Небо и корни мира
Шрифт:
«Князь Севера Яромир!
Я, Эймер, лорд Орис-Дорм, готов заключить с тобой мир на тех условиях, на каких призывают к миру твои подметные письма. Мои подданные голодны и измучены. Вседержитель оставил нас, а ты обрел колдовскую силу. Я хочу подписать с тобой договор, по которому мои люди получат хлеб, зерно для посева и сложат оружие. Я клянусь именем Вседержителя, что уведу остатки своих войск в Орис-Дорм. Ты дважды нанес мне поражение, и мои воины боятся тебя. Я уже не в силах управлять ими, так что не жди от меня подвоха. Я готов предать себя в твои руки и не прошу никаких особых условий для нашей встречи. Пусть все
Чтобы взять Даргород, требовалась длительная осада. Но это значило, сын погибели не падет в нынешнем году. У даргородцев была горячая похлебка, теплая одежда, привычка к северным морозам. У вардов – только пронизываемые ветром походные шатры и оружие. Им осталась одна-единственная надежда: смерть богоборца…
В глубоком отчаянии Эймер думал: «Я должен его убить. Он вызовет меня на переговоры, и я его убью. Пусть даже Вседержитель и осуждает вероломство». Эймер с отвращением смотрел на собственное письмо. По чести, эту лживую бумагу следовало бы бросить в огонь. В Писании сказано, что праведник не нарушает клятвы, даже данной злодею. Тем большая мерзость в глазах Вседержителя – заведомо ложная клятва его именем. Но богоборец должен, наконец, умереть, чтобы прекратились мучения вардов. «Моя душа сойдет в Подземье… Пускай, лишь бы и он не ушел от расплаты. Он потопил мир в крови, изгнал с севера богоизбранных князей, завладел душами северян… За него гронцы, и даргородцы, и залучане, и хельды. По его вине всех их ждут кандалы подземной тюрьмы…»
Холода вынуждали короля Неэра отвести войска назад к Залуцку и Гронску, на зимовку. Эймер ждал этого дня. Передать письмо в Даргород, а тем более встретиться с богоборцем тайком, было слишком трудной задачей, пока шла осада. Но едва только варды убрали шатры, лорд Орис-Дорм послал к даргородским воротам оруженосца. Преданный юноша ни о чем не расспрашивал. Он был убежден, что исполняет важное и секретное поручение во имя короля Анвардена и Небесного Престола.
Вскоре оруженосец привез Эймеру в Гронск ответ Яромира. Богоборец ждал лорда в Даргороде и обещал ему безопасность.
Эймер чувствовал, как приближается к нему миг мученической смерти. Он знал, что нанесет удар – и дружинники богоборца схватят его. Прежде чем спустятся с небес сияющие вестники и повергнут Обитаемый мир во мрак, нечестивцы успеют покончить с человеком, убившим их главаря.
Потом – цепи Подземья… Вседержитель строг. Предательский удар доверившемуся – не то дело, что позволяет заслужить свет его Престола. Будут говорить: варды одолели богоборца подлым ударом. Не славная победа и справедливый суд, а отравленный кинжал стал орудием верных. В этом будет виноват Эймер из Орис-Дорма, опозоривший свой род.
«Но он заплатит мне и за ночниц, и за туман на дороге моего войска, – сказал себе лорд Орис-Дорм, осторожно набирая яд в потайной желоб кинжала; этот кинжал сделал кузнец, не знавший имени заказчика. – Я совершаю зло. Но с таким злом, как богоборец, и мое зло становится неизбежным».
Семейство Кейли спешило. Элст и Нейви под руки вели бывшего пленного. Он с трудом передвигал ноги. Ершех шел рядом с Лени.
– Ну куда ты сунулась! – распекал ее Ершех. – А если бы попала под горячую руку? Маленьким девочкам
Лени было не до его поучений. Она боялась, что варды опомнятся, вышлют погоню и схватят их всех. Зато Мышонок был счастлив:
– Ершех, ты опять с нами, вот здорово. Без тебя было паршиво!
– Я с вами, – подтвердил вор. – Если хозяйка Кейли не прогонит.
– Куда же тебя прогонишь! – фыркнула Кейли. Она слегка задыхалась и левой рукой хваталась за сердце; топор был заткнут за пояс. – Навоевался за короля, пора и снова на волю. Уф, все живы… Поседею я с вами раньше времени!
На ночлег встали только тогда, когда ушли очень далеко от места стычки. Пленник сказал, что его зовут Мирко и он всего лишь пастух из-под Звониграда.
– Дом разорили. Я бродяжничал, – упрямо твердил он.
– Нейви, нас не догонят? – спросила Лени.
– Не бойся, – ответил Нейвил. – Тут в лесу бродят ватаги северян. Вернее всего, варды подумают, что пленника освободила такая ватага. А северяне знают местность, у них есть свои тайные тропы, укрытия в глухой чаще, и из засады они бить горазды. Едва ли погоня осмелится соваться глубоко в лес.
Кейли тоже беспокоилась. Она выбрала местом стоянки глубокий заросший овраг. Ее семейство привычно суетилось, готовясь к ночлегу. Ершех сразу же взялся за дело. Он взъерошил волосы Мышонка и повел его разведывать ручей. Пока Нейви с Элстом разводили огонь, Мирко сидел, прислонившись к дереву и закрыв глаза. Лени напоила его кипятком, прежде чем засыпать в котелок горстку крупы. Ершех сокрушенно вздохнул, посмотрев на скудные припасы.
– Ну ничего, что-нибудь придумаем, – сказал он в утешение хозяйкам.
Лени подала похлебку Мирко. Знаками она спросила: мол, покормить тебя или сам сможешь? Мирко улыбнулся, покачал головой и взял миску сам.
– Ершех, а жезлоносцы очень злые? – послышался голосок Мышонка.
– В войске все с голодухи злые, – смеялся в ответ Ершех.
Мирко прислушался и помрачнел.
– Ты что? – спросила Лени. – Ешь, ешь давай…
Но Мирко смог съесть совсем мало. Он отставил миску на землю и бессильно опустил руки. Подошла Кейли, наклонилась, потрогала его лоб.
– Жар у него, – мрачно сказала она. – Ну-ка, парень, снимай-ка свою рубашку. А ты, Лени, помоги ему.
Кейли недолго осматривала Мирко. Хоть и у костра, а без рубашки холодно. Он вдобавок стеснялся. Кейли увидела, что все тело у Мирко в кровоподтеках. Она попыталась прощупать ребра, но стоило ей пару раз нажать пальцами, как у парня все лицо покрылось испариной.
– Как бы и внутренности не были отбиты, – хмуро заключила Кейли осмотр. – Сейчас лекаря-то не сыщешь. Как же ты так, а! Лени, достань и завари ту траву, что я для Мышонка на зиму от кашля припасла.
– На юге-то все же тепло! – рассуждал за ужином у костра Ершех. – Хоть по-человечески пожить перед концом света. Мало мы тут мерзли в лесах!
– Мы как волки в облаве, – устало сказала Кейли, прихлебывая кипяток. Она сидела на поваленном дереве. – А теперь еще и больной с нами ведь! И идти медленнее будем, и покормить его надо, и подлечить.
– В такое время прежде всего о своих надо думать, – тихо заметил Ершех, так, что его слышала только Кейли.
– Что значит «свои»? Теперь и он – свой, – возмутилась хозяйка.