Неблизкие
Шрифт:
— Так я и не спрашивал. Бери и спи.
Слышу, как он присаживается и буквально отлетаю от дивана. Я уже примерно ориентируюсь в пространстве, помню, что отходить нужно вправо, потому что слева у него стоит журнальный столик. А напороться на него и сверкнуть попой в полёте последнее, что мне нужно.
— Я выспалась. Давай завтракать.
Шумно выдыхает.
— За что мне это наказание? — встаёт, судя по скрипу, с дивана.
— Потерпи три недельки и будешь снова свободен, — стараюсь звучать уверенно, хотя реагирую на малейшее
Я будто радар, источающий бешеную энергию и улавливающие любой звук, касающийся Максима.
Всё во мне пульсирует и работает на максимальном режиме, когда он проходит мимо. Я даже отшагиваю в сторону, когда он приближается, потому что физически чувствую это приближение. Шаг, еще один. Воздух искрится, и теплеет.
— За эти три недели ты меня изведешь, — раздается совсем рядом. — Я в душ. За пять минут не оголодаешь?
— Нет.
Макс прячется в ванной, а я только теперь могу перевести дыхание. Приложив руку к груди, делаю несколько глубоких вдохов.
Всё нормально. Это просто… моя такая реакция на парня. Максим симпатичный, уверенный в себе, и я это, как девушка, ощущаю. А тот факт, что он мне не родной брат, стирает границы. Стирать-то стирает, но не убирает ведь до конца. Он хоть и не родной, но сводный. Надо об этом помнить и не ступать на шаткую дорожку, иначе я даже представить боюсь, чем это может закончиться.
Тряхнув головой, отгоняю морок, и направляюсь на кухню.
Мне срочно нужно чем-то занять руки.
Открыв холодильник, в отсеке для овощей нащупываю огурец и помидор. Нижняя полка абсолютно пустая, на средней — вчерашние коробочки с пловом и тефтелями, а на верхней, кажется, сыр и даже колбаса. Подношу ее к носу, чтобы проверить. Точно колбаса. Переместив руку к дверце, нахожу три яйца.
Так у нас тут получается полноценный завтрак.
По очереди переношу все добро на стол, а когда кладу туда яйца и тянусь за сыром, слышу недвусмысленный шмяк об пол.
— Чёрт!
— Опять? — раздается с неверием позади меня. Потом резкий шаг и кажется, Макс ловит еще одно яйцо в полете. — Так, девочка-беда, сядь-ка ты на место.
Он обхватывает меня за талию и усаживает на стул. Сам горестно вздыхает.
— Прости, — виновато прикусываю губу.
— Признай, тебе нравится видеть меня в наклонной позе, — рычит, начиная собирать разбитое яйцо.
— Если бы я могла видеть, то возможно, мне это и правда понравилось бы, — улыбаюсь на его тихие маты. — Но давай размышлять позитивно. Зато ты каждый день делаешь уборку на кухне. Разве это не плюс?
— Твоего нахождения здесь?
Меня дергает эта фраза.
— Ну прости, что так сильно мешаю, — выдаю с обидой. — Я…
В груди взрывается, когда мне на губы ложится большая ладонь и закрывает рот.
— Всё, угомонись. Плюсы твоего нахождения здесь в другом. Но давай договоримся, что если есть то, что могу сделать я, и после чего мне не придется лишний раз корячиться в уборке, то ты не геройствуешь
Я все еще не дышу, когда он убирает руку. Закусываю губы, пахнущие теперь мылом, и киваю.
Ладно, он прав.
— Я просто хотела помочь. — произношу в свое оправдание, — Когда ты всю жизнь все делаешь сама, а потом приходится ждать, когда у других появится время на то, чтобы помочь тебе с банальными вещами…то неосознанно чувствуешь себя… инвалидом.
— Ну ты загнула. — присвистывает Макс, а потом задумчиво спрашивает, — Значит… сама хочешь готовить?
Пожимаю плечами.
— Я люблю готовить.
— Ну окей.
Не успеваю среагировать, как Макс внезапно берет меня за руку и тянет к себе.
— Ты готовишь, я руковожу, — встает позади меня, обхватывая мои руки своими.
Сердце снова пускается вскачь, ощущая его твердое тело и близость. Между нами нет даже сантиметра. Его грудь плотно впечатана в мою спину, а пальцы крепко оплетают мои. Они у него сильные и по-мужски грубоватые.
— Как это? — шепчу в миг пересохшими губами.
На этот вопрос Макс демонстрирует мне ответ действиями. Подталкивая меня из одной стороны в другую, достает моими руками сковороду из духовки. Мы вместе ставим её на плиту и включаем.
Я смеюсь, потому что выглядит это жутко неуклюже, но тем не менее, настроение стремительно поднимается. Мама последние пару недель все готовила сама, заставляя меня ждать и не позволяя делать вообще ничего. «Не прикасайся к чайнику, обожжешься», «Нож не бери, порежешься», «С вилкой аккуратнее, Елизавета, может тебе это время вообще пользоваться ложкой?».
Как-будто я совсем недееспособная. Нет, я понимаю, что частично так и есть. Но с Максом вот сейчас этого не ощущается.
— Видишь, какие у нас с тобой волшебные ручки, — изрекает, когда нам удается разбить яйца без потерь в сковороду.
— В четыре руки всегда получается лучше, — улыбаюсь, пока он руководит ножом, и мы режем овощи. Я позволяю ему делать это моими руками, и закусив губу, просто отдаюсь ощущению, в котором он главный, но при этом я не чувствую себя второстепенной. — Это как на фортепиано. В четыре руки мелодия звучит глубже.
Макс хмыкает.
— С кем играла? — щекочет дыханием мою шею.
Инстинктивно прижимаю голову к плечу, пока сумасшедшие мурашки муравьями бегают по коже.
— С преподавателем, — отвечаю с тоской.
— Что за тон? — он прекращает резать и кажется, заглядывает мне в лицо.
Я чувствую тепло на правой щеке от его близости.
— Да ничего, — вздыхаю, качая головой, — мне просто репетировать нужно. Так вышло, что я играю первого сентября перед первокурсниками, и мне нужно тренироваться. Но я не знаю где.
— А зачем тебя поставили выступать, если ты временно не можешь себе позволить репетиций?
— Я могу. Мне просто негде. И я понятия не имею где можно арендовать зал или фортепиано. Или ты про зрение?