Небо и земля
Шрифт:
— Какое?
— Вы понимаете, конечно, что война ведется не только на фронте…
«Отвечает на мой вопрос о преднамеренных поломках?» — подумал Быков, но сразу почувствовал, что догадка неверна.
— Военные сведения, необходимые для разведки, добываются самыми разнообразными путями. Авиация открыла новые возможности… — Он помолчал, словно переводя дыхание, и взволнованно протянул: — службе разведки. Подумайте сами, раньше разведку делали егеря. Как мало они видели тогда — только то, что было у них перед глазами. Теперь разведку ведут аэропланы. Кругозор летчика в
— Вполне…
— Раньше для того, чтобы наш агент смог пробраться в тыл противника, понадобились бы самые отчаянные ухищрения. Теперь стало неизмеримо проще: достаточно сделать удачную посадку в тылу — и агент высажен в нескольких десятках верст от фронта. Не нужно искать проводников, и дело идет гораздо лучше, чем прежде.
— Но и противник может таким же путем доставлять своих разведчиков.
— Конечно, — подумав, ответил Васильев. — Вы, должно быть, заметили, что я однажды делал такой полет с человеком, которого вы и ваши друзья невзлюбили?
— С Пылаевым…
— Да, да, именно с Пылаевым, — обрадованно подхватил Васильев, словно боялся первым назвать имя недруга летчиков.
— Мы догадались…
— Дело искусства и расчета, — самодовольно улыбнулся Васильев. — Ведь вы считаете меня хорошим пилотом?
Не дождавшись ответа, он продолжал беседу:
— Вчера я был у врача. Он осматривал меня и заявил — нервы шалят. Запретил полеты. А я получил только что приказ из штаба: необходимо сейчас же вылететь и доставить нашего агента в тыл противника. Заметьте, дело секретное, и вы о том никому из своих друзей ни слова, — спохватился он и укоризненно посмотрел на Быкова.
— Понятно…
— Я поручаю вам доставить Пылаева в тыл противника и вернуться назад сегодня же.
— Не могу исполнить приказ.
— Почему?
— Потому что я не верю Пылаеву: он может служить кому угодно, хоть черту…
— У вас нет для подобных разговоров никаких оснований, — сказал Васильев и медленно заходил по комнате.
— Вы можете, конечно, верить Пылаеву. Но я никогда не делал того, что казалось мне нечестным…
— Нечестным? Не хотите ли вы сказать это еще о ком-нибудь? — угрожающе подходя к Быкову, вскрикнул он.
— Я говорю о Пылаеве.
Васильев в упор глядел на Быкова. Кулаки его были сжаты, припухшие веки дергались, красноватые глаза слезились.
— Идите, — сказал он наконец, снова склоняясь над альбомом.
Глава тринадцатая
Присланного Николаем человека Быкову удалось устроить мотористом. Семен Попов, бывший путиловский рабочий, до того был в пехотной части, находился на передовых позициях и полным котелком зачерпнул солдатского горя. В авиационных отрядах жили обособленной жизнью, мало знали о действительном положении дел на позициях, а о солдатской жизни и того меньше. Летчики видели только фронтовые тылы, линию же фронта им удавалось разглядеть лишь сверху, с птичьего полета. И потому так жаден был Быков на расспросы, когда попадался ему человек, побывавший в самой гуще солдатской массы. Именно таким человеком и
Быков только с друзьями мог делиться своими сомнениями и заботами. Взяв в руки оружие, приходилось драться, десятки раз рисковать жизнью, вылетать в самые рискованные операции, и Быков стал известным летчиком, чьи портреты печатались часто в иллюстрированных журналах. Но горька и тяжела была ему эта слава! Он ненавидел вражеских летчиков за их жестокость, за то зло, которое они причиняли беззащитным людям. Но не меньше ненавидел он и Васильева. А ведь приходилось подчиняться его приказам, встречаться с ним, разговаривать… Быков понимал, что отношения его с Васильевым добром не кончатся… Васильев был для него выражением всего строя, гнёт которого испытывал Быков смолоду.
С каким нетерпением в пасмурные январские дни 1917 года ждал он новой встречи с Николаем!..
Однажды утром, неподалеку от ангара, Попов подошел к летчику и, откозыряв, тихо сказал:
— Поговорить мне надо с вами по секрету…
— По секрету? Неприятности какие-нибудь у нас?..
— Неприятностей никаких нет…
— Почему же тогда по секрету? Ведь только о неприятном люди секретничают, а уж если у них что-нибудь хорошее случается, тут секретов не бывает.
— Напрасно вы так думаете. Иногда и хорошее известие по секрету следует передавать. Чтобы те, кому не следует, о нем не узнали.
— Если так, то секретничайте…
Быков свернул на тропинку, ведущую к проселку, рядом зашагал Попов.
— Собственно говоря, дело у меня к вам самое простое, но мне хотелось с вами обязательно поговорить, — ведь Николай Григорьев уверял, что вас обрадует весточка от него…
— Я хотел бы его увидеть.
— Он о том же просил.
— Тогда, может быть, теперь же поедем?
— Сейчас не могу, но часика через полтора закончу сборку мотора и готов с вами ехать.
Дор'oгой Попов больше говорил о Васильеве и об отрядных порядках, чем о Николае Григорьеве и о предстоящей встрече.
— Вас механики и мотористы любят, — сказал Попов, обращаясь к Быкову и стирая рукавом пыль с козырька фуражки. — Им нравится, что вы независимо держитесь с Васильевым. Он, по правде говоря, вас и ваших товарищей боится. И то: из старых офицеров он один в отряде остался. А остальные — военного производства, не из дворян, а из простых людей, как вы, как Тентенников, как все мы. Поэтому Васильев нам и не верит. Ведь вот без вас случай был, Тентенников чуть не побил его.
— Кузьма мне об этом не говорил.
— Зато мы видели: не знаю, из-за чего спор между ними вышел, но должен чистосердечно признаться: поспорили они крепко. И вот…
Попов прищелкнул пальцами и, надев фуражку, продолжал:
— И вот слышим мы бас Тентенникова: «Конечно, на дуэль меня как недворянина вы вызвать не можете. Я ваших дуэльных кодексов не знаю и дворянским тонкостям не обучался. Но уж, извините, если кто меня обидит, то силу кулака моего обязательно испробует». И знаете, я удивился: Васильев нахрапист, резок, а тут вдруг растерялся и бочком, бочком в сторонку — и смылся.