятельность мы перечисляем один миллион ненашенских бабосов. Эти деньги наличкой ты передашь в указанный адрес; платежка пройдет через вас, но предназначена нашим потенциальным компаньонам, вы лишь переадресуете. Не думаю, что в этом есть какой-то существенный криминал. У меня пока все.
— Выслушала тебя внимательно. Первый вопрос такой: почему ночью звонишь? Что, не хватает дня для решения проблем?
— Я, вроде бы, извинился. Если нет, то извини. Ночью люди лучше понимают друг друга.
— Ночью я предпочитаю спать. Хорошо, будь по-твоему, раз начали — давай и закончим. Мы предполагали с Владом такой расклад, кроме миллиона твоих, так называемых, бабосов. Странно, ты нас втягиваешь в избирательную компанию на наши же деньги, а те деньги, которые должны поступить нам, мы отдаем неизвестно кому. Я подобных схем стараюсь избегать.
— Ты прекрасно знаешь: у нас давно уже вполне легальный бизнес. Что же ты, подумала, что мы взялись приторговывать оружием, наркотой? Единственное, в чем нас могут укорить — приходиться избирательно греть чьи-то карманы. Считай, что этот несчастный миллиончик — из того же рода. Здесь важно не ошибиться, кому дать.
— Ну, хорошо. Похоже, я с тобой соглашусь. Позвоню днем и скажу окончательно. Например, для Влада не все равно, кто войдет во власть… в отличие от меня. Я не вижу большой разницы в кандидатах: одни пустые словеса и демагогия. И неприкрытое взаимное лоббирование.
— О\'кей! Ты всегда была умницей. Мы с полуслова понимали друг друга. Мы больше преуспеем в сотрудничестве, чем во вражде. Не ровен час, еще придется сыграть в четыре руки.
— Сомневаюсь.
— Не зарекайся. По большому счету — жизнь непредсказуема. Честь имею откланяться!
Сергей Владиленович положил телефонную трубку и с вальяжностью, присущей крупному бизнесмену, развалился в кресле. Прикрыл глаза и в воображении стал разворачивать картину будущего.
Он разыграет первосортную драму и, не замарав ни пальчика, сбросит с себя дурно пахнущее ярмо. Станет чистым, ровно младенец. Вздохнет свободно и легко, расправит плечи и устремит мудрый доброжелательный взгляд на своих избирателей — мутную массу народа, в большинстве своем живущего в нужде и лишениях.
«Как легко в голове и сердце, во всех членах моего уникального эго. Слышал, что так же хорошо и легко бывает после отпущения грехов и причащения в церкви. Однако мне оказалось достаточным спихнуть окончательное решение проблемы другим героям дня: они-то и помолятся, и причастятся, и искоренят начатки зла и тщеты… или кто-то за них помолится, как за безвременно ушедших из нашего склочного мира. Я направляю друг на друга две разноименные силы. Они схлестнутся и освободят простор мне — будущему великому финансисту, а быть может, и государственному деятелю, чье имя останется в анналах истории, кого увековечат в белом мраморе, а затем и в бронзе.
И кто будет знать, откуда у меня выросли ноги и крылья!? Кому будет ведомо, что отдал на заклание своих лучших партнеров во имя Золотого Тельца, как священную и ритуальную жертву.
Кто будет знать, что послужило компостом для моего состояния, богатства, власти?! Никто. Кровь смоет следы. Действительно!»
Тут Сима едва ли не вскрикнул.
«В этом великая суть! Завтра направляю роковые стрелки друг на друга. Останется четко отслеживать разворачивающееся действие, и быть готовым чуть-чуть его подкорректировать.
Я это смогу! Я сделаю! Я чемпион! Я первый из первых! Я лучший! Я избранный! Моя опора — мой гибкий ум; не Бог и не дьявол — а мое серое вещество в черепной коробке. Правда, отчасти беспокоит Влад… не нашенской он породы. Охмурил Алису. Повернул бизнес с ориентацией на какие-то человеческие ценности. Он-то и должен сойти со сцены. Ему не помешать нам делать свой бизнес, жестокий и беспощадный, какой некогда была пролетарская революция. Насилие голытьбы, этой массы отстоя и фуфла, возвращается бумерангом. Жалеть некого. Чем скорее одни съедят друг друга, другие сопьются, тем лучше. Дешевой рабочей силы полно и в средней, и в дальней Азии».
На следующее утро бизнесмен Сергей Владиленович оставил в своем сейфе, превратившимся в почтовый ящик, послание:«Любезный друг Витамин! Твоя игра в невидимку мне понравилась. Благодарю за полученные острые ощущения. Я безумно рад, что ты вернулся в наш тихий и добрый дом. Не знаю, почему ты не хочешь удосужить нас своим явным присутствием? Твоя стойкость впечатляет! Я не ошибся, что когда-то имел общие дела со столь неординарным человечищем. Но к делу, довольно лирики.
Тут в сейфе, в оранжевом пакете, ключи от загородного дома — он твой.
В гараже твоего уже дома увидишь автомобиль твоей любимой марки — бери и владей.
Через три дня на указанный адрес придет миллион.
В черном кейсе — бабосы на текущие расходы.
Корпорация передает тебе пакет акций стоимостью около двух миллионов долларов на право долевого владения реконструированным досуговым центром. Это мощный развлекательный комплекс с аквапарком и элитным
рестораном. Следующая очередь строящегося центра в недалекой перспективе — крытая горнолыжная трасса.
Этот центр будет твоей землей Санникова. Попробуй и сумей справиться с этим имуществом.
Дарю тебе двойную радость: оставшимися акциями владеет твоя бывшая пассия — бесценная Алиса. Правда, у нее теперь крутой бойфренд. Они, как это раньше говорили, любят друг друга, как Ромео и Джульетта… ха-ха, хи-хи! Однако эти сопли, этот детский насморк лечится просто — не мне тебя учить. Кто из вас круче — не знаю. Решайте сами. Он спортсмен-разрядник, и толково взялся за бизнес.
Теперь мы с тобой квиты.
Учти, моя жизнь также дорогого стоит.
Отвали от меня и забудь дорогу ко мне.
Но доведется увидеть тебя респектабельным господином с тросточкой, во фраке и сигарой — мой учтивый поклон будет незамедлителен.
Итак, прощай и здравствуй, как можешь.
С уважением — Сима».