Небо и корни мира

Тулянская Юлия

…Беспокойный сон только отнял у Джахира силы. Когда он пришел в себя, было начало светлого и жаркого вечера. Под чьими-то тяжелыми шагами скрипели ступеньки лестницы. Мальчик приподнялся на локте и замер. Он вспомнил: нынче утром чужак выкупил его у родичей. «Зачем?!» – подумал Джахир. На что этому бродяге раб, раз у него все равно нет ни жилья, ни лошадей, ни овец, ни коз, ни другого какого имущества, для которого нужен работник? Но он заплатил тридцать драхимов. Значит, знает, зачем…

Джахир уже слышал, что у чужеземца простое

и здешнее имя – Омир. Правда, к своему имени тот всегда добавлял еще какое-то короткое слово, которого мальчик не запомнил. Наверное, так было принято обращаться к старшему на его родине, это слово означало, может быть, «господин» или «почтенный».

Яромир вошел и увидел, что Джахир не спит, приветливо усмехнулся. Джахир помнил и эту усмешку. Недавно, промывая ему длинный порез, Оставленный вскользь ножом одного из родичей, Омир точно так же доброжелательно скалил зубы:

– Не шевелись – тогда не будет больно. Это оттого столько крови, что полоснули по боку, а так ничего… Да не бойся, не дрожи так: я не ем детей.

Но он тогда ошибся: хотя Джахира и била дрожь, ему не было страшно – ему было все равно. Он покорно подчинялся рукам Яромира, пока тот перевязывал ему грудь, но даже не чувствовал боли и не помнил, когда его охватил глухой, смутный сон: тогда же или уже после перевязки.

Теперь, разбуженный грузными шагами Омира по лестнице, Джахир тихо произнес:

– Омир-саби…

Он так и не вспомнил коротенького почтительного слова, которое прибавлял к своему имени чужеземец, и назвал его на свой лад. Омир переспросил:

– Это я?

Джахир кивнул.

– Ну, пусть так… – пробормотал Яромир.

Его лицо – не такое, как у людей востока, борода другого цвета, чем у здешних мужчин – не нравились Джахиру. Темно-русые пряди окружали широкий лоб Омира, выпуклые мышцы под оборванной рубашкой свидетельствовали о большой силе. Омир напоминал мальчику-хузари львов, которых держали монахи в восточных храмах. Считалось, что даже львы поклоняются Вседержителю. Но львам вырывали клыки, и те, с грязными гривами и впалыми боками, устало ходили вместе с надсмотрщиками собирать милостыню для храма. Омир показался Джахиру таким же несчастным храмовым львом: с виду он был и грозен, и жалок, и изумление перед его могучей фигурой не могло затмить в высокомерной душе юного хузари презрения к нищему чужеземцу. Но еще больше в душе Джахира было презрения к самому себе. Вот чего он стоит! Кто не сумел умереть в бою, не сумел даже принять наказание за свою трусость от руки родича, тот годен быть только рабом нищего.

Яромир перешел жить в комнатушку Джахира. Мальчик заплатил хозяину за жилье вперед.

– Кто были эти ребята, которые на тебя напали, Джахир?

Тот тихо сказал:

– Мой дед, дядя Хусардин и его два зятя.

Джахир подумал, что отец и старшие братья, наверное, погибли, раз за ним пришли дед и дядя, а не они. Тогда у юноши-хузари с ненавистью вырвалось:

– Зачем небеса послали мне тебя?! Лучше бы я умер!

Джахир был несколько дней болен из-за раны, хоть и нетяжелой. Он рассказал Яромиру, как испугался

смерти и повернул коня, бросив в бою своих родичей. Конец его рассказа прозвучал с бесхитростной откровенностью:

– И Всевышний наказал меня за это – сделал твоим рабом.

Яромир выслушал с озадаченным видом. Он сумрачно думал, что ему вовсе не нужно в дорожные товарищи ребенка. Да и не возьмут его на галеру… Гребцом – молод, матросом не умеет…

– Ах ты, бедняга, – устало произнес Яромир. – Да ничего. Я не такой плохой человек, как кажусь. Ты, может, поверил, когда я говорил, будто бы я был на каторге, потому что зарезал столько людей, что считаю кровь за простую воду? Это брехня, брат. Это я для твоих родичей… Я не так много сделал людям зла, как сам повидал лиха.

Но Джахир не понял, что такое каторга. У хузари не было ни цепей, ни тюрем. Мальчик подумал, что Омир когда-то сам был рабом. Может быть, он и есть беглый раб. «Всевышний сделал меня рабом раба в наказание за трусость», – с отвращением к себе мысленно повторял мальчик.

Джахир чувствовал, что ненавидит Омира все больше. Мальчик сердился, что, услышав о его трусости, Омир ничем не проявляет своего презрения. Или этот чужеземец в самом деле не знает ни чести, ни стыда и ему все равно? Так может, его тоже выгнали из рода, раз он живет на чужбине?

Яромир поднял взгляд на бледное и настороженное лицо паренька. Густой темный пушок над верхней губой хузари не делал его мужественней, а даже наоборот, придавал лицу наивное, детское выражение.

– А ты видал моего пса? – спросил Яромир. – Его зовут Шалый. Это у нас корабельный пес. Живет на гребной палубе, спит у меня под скамьей. Ну, а пока стоянка – увязался за мной. Ни за что не захотел оставаться… Тебе нравится Шалый?

Джахир ничего не ответил. С чего бы стал ему нравиться этот желтый пес, да и его светловолосый хозяин? Наверное, сам Князь Тьмы поставил их на дороге юноши-хузари, чтобы не дать ему искупить свою вину смертью.

Через несколько дней рана Джахира затянулась, он с особенным нетерпением стал ожидать решения своей судьбы.

Понятия чести предписывали мальчику сохранять невозмутимость. Но Джахиру не хватало сил обуздывать переменчивый нрав, которым хузари выделялись даже среди страстных народов востока. Иногда, дрожа от ярости, Джахир думал, что должен ночью убить Омира: воин-хузари не может быть ничьим рабом! Но тут мальчику приходило на ум, что позорная участь раба для него – наказание свыше. Он сам уже поступился гордостью воина и позволил чужеземцу выкупить себя у родичей – кого ему теперь винить?

Яромир старался подкупить мальчика, доброжелательно скаля зубы и показывая Шалого. А Джахира до глубины души оскорбляло, что ничтожный бродяга ведет себя с ним как с ребенком. Только иногда его охватывало любопытство, и он расспрашивал Яромира о севере. Там полгода лежит снег, дожди идут даже летом; там так много дерева, что из него строят дома, а люди ходят в меховых шубах.

– Я совсем здоров. Что ты хочешь, чтобы я делал для тебя, Омир-саби? – спросил мальчик.

– А ты поехал бы со мной на север?