Небесная река. Предания и мифы древней Японии
Шрифт:
Проклятие кеты
Давно это было – в те времена, когда ещё в реку Тонэгаву заходила рыба кета…
Близ городка Тёси жил один бедный рыбак. И, когда начинала идти кета, он, забыв про покой и сон, день и ночь промышлял рыбу.
…В тот год в устье реки Тонэгава уже гуляли осенние ветры, по небу неслись хмурые облака. Рыбак достал сеть, хранившуюся в сарае, залатал дыры, обновил порванные веревки.
Вечером он отужинал гречневой лапшой и пропустил две-три чарки сакэ – на счастье. Над крышей рыбачкой хижины светила одинокая звездочка, в воздухе раздавался
– Завтра, кроме нас, никто не выйдет на лов. Надо не упустить счастье! Много рыбы возьмем, – сказал рыбак жене, поедая лапшу. Ему живо представились запутавшиеся в сетях огромные рыбины.
– Хорошо бы… – усомнилась жена.
– Будет хороший улов! – повторил с уверенностью рыбак. – Если нынче не повезет, то когда же еще?
– Рановато ещё для лова… – снова усомнилась жена.
– Рановато?! Вспомни-ка прошлый год: рыба пошла на десять дней раньше!
Тут им почудилось, будто кто-то вошел в дом. Глядь – и впрямь, у дверей стоял странствующий монах. Яркое пламя сосновых поленьев освещало его бедное серое одеяние.
– Да это же бонза [8] ! А мы тут с женой решили отпраздновать начало лова. – Рыбак покосился на жену. – Угости-ка, что ли, его лапшой…
Жена положила в чашку немного лапши и подала монаху.
– Благодарю. – Монах поклонился хозяевам и присел на край веранды, покрытой бамбуковой плетенкой. – За угощенье – спасибо. Только вот что я скажу: откажитесь от вашей затеи. Дурное это дело.
Рыбак рассмеялся.
– Говорите, дурное дело – ловить рыбу? Что же нам делать с женой – с голоду помереть?
8
Бонза – главный монах в буддийском храме.
– Дурное это дело, – повторил монах, – убивать живых тварей. Вас постигнет страшная кара.
– Отец мой и дед промышляли кету. Вот и я живу этим! – возразил рыбак.
– И все же лучше вам обождать, хоть несколько дней. – Настаивал на своём монах.
– Несколько дней? А разве потом это будет не дурное дело?
– За два-три дня кета успеет пройти, так что грех ваш будет не столь велик. – Пояснил монах.
– Вам, святой отец, ведомо, когда пойдет рыба?
– Да. – Монах кивнул.
– Значит, я не ошибся! – обрадовался рыбак, однако слова монаха засели у него в голове.
Хозяин помолчал. Монах принялся за гречневую лапшу. Монах доел лапшу и поставил миску на пол.
Рыбака снедала жадность, однако пророчество монаха изрядно напугало его.
– Может, и впрямь обождать?.. – пробормотал он.
– Послушай меня, откажись! Монах дурного не пожелает! – высказалась жена.
Рыбак внял совету и решил выждать несколько дней. Монах же, поблагодарив за угощение, ушел.
– Ты что, в самом деле, хочешь остаться дома? – удивилась жена.
Рыбак посмотрел на нее.
– Так советовал нам монах.
– Ах ты, простофиля! Неужто не догадался, что его попросту подослали? Кто-то хочет всю рыбку загрести в одиночку, вот и подговорил монаха, чтоб он напугал тебя! А ты и уши развесил!
Рыбак почесал затылок.
– И впрямь… Твоя правда, жена.
Рыбак с женой встали с первыми петухами, сели в лодку и бросили сети в реку. Река кишела шедшей вверх по течению рыбой. Еще не рассвело, а рыбак с женой уже нагрузили богатым уловом лодку и отвели её домой.
Вечером рыбак решил купить в местной лавке сакэ, приготовить закуску и пригласить соседей на угощенье. Выбрав несколько рыбин пожирнее да повкуснее, он стал разделывать их.
И вдруг из вспоротого рыбьего брюха посыпалась гречневая лапша. Рыбак вспомнил, как угощал монаха, и у него защемило сердце. В тот день рыбак заработал целую кучу денег и стал первый на деревне богач.
Вскоре жена рыбака разрешилась от бремени девочкой. Дитя родилось некрасивое; мало того, лицо малютки было усеяно красными пятками, словно рыбьими икринками. Взглянув на уродца, жена рыбака занемогла и вскорости умерла от горя. Рыбаку снова вспомнилось пророчество монаха и клубок гречневой лапши, вывалившийся из рыбьего брюха. С ужасом взирал он на свою безобразную дочь, спавшую на руках у кормилицы.
Богатство рыбака все приумножалось. Дом его был полной чашей. Но ничего он не мог поделать с уродством собственной дочери. Он был готов пожертвовать богатством, чтобы девочка обрела красоту.
Тем временем дочь уже стала девушкой на выданье. Красные пятна у нее на лице разрослись, мелкие кудри сделались огненно-рыжими. Девушка тоже стыдилась своей внешности и проводила большую часть времени, сидя за ширмой в дальней комнате, не показываясь никому на глаза.
И тут в деревне появился заезжий молодой гадальщик. Внезапно его свалила какая-то хворь, и богач, стремясь милосердием хоть сколько-нибудь искупить свои прегрешенья, взял и стал ухаживать за больным. Гадальщик оказался хорош собой. И хозяйская дочь воспылала к нему любовью. И вот при содействии служанки, ей, наконец, удалось украдкой взглянуть на юношу.
С того дня она стала отказываться от пищи и сидела в комнате, погруженная в тяжкие думы. Богач обеспокоился. Позвав кормилицу со служанкой, он попытался выяснить, что же приключилось. Выслушав рассказ служанки, он на другой же день призвал к себе юношу.
– Дочь моя занемогла от любви к вам, – сказал он. – Она безобразна, но в придачу я отдам вам все, что имею. Возьмите ее в жены!
Гадальщику доводилось видеть дочь богача. Но, несмотря на все отвращение, он не мог отказать благодетелю. Скрепя сердце юноша дал согласие.
– Значит, по рукам? – возрадовался богач. – Благодарю от всего сердца! Доброе дело нельзя откладывать. Нынче же вечером отпразднуем свадьбу в семейном кругу.
Богач приказал прислуге подготовить гостиную к торжеству. Затем, усадив рядышком дочь и гадальщика, подал им чарки. Жених старался не смотреть на невесту. Та прятала уродливое лицо за широкими рукавами кимоно.
Следуя долгу, гадальщик скрепил союз чаркой сакэ, однако не мог совладать с отвращением.
Дождавшись, пока молодая супруга уснет, он тихонько выскользнул из постели и, приоткрыв ставни, вылез на улицу. Ноги сами несли его к деревушке Кохама. Была осенняя ночь, и луну застилала туманная дымка.