Небо и корни мира
Шрифт:
Яромир на привале, трепля обалдевшего от жары и жажды Шалого по косматой морде, с кривой усмешкой тихонько говорил: «Понимаю, брат, худо тебе… Днем пекло, ночью стынь, а ведь еще обратно ехать придется. Ну, потерпи…»
Джахир почти не разговаривал с ним. Яромир тоже не трогал своего попутчика, понимая, что паренек держит пост и думает о душе. Он только сомневался: как бы Джахир не переусердствовал с постом (клин клином вышибают, и милое дело – мучить себя, если камень лежит на душе). Эта-то мысль и примиряла Яромира с тем, что его занесло в пустыню, где песок скрипит на зубах и ветер напоминает жар от костра. Когда он сам слег
Однажды заполдень, в тени навеса под барханом, Джахиру приснился страшный сон. Будто бы Омир, раненный в горло ножом, на свой лад ухмыляется ему: «Не бойся, я не ем детей!» И тут вдруг налетел горячий ветер, полный песка и пыли. Джахир проснулся и понял: будет хамсин.
Хамсин напомнил Яромиру вьюгу в степи. Горячий ветер, несущий песок, уравнял всех. Паломники, хузари Джахир, северянин Яромир, пес Шалый – все, переждав под своими навесами метель из песка, смотрели мутными взглядами и двигались как во сне.
Яромиру чудилось, что у него во рту такая же раскаленная пустыня, как и вокруг. Песок незримо тлел, как угли под пеплом. Даже не видя себя со стороны, Яромир понимал, что выгорел до черноты, не только снаружи, но и изнутри, и кругом него были такие же почерневшие, опаленные лица.
Когда караван пришел в оазис Семи источников, паломники поили верблюдов, пили сами. Яромир несколько раз окатил Шалого водой из колодца. Косматый пес устало и медленно встряхнулся, разбрызгивая капли. Влажная шерсть слиплась, и стало видно, какие впалые у него бока. Джахир, сняв бурнус, строго смотрел обращенным в глубь себя взглядом.
В оазисе возле могилы святого вместе с шейхом жило лишь несколько его учеников. Их пищу составляли дары паломников и плоды финиковых пальм, которые росли в оазисе сами по себе. Избегая всего мирского, шейх и его ученики не возделывали землю.
Паломники побогаче раскидывали привезенные с собой шатры поодаль от святого жилища шейха. Кто победнее, спали под простыми навесами прямо на земле, как устроились и Яромир с Джахиром.
Почти до самого вечера они пролежали в полусне. Только к вечеру, когда стало прохладнее, Джахир достал из дорожной сумки лепешки и сушеные фрукты. Большая часть всего, что они взяли с собой, ушла на подношение шейху. Джахир еще днем ненадолго отлучился, чтобы передать свой дар старшему ученику святого. У них с Яромиром теперь оставался только небольшой дорожный запас.
– Завтра шейх будет говорить проповедь, господин, – отчужденно сказал Джахир за едой.
Он уже успел спросить старшего ученика о том, правда ли у его наставника хранится кинжал пророка? Теперь Джахир знал, что кинжал здесь.
На другой день он слушал проповедь с таким чувством, как будто бы совершал молитву перед боем. Святой вышел из маленького простого шатра. Паломники, ожидавшие его, опустились на колени.
Белобородый святой с морщинистым, высохшим лицом говорил тихим голосом, тоже казавшимся каким-то сухим, подобным звуку, с которым перекатывается под ветром песок.
– Пока человек не воюет, – проповедовал шейх, – он готовится к войне. Будьте воинами Всевышнего, берущими на себя тяжкий груз уничтожения. Не знайте жалости: пусть вместе с тьмой неизбежно гибнет некая часть света, но иначе не совершить праведной мести. Не прислушивайтесь к словам нечестивцев:
Джахир чувствовал, что каждое слово святого раскаленным клеймом оставляет след в его сердце. Мальчику казалось, будто шейх Хамал видит его душу насквозь и ждет от него подвига во имя веры: готовности вонзить кинжал в сердце демона. Как он раньше мог сомневаться и жалеть Омира, если он – враг?
«Будьте воинами Всевышнего…»
Когда шейх закончил проповедь и хотел уйти в шатер, Джахир в отчаянном порыве простерся ниц у самых его ног. Шейх постоял над ним мгновение и обронил:
– Пойдем со мной.
Джахир воротился уже ночью. Шейх поверил его рассказу о демоне. Святой и сам полвека отдал борьбе с тьмой. Выслушав юношу, шейх воззвал про себя к Вседержителю, огладил ладонями бороду и достал из сандалового ларчика священный кинжал.
– Демон могуч, – сказал старец, – раз не побоялся приехать с тобой в это благое место. Но не бойся ничего: ты воин Всевышнего. Святость кинжала пророка так же гибельна для демона, как для человека – яд. Самая легкая рана, которую ты нанесешь, заставит демона принять свой подлинный облик и издохнуть в мучениях. Но помни, юноша-воин: посланцы бездны коварны. Берегись, чтобы демон не разгадал твоего замысла и не растерзал тебя раньше. Завтра на рассвете принеси мне назад кинжал пророка и сердце демона. Это будет искуплением твоей вины.
Джахир еще раз преклонил перед ним колени и вышел. Священный кинжал, завернутый в ветошь, он спрятал у себя на груди.
Подойдя ближе к навесу, возле которого лежал привязанный к пальме верблюд, Джахир замедлил шаги. В душе мальчик надеялся, что Омир-саби уже спит. После того как шейх благословил его и наставил, Джахир не хотел ни о чем говорить с демоном. Прежняя власть Омира над ним не должна была теперь ослабить его воли.
Но юноше не повезло. Узнав его походку, тявкнул Шалый, и Омир-саби, лежавший под навесом, приподнялся на локте.
– Где тебя носит, Джахир? Ну?.. Что тебе сказал шейх?
– Шейх мне сказал, что раб должен чтить и слушаться своего господина, – безучастно ответил Джахир.
Оба завернулись в плащи и устроились под навесом. Джахир закрыл глаза и затих. Он решил, что убьет Омира во сне. Мальчик понимал, что у него не хватит сил схватиться с ним в открытую. Джахир не обманывал себя: ему было страшно при мысли, что нынче ночью он заглянет в глаза чудовищу. Но лучше быть растерзанным демоном, чем на рассвете явиться к шейху без его сердца и признаться, что не посмел.
Временами доносились фырканье или вздох верблюда. Из пустыни летели с рождения знакомые Джахиру крики гиен и шакалов. Костер почти догорел, угли только немного тлели. Омир лежал на спине, одну руку откинув в сторону, другую положив себе на поднимающуюся от дыхания грудь. Джахир встал на колени подле него. Пес демона тоже спал рядом с хозяином, уткнув морду в вытянутые передние лапы. Мальчик сжал в ладони кинжал пророка: он лежал в руке, как влитой. Голова Омира-саби была запрокинута: задрав свою бороду к полотнищу навеса, он, как нарочно, подставлял горло… На миг Джахира опять охватила слабость. Он подумал, что если ударит ножом, то Омира больше не будет. Он, может быть, будет где-нибудь в преисподней, осужденный Вседержителем. Но с ним, Джахиром, его не будет больше никогда.