Небесный остров
Шрифт:
Полуянов, конечно, оправдывался: мол, виноват, но он не нарочно. Понятия якобы не имел, когда у него паспорт кончается. Думал – еще через год. Однако Надя не поверила. Кричала запальчиво: «Потому и шорты себе не покупал! И отель выбирать со мной не хотел! Знал просто, что ничего не получится!!!»
А когда выпустила пар, горько расплакалась.
– Ну, поезжай сама, – предложил Дима.
Однако Надя зарыдала еще горше. Какой интерес?! В гордом одиночестве лежать на пляже, и в ресторане без спутника неуютно, и на экскурсиях умрешь со скуки!
– Тогда давай до сентября отложим, – пожал плечами Полуянов. –
– Нет! Я сейчас хочу! Я уже настроилась! – возмущенно выкрикнула Надежда.
И неожиданно для себя самой грозно добавила:
– Никогда тебе этого не прощу.
– Надька, ну забыл я, понимаешь, забыл! – покаянно произнес Полуянов. Попытался было зарыться лицом в ее волосы, но она отпрянула. И печально произнесла:
– Знаешь, Дима… Наверно, зря мы с тобой пытаемся склеить то, что давно разбито.
– О чем ты говоришь? – искренне удивился он.
– Да о том, что плевать тебе на меня. Просто плевать, – вздохнула она. – Подумаешь, настроилась, собиралась, заявление на отпуск написала. Что за мелочь!
– Надюшка, да я сам собирался! – абсолютно честным голосом произнес он. – Ну, человек я такой: в документах у меня вечно путаница. Права тоже просрочил, помнишь, меня штрафовали?
Однако извинений Надя не приняла. И в спальне отодвинулась на самый краешек кровати. Даже не потому, что хотела Димку наказать – просто слишком горько было на душе.
Полуянов обнять ее тоже не попытался. Вздыхал на своей половине постели, ворочался. Но раскаяние длилось недолго: через полчаса захрапел. И утром, когда Надя на работу собиралась, дрых без задних ног. А она смотрела на любимое (да, по-прежнему любимое!) лицо и горько думала: совсем не нужна она Димке. Принесет ей вечером цветов, пару дней походит шелковый – а потом ускачет с чистой совестью на свой Байкал.
А она верной, хоть и невенчанной женой останется ждать его в душной Москве.
Все разговоры сейчас в столице только про жару. А «Молодежные вести» хлебом не корми – любят про аномалии писать. Вот и освещали без устали популярную тему.
Прогнозы погоды перенесли на первую полосу. Журналистов отправляли выяснять: не заберут ли в милицию, если купаться в фонтанах? Насколько прогрелась в подмосковных водоемах вода? Куда можно быстро и дешево сбежать в отпуск в прохладное местечко?
Отдел здоровья поставлял статьи, как легче пережить зной. Молодняк из отдела новостей с удовольствием выяснял, где в столице можно покататься на водных лыжах или байдарке. Полуянов тоже не остался в стороне. Пообщался с известным психологом. И выяснил, что хуже всего жару, оказывается, переносят мужчины в возрасте. Курящие, пьющие и на ответственных должностях.
Один в один портрет их главреда. Тот всегда имел склонность к тирании, а сейчас, в духоте и гари, совсем разошелся. На планерках больше никакого конструктивного разговора – абсолютное единоначалие. Будто школьный директор нерадивых учеников отчитывает. Достается всем – даже «зубрам».
За беззубость. За неграмотный оборот «памятный сувенир», проскочивший во вчерашнем номере. За интервью с очередной бездарной звездочкой: читатели взорвали сайт вопросами: «А кто она вообще такая?» За репортаж (изрядный, на
– Мы не гламурное издание, а ежедневная газета! – бушует главнюга. – Кто будет читать о нарядах за тысячи евро?!
И требует, требует интересное, актуальное, острое.
Только где ж хорошую тему взять?
Кругом одни проблемы, страдал Полуянов. На улице – жара, на работе – придирки. Да еще с любимой девушкой он поругался жестоко. Диме в голову прийти не могло, что кроткая библиотекарша способна на столь резкие заявления: «Ты предатель! Ты все заранее знал! Я вообще с тобой ничего общего иметь не хочу!»
Спасибо, хоть чемоданы ему не кинулась паковать.
Подумаешь, преступление: забыл, что у него загранпаспорт кончается.
Надька, правда, пеняла: «Если б с фотомоделью на курорт ехал – тысячу раз бы все проверил!»
Может, она и права.
Злого умысла, конечно, у него не было. Но сердце в преддверии поездки в Испанию предвкушающе не билось, не замирало. Из раскаленной Москвы сбежать хорошо, конечно, но… Что он в курортной Испании забыл?
А теперь, когда поездка сорвалась, дома хоть не показывайся. Надюшка, какой ни есть образец кротости, никогда ему не простит, что лишь поманил волшебной страной. И ее собственный отпуск сорвал. А она ведь пляжных нарядов накупила, перед подружками похвасталась своими грандиозными планами.
«Надо в командировку сбежать, – трусливо думал Полуянов. – А то окончательно запилит».
Но куда?
Имелась у него пара тем. Автопробег по маршруту Россия – Финляндия. Фестиваль современной песни в Юрмале. Но только отпустит ли его прохлаждаться изнуренный жарой главнюга?
Ох, найти бы письмишко с чем-нибудь, как начальнику хочется, общественно значимым! Желательно из Питера, прохладная Прибалтика тоже сойдет.
Но в папке с надписью ИНТЕРЕСНОЕ обратные адреса, как назло, то Новочеркасск, то Рошаль, то село Рюменское Владимирской области.
Может, в Иваново, город невест, податься? История вроде занятная: трое девиц (правда, не ткачих – торговок с рынка) не поделили одного мужичка и устроили меж собой настоящую бойню (две подружки оказались в реанимации, одна на больничном).
Но журналист посмотрел прогноз: в Иванове на будущей неделе до плюс тридцати семи.
Нет уж. Лучше дома Надькины придирки терпеть.
Иван Петрович Крамаренко всегда появлялся во дворе первым, за полчаса до дворничихи тети Шуры. Ответственно, будто всему хозяин, обходил территорию. Изгонял котов, что имели наглость развалиться в палисаднике. Осматривал припаркованные машины – целы ли стекла. Смущаясь (не увидел бы кто из окна) здоровался с Шоколадкой. Шоколадка, огромная несуразная псина, прибилась к их двору с незапамятных времен. Бестолковой была собака, команд не знала, имущества не охраняла, бросалась ко всем с горячими слюнявыми объятиями. Соседи чуть не каждый день грозились вызвать ветеринаров, усыпить, увезти. Иван Петрович на публике Шоколадку громче всех ругал. А украдкой, если никто не видит, жалел ее, взъерошивал на башке комкастую шерсть, с доброй улыбкой отталкивал, когда грязнила лапами одежду. Старая собака, никчемная, глупая – но тоже ведь живое существо. Как он сам. И одинокое.