Небесная лыжница
Шрифт:
— Спасибо за совет, — он неловко обнял Эвелину. — Не забывай своего... пациента.
Женщина ушла.
Роберт попробовал заняться расчётами ёмкости Змея, но в душе всё ширилась и ширилась мрачная пустота. Он понял, что к вечеру обязательно полетит к Опухоли и будет гонять там планер до тех пор, пока не разыщет Бланку. Ведь Хьюз стрелял в неё. Мог ранить, напугать... Нельзя жить в неведении и терзать сердце страхами. Нельзя всё время прятаться от страшной тайны Опухоли, ловчить перед всеми и делать вид, будто ничего не произошло.
Роберт надел шлем, положил в карман несколько плиток шоколада — Бланка любит сладкое. По-видимому, жизнь в небесах не даётся даром: силы девушки тают прямо на глазах.
Он благополучно миновал все места, где мог повстречать знакомых, но возле самого ангара наткнулся на профессора Доуэна.
— О, коллега, — обрадовался тот. Осмотрев Роберта, он заявил, близоруко щуря глаза: — У вас нездоровый вид. Вам надо хорошенько встряхнуться.
— Хандра, профессор, — явление планетарное, — пошутил Роберт. — Полетаю сейчас — развеюсь.
— Нет, нет! — Доуэн заговорщицки подмигнул. — Есть отличная идея... Мне тоже всё осточертело. Поэтому я предлагаю устроить гранд-кутёж.
— Фу, опять напиваться, — Роберт отрицательно покачал головой.
— Вы не поняли, коллега, — Доуэн хихикнул. — Мой генератор «сонных лучей», наконец, вышел на проектную мощность. Есть, правда, неувязки с дозировкой, но это чепуха. Не принципиально.
— Не понимаю.
— Что тут понимать, — Доуэн опять хихикнул. — Давайте усыпим эту придурковатую страну дня на три, а сами вволю погуляем. Всё доступно, всё наше... Представляете?
— Вы серьёзно? — Роберт даже отступил, заметив в глазах профессора странный тусклый блеск.
— Вполне. Составьте компанию, а?! Одному всё-таки будет скучновато. Сонный мир — почти мёртвый мир.
— Давайте отложим нашу затею, — как можно проникновенней сказал Роберт. — Мне надо уладить кое-какие-дела. Да и у вас, как я понял, есть ещё неувязки.
— С дозировкой? — переспросил профессор. — Нашли о чём беспокоиться. Ну, не проснутся мои соотечественники — и что? Невелика потеря. Хотя нет — кто их хоронить будет?
— Вот-вот... — Роберт обошёл Доуэна, будто неодушевлённую вещь, открыл ангар.
«Если это шутка, — подумал он, — то она достойна специальной премии Клуба висельников. Однако профессор никогда не шутит... Если Доуэн может «путать» дозировку, то лучше бы застрелился он, а не Оливер».
Роберт поднял планер в воздух.
Улыбающийся профессор помахал ему с земли, будто напоминая, что его предложение остаётся в силе.
Роберт летал столько, что заболели руки, удерживающие штурвал.
«Что с Бланкой? — донимала его единственная мысль. — Она не могла обмануть. Может, что случилось?»
«Случилось!» — зловеще вскрикнул орёл, напуганный планером.
Свежим рубцом
Над Опухолью в пожаре уходящего дня дотла сгорали небесные замки и города из туч.
Вскоре всё великолепие красок погасло. И когда Роберт, отчаявшись, решил повернуть машину домой, пришла Бланка. Она появилась не тайком, как всегда, играя и обманывая его, а открыто и беспомощно, из чернеющего звёздного дна, не появилась, а упала на крыло рядом с кабиной.
— Тебе по-прежнему плохо, да? — Роберт осторожно поцеловал солоноватое лицо девушки. — Ты плакала? Что с тобой, моя хорошая?!
— Не говори так много, — попросила Бланка. — И включи, пожалуйста, автопилот.
Он послушно тронул кнопку на маленьком щитке.
— Я пришла проститься, — сказала небесная лыжница, и Роберт вдруг с ужасом осознал: руки Бланки, её губы и лицо как бы остыли, стали нормальными. Почувствовав, что сейчас посыплются вопросы, девушка прикрыла ему ладонью рот: — Послушай, Роби. Я едва жива, мне сейчас не до дискуссий. Я тебе говорила, что тётушка Женевьева умерла?
Роберт кивнул — да, говорила.
— Сегодня мой черёд, — просто сказала девушка. Голос её дрогнул. — Мы знаем, как это происходит. Те, кто уже ушёл, за несколько часов до смерти начинали всё терять: внутренний огонь, способность летать, видеть и чувствовать наш больной мир. Мы полагаем, что они выгорали изнутри. Так вот. Сегодня я поняла: странный жар, делавший моё тело после мутации невесомым, едва теплится... Мне помог Дэвид. Иначе я бы даже не повидалась с тобой.
— Нет! Не хочу! — выкрикнул Роберт. — Я спасу тебя, Бланка! Я сам буду лечить тебя, слышишь. Ты не можешь умереть! Это невозможно!
— Возьми себя в руки, — Бланка устало прикрыла глаза. — Мы все уйдём. Вчера, кстати, умерло ещё двое. Мы не успеваем оплакивать своих друзей...
Лыжница тесней прижалась к Роберту. Их искусственная птица бесшумно неслась в немеренных звёздных пространствах, парила в безвременье и кажущейся неподвижности — неизвестно на что опираясь, непонятно чем поддерживая своё падение в пустоту и мрак. Роберту кто-то говорил: очень редко, но бывает, когда планер как бы вступает с небом в сговор, становится ненадолго живым существом, обитающим вот так в небе — независимо и естественно, будто нет воздуха и законов движения, а есть один полёт. Бесконечный и невесомый...
— Давай улетим далеко, далеко... — шепнула Бланка. — И укрой меня. Холодно.
Он укрыл девушку полой куртки. Дышал на её руки, пряча их от ветра. Окружающий мир казался теперь Роберту враждебным. Что толку в этих холодных безднах, если, при всей их безмерности, в них нет места для его возлюбленной? А безучастность звёзд, их равнодушный прищур? И вся невидимая земля, притаившаяся внизу, будто сплошная Опухоль, — не она ли ждёт погибели людей, которых сама же родила и с которыми теперь не может совладать?