Небо и корни мира

Тулянская Юлия

– Нет, – сказал Яромир и добавил. – Долго рассказывать…

Грено ответил:

– Я бы послушал. Люди должны слушать друг друга, ведь умение говорить венчает нашу способность мыслить. Вот что! Ты ведь не знаешь толком ни совернского наречия, ни обычаев. А я все равно иду куда глаза глядят… «Считать звезды – единственная забота босяка, который ночует под открытым небом»… – снова повторил он чьи-то слова. – Я тебя провожу, согласен? Буду тебе толмачом и заодно послушаю, что ты расскажешь. Ну разве не чудо, что такой вышибала, как ты, наделен даром речи!

Грено, казалось, нравилось дразнить парня с заклейменными ладонями, который

мог бы свалить его с ног одним ударом. Но его насмешливая доброжелательность забавляла Яромира. Он подумал, что, в крайнем случае, всегда успеет послать Грено куда подальше, а пока с ним веселее.

Они остались ночевать у дороги. Яромир тоже коротко рассказал о себе. О том, что служил в княжеской дружине; что отца не помнит: плотник, он ходил на заработки и разбился, упав с крыши чьих-то высоких хором; а мать, старая кухарка, умерла, пока Яромир был на каторге.

– У тебя теперь совсем никого? – с участием спросил Грено.

– Угу…

– А меня выгнали из дому, – сощурился Грено.

– За что?

– За публичный диспут, который два года назад проводил мой университет. Известно ли тебе слово «диспут», грозный, но малоосведомленный варвар?

– Ну? – нахмурился Яромир.

– Это значит, при большом стечении публики мы, студенты, должны были вести богословский спор. Перед нами был поставлен вопрос: «Может ли богоборец одолеть Вседержителя?» Само собой, некоторые из нас должны были доказывать одно, а другие – обратное, иначе бы никакого диспута не получилось. Защищать богоборца, заметь, выпало мне по жребию. Главным моим противником был сын тиндаритского казначея, неплохой парень, хотя поневоле зубрила: куда денешься с таким важным отцом! Когда он пытался думать – скрип мозгов бывал слышен на тридцать верст вокруг. Но ректор всегда выдвигал его как лучшего ученика, в угоду его папаше и к его собственной великой скорби. И вот, на диспуте бедняга так запутался в своих резонах, что не оставил мне никакой надежды проиграть дело. Короче говоря, я доказал верную и несомненную победу богоборца над Вседержителем. Тогда меня обвинили в ереси и выгнали из университета. А когда об этом узнал мой отец-богослов, он испугался, что сын-еретик поставил его в неловкое положение перед небесами как раз накануне Конца света. Он указал мне на дверь, и с тех пор я «смиренно перебираю четки верст», как писал Ренино.

– Никогда не слыхал, – морща лоб, проронил Яромир, – чтобы кто-нибудь говорил о победе богоборца… Как это может быть? Ведь Господь всемогущ. Раз это так, то богоборцу крышка.

– Ох уж этот тезис всемогущества! – засмеялся Грено. – Мой простодушный друг, ответь мне: как часто ты задумываешься об общепринятом? Очевидно, ты без размышлений берешь на веру все то, во что верит человеческое стадо хотя бы в сто-двести голов?

Яромир, в который раз обиженный его выпадом, проворчал:

– Лучше объясни, если знаешь. Нечего валять дурака.

– Долго объяснять, мой доверчивый варвар, – снисходительно отвечал Грено. – Этому следовало бы посвятить отдельную беседу.

Они улеглись оба по разные стороны костра, завернувшись в плащи. Яромир, сдвинув брови, потребовал:

– Ну, так что там?..

Грено не выдержал и фыркнул:

– У тебя такой вид, будто тебе предстоит камни ворочать!

– Ты глупый мальчишка, Грено, – нехотя произнес Яромир. – Есть, что сказать – рассказывай, что тебе за дело до моего лица?

– Итак, мы остановились на догмате всемогущества, – с некоторой важностью произнес Грено, заложив руки под голову. – Одновременно, говоря

о боге, теологи настаивают и на догмате всеведения. Между тем, эти два догмата находятся в противоречии друг с другом. Заметь, что если господь всеведущ, то ему должно быть известно будущее. Отсюда вопрос: обладает ли Вседержитель достаточной властью, чтобы изменить будущее? Если Вседержитель мог сначала хотеть одного, а потом передумать и хотеть другого, значит, он не всеведущ. Если же он своим всеведением раз и навсегда замкнул себя в рамки предопределенности… ты еще следишь за мной, приятель?.. то он, стало быть, не всемогущ, а подобен механической игрушке, которая выполняет последовательность одних и тех же известных движений. Становится ясно, что всемогущество и всеведение исключают друг друга.

– Угу, – буркнул Яромир.

– Неужели ты все это понимаешь? – поднял брови Грено.

– Чего тут не понять, давай дальше, – пристально глядя в костер, сказал Яромир.

– Итак, быть всемогущим и одновременно всеведущим невозможно, – продолжал Грено. – Но быть всемогущим – и не всеведущим тоже никак нельзя. Почему всемогущее существо не в силах по своему желанию стать и всеведущим? Надо думать, Вседержитель только всеведущ, но не всемогущ, или ни то ни другое.

– Если он всеведущ… Он должен всегда знать, с какой карты ему ходить, – заметил Яромир. – Разве это не всемогущество?

– Или должен знать, что ни в колоде, ни у него на руках козырей уже не осталось! – весело объяснил Грено. – Так что на месте клириков я бы не думал, что богоборец – это ягненок на заклание. Кто знает, может быть, этот парень вправду сорвет куш.

– Ладно… – пробормотал Яромир. – И что тебе на это возразил сын тиндаритского казначея?

– Он сказал, что если Вседержитель одним своим словом создал мир, то он может его и разрушить, – произнес Грено. – Но я возразил: «Мы не можем знать, создал ли Вседержитель мир». Я так и чуял, что мой бедный противник ответит: «Да, но ведь кем-то же все создано! Как иначе объяснить, что существует мир? Само собой, у него есть Творец». Это аргумент первопричины, и он староват. Мне пришлось возразить, как и положено: «А как тогда объяснить, что существует сам Творец? Кто создал Вседержителя? Если все имеет причину, должен иметь причину и он, а раз что-то могло быть без причины, то и вселенная могла быть без причины».

– Богоборец – обычный человек, – в раздумье проговорил Яромир, по-прежнему не сводя усталых глаз с мерцающих углей. – Пускай даже он один будет уметь все, что могут только уметь люди: одолеет все науки и научится махать мечом, – разве этого хватит, чтобы брать приступом Небесный Престол? И потом, кто пойдет за Богоборцем? – спросил Яромир. – Ведь не все, как ты, умеют доказывать, что Вседержитель не всемогущ. Тот человек, который ввяжется в войну на стороне богоборца, если будет убит, все равно попадет на суд Вседержителя. Ну и как же ты поддержишь Богоборца, если на этом заработаешь только вечные муки?

Грено помолчал.

– Как сказать… – произнес он наконец. – Может быть, эти люди будут верить, что их вожак возьмет верх и потом освободит их из Подземья? Говорят, на сторону мятежников встанут земнородные и потомки земнородных, а у них нет никакой бессмертной души. Говорят, они не умирают, как мы… их души растворяются в природе и будто бы возрождаются опять. Вот уже набирается какое ни есть войско.

Грено перестал улыбаться и больше не называл Яромира ни «прямодушным варваром», ни как-нибудь еще. Даже речь бродячего студента зазвучала как-то доверительней, как будто бы он признал Яромира равным себе по знаниям и разумению.