Небесный странник. Трилогия
Шрифт:
Николь выглядела очень оживленной, рассказывая что-то о своих снах, но я почти ее не слушал. Мои мысли были заняты тем, что сейчас мы окажемся наедине, и уж если я не решусь обнять и поцеловать девушку, то никогда себя этого не прощу. А то ишь — взгляд у меня, как у рыбы, стеснительный! Ну и еще тем, что внутри дома можно найти какую-нибудь из чудесных вещичек Древних. Желательно зрительную трубу, они у Древних ох как хороши. Смотришь сквозь нее с борта летучего корабля вниз, когда люди величиной с мизинец, и можно даже увидеть, как муравьиха муравью глазки
«А еще лучше найти что-нибудь для Николь, — размышлял я. — Глядишь, тогда она меня и сама бы поцеловала. Например, медальон, что у женщин цвет глаз меняет. Сам видел — надела одна особа медальон на шею, и глаза у нее из черных стали синими-синими. Затем она его перевернула, и цвет глаз поменялся на золотистый, как иногда бывает у кошек. Только зрачки прежними остались, круглыми».
На другой стороне канала показался Энди, прогуливающийся под ручку с Миррой. Он, кстати, утверждает, что существуют даже ожерелья, увеличивающие у женщин грудь. Врет, как пить дать врет. Хотя кто их знает, этих Древних…
«Да и без надобности Николь ожерелье, — пришел я к выводу, взглянув на девушку чуть сбоку. — У нее все в полном порядке: и ни много, и ни мало, так, как мне нравится. Если же мне попадется такое, я его Энди отдам, пусть Мирре подарит, ей-то оно точно не помешает. Несомненно, среди ее предков говолы были».
Дверь открылась на удивление легко, безо всякого сопротивления, даже не скрипнув. Мы прошли несколько шагов внутрь дома и остановились, озираясь по сторонам.
Просторный холл, сбоку широкие лестницы, ведущие на второй этаж, под ними — несколько дверей. Остатки мебели, когда-то, несомненно, деревянной, а теперь превратившейся в труху. Похожая же труха и под ногами, вероятно, от того, что тысячи лет назад называлось ковром. И еще возле самых стен такие же кучки трухи. Наверное, на стенах что-то висело, ковры или гобелены.
Что меня удивило, в доме совсем не чувствовалось запаха ветхости, хотя все стекла в окнах целы и даже без трещин. Да и в самом городе кроме свежести ничем не пахло. Поразительно — на острове, расположенном посреди моря Мертвых. На трухе, чуть ли не сплошь покрывающей пол первого этажа, виднелись отпечатки от чьих-то ног. Со следами понятно — конечно же, в доме до нас кто-то побывал в поисках сокровищ Древних. Одна из дверей под лестницей оказалось открыта.
«Кухня, — решил я. — Несомненно, когда-то там располагалась кухня».
Как будто бы ничего на это не указывало: никаких тебе горшков и сковородок или плиты, но почему-то я был уверен в том, что там именно кухня. Наверное, потому, что сам расположил бы ее именно там.
— Поднимемся наверх? — спросил я у Николь.
Мы поднимались по широкой каменной лестнице. На мой взгляд, даже слишком широкой. Сделай ее вдвое уже, и в таком случае ширины будет вполне хватать, чтобы идти двоим рядом. Древние же, если и отличались от нас габаритами, то ненамного, так что для чего лестница именно такая, понять сложно — дом не слишком-то
Сбоку от лестницы, в стене, имелись углубления.
«Наверное, раньше туда вставлялись светильники, — решил я. — Уж слишком размеры подходят».
На всякий случай я заглядывал в каждое из углублений, в надежде что-нибудь найти. Понятно, что увеличивающей трубы там не обнаружишь, размеры не те, но что-нибудь мелкое, колечко или перстенек, вполне могло поместиться.
На втором этаже, в стене, противоположной входу в дом, оказались еще три двери. И все, больше ничего, даже трухи под ногами.
Николь подошла к одному из выходившему наружу окон с удивительно чистым стеклом, а я решительно открыл среднюю из дверей. Открыл, чтобы сразу же отступить назад и захлопнуть ее обратно. Я успел бросить только один взгляд внутрь комнаты, но хватило и его.
Вероятно, тысячелетия назад это комната представляла собой спальню, по крайней мере весь центр ее занимало огромное каменное ложе. И на ложе, обнявшись, лежали мужчина и женщина. Выглядели они даже не мумиями — мумиями мумий, до того успели иссохнуть. Увиденное поразило меня настолько, что мне сразу расхотелось осматривать оставшиеся две другие комнаты, будь они даже полны сокровищ Древних.
Казалось бы, ну что такого я увидел? Мумии людей, которые, вероятно, сразу же обратятся в прах, стоит только прикоснуться к ним пальцами. Что я, за свою жизнь не видел мертвецов? Или мало народу погибло у меня на глазах?
Первый раз это произошло, когда я был совсем еще сопливым мальчишкой. Тогда отец впервые взял меня с собой в море.
— Привыкай, — сказал он. — Когда мой отец, твой дед, взял меня с собой, я был еще младше. Хорошо это или плохо, но такой будет вся твоя жизнь. И чем раньше ты к ней привыкнешь, тем лучше для тебя.
Правда, ни тогда, ни позже он так и не объяснил — почему лучше?
Лодка принадлежала отцу, но вместе с нами на ней выходил в море сосед, я и имя-то его давно уже не помню. Единственное, что хорошо мне запомнилось, — взгляд, взгляд человека, которому отчаянно хочется жить, и перекошенный в крике рот, когда отец втаскивал его в лодку. Втаскивал уже безногого, из разорванного бока вслед за ним тянулись его внутренности, а сразу за бортом, стоит только протянуть руку, виднелись плавники акул и их зубатые пасти.
Хорошо помню, как первое время с криком просыпался много раз за ночь, потому что во сне именно мне акулы отгрызли ноги, и именно из моего бока вывалились кишки. И каждый раз рядом со мной оказывались отец или мать. Отец успокаивал меня, гладил по голове и едва различимо бормотал под нос проклятия. Уж не знаю, кому они предназначались. Мать прижимала к себе и убаюкивала, пока меня вновь не одолевал сон. Затем мои ночные видения исчезли, но полные мольбы глаза того человека, я хорошо помню до сих пор.