Небесный летающий Китай (сборник)
Шрифт:
В Георгия Жорыча врезался Кошкин, но тот этого не заметил. Он смотрел на гладкий булыжник, обнаруживая в себе рентгенологические способности и пытаясь угадать внутри смертоносный заряд.
– Говорят, что это все крыша, – снова и снова твердил зам. – Милиция говорит. – Слюна летела во все стороны, тоже солидарная с Губернаторовыми внутренностями. Она подражала кишкам и мозгам, выказывая лояльность.
– При чем тут крыша? – спросил Чебуров бесцветным голосом.
– Не эта, не настоящая. А наша крыша… наша и вражеская. Они вроде тоже хотели грант.
– Мы бы его
– Оно конечно, да они хотят весь…
Георгий Жорыч вышел из круга и пошел прочь.
Фельдман устремился за ним:
– Георгий Жорыч! А как же…
Грандиозные преобразования – ремонт в четвертой и девятой палатах – расползались у него на глазах, как воздушные замки. Кошкин одиноко подрагивал в центре круга, дожидаясь, когда его подтолкнут. Он медленно превращался в живую легенду.
– Фонтан, – бросил Чебуров, не оборачиваясь. – Мы же собирались построить в вестибюле фонтан? Вот из камней его и выложим.
– Это пожалуйста, – закивал Фельдман. – Но…
Не слушая его больше, Чебуров скрылся за дверью, где был чердак.
Вертолет все висел, чуть покачиваясь, и воздух дрожал от винтов, преображаясь в очевидную паркинсоническую рябь. Показались первые тучи. Небеса надвигались, не в силах затормозить.
Добрый вечер
У меня много друзей. Я говорю им: добрый вечер.
– Добрый вечер, Мари-Луиза.
– Добрый вечер, Виссарион.
– Привет, Захарий.
– Мое почтение, Джек.
– А вот и я, дорогая Настасья, что нового?
Они отвечают по-разному.
Мари-Луиза нараспев произносит:
– Добрый вечер, сударь.
Виссарион взлаивает:
– Добрый вечер, старина.
Захарий бурчит:
– Привет, привет, давненько не виделись.
Джек молчит, покусывает мне руку, накрывает на стол. Смешно он, однако, топочет.
– Я вконец извелась, – жалуется Настасья. Сахарная пудра раскисает в сиропных слезах. – Я сохну. Я таю.
Отвечаю:
– Ну, ничего, ничего. Сейчас сядем кушать.
Мою руки, включаю телевизор. Репортер рассказывает о достижениях конверсии. Масло вместо пушек: вот наш сегодняшний девиз.
Джек приносит полотенце, виляет хвостом. Я поправляю ему очки, мягко выговариваю:
– Эх, ты, голова – два уха. Грыз? Дужка вон треснула.
Джеку стыдно, он прячется. Из столовой доносится невнятный разговор. Мне хорошо с моими друзьями. Раньше я был одинок, но теперь все в прошлом.
Вхожу в столовую, все в сборе, расселись по местам.
Повязываю салфетку.
Я, когда ем, не свинячу, но всякий прием пищи – важный ритуал.
– О чем разговор? – спрашиваю их бодро.
– Захарий занудничает, – объясняет Виссарион. – Разводит бодягу про смысл жизни.
– Да? Любопытно, – я отхлебываю из кружки. – И в чем же, Захарий, ее смысл?
– Смысл жизни в том, чтобы жить, – хмуро изрекает Захарий. – Ограниченность мышления и стереотипы
– То-то ты не раздумываешь, – насмешничает очаровательная Мари-Луиза.
– Dixi, – огрызается Захарий.
– Ну, а ты как думаешь, Настасья? – обращаюсь я к моей сдобной толстушке. Мочи нет, как люблю ее.
– Людьми надо быть, – ворчит Настасья. – Вот вам и весь смысл.
Джек, сверкая очками, встает на задние ноги: служит.
– Правильно, Джек, – хвалю я его. – Долг.
Все, кроме Захария, аплодируют. Захарий куксится, он чем-то недоволен.
– Хорошо, – я отхлебываю снова. – Кто сегодня расскажет притчу?
– Позвольте мне, – просит Виссарион.
– Изволь, дружище, – я откидываюсь на спинку кресла и закуриваю. Привычка – вторая натура, хотя курить перед едой ужасно вредно. Мои друзья весьма деликатны, они делают вид, будто ничего не замечают. Даже Настасья.
– Сказка про Данко, – откашливается Виссарион. – Давным-давно, когда люди жили среди трав и деревьев, нашелся среди них один Данко, молодой человек. И сказал им: пошли! И вот они шли, шли, и тени сгущались, и призраки мерещились, и вопили тропические птицы. Пока не стало темно. Тогда неблагодарные люди закричали: мы не видим дороги, куда ты нас завел? И приступили к Данко, намереваясь его разорвать. Но он не стал ждать, пока его разорвут, и сам вынул из груди пылающее сердце. Сердце осветило дорогу, и все пошли дальше.
– Замечательно, Виссарион, – я качаю головой, искренне поражаясь его смышлености. – Это все?
– Нет, там еще есть, – говорит Виссарион. – Через три или четыре часа люди стали кричать, что они голодны. И начали подступать. Тогда Данко, уже бессердечный, приманил орла, и орел выклевал ему печень. Данко поднял ее высоко, показал, а после бросил людям, и люди наелись, а тени, посрамленные, немного отступили.
– Так. Очень интересно. Что же было потом?
– Потом началась чаща, а за чащей – трясина, а за трясиной – луг без конца и края, а за лугом без конца и края – горы, а за горами – кишлак, а за кишлаком – опять трясина, и чаща тоже. И люди окружили Данко, который шел, как заведенный, и начали ругать его и проклинать за то, что он их, дескать, завел, неизвестно куда. Тогда Данко, подумав, шагнул к развесистому дубу и треснулся о него головой так, что мозги вылетели. И, когда они вылетели, он взял их в руку, где раньше было сердце, давно сгоревшее, и поднял высоко, освещая путь. А люди увидели в мозгах ужас, как много мыслей¦
– Просто здорово. Чем же все кончилось?
– Кончилось тем, что они стали питаться этими мыслями, и все умнели, развивались, пока не развились до программы конверсии.
– Браво! Браво! – мои друзья в восторге, они дружно хлопают. Я растроган. Надо же – всего рупь семьдесят четыре.
– Ну, пора за дело, – говорю я торжественно. – Притчу мы выслушали. Кто прочтет молитву?
– Я, – поднимает руку Мари-Луиза.
Я складываю ладони лодочкой. Мои друзья делают, как я – кто во что горазд. Ясно, что лодочка получается не у каждого.