Небо и земля
Шрифт:
Они помолчали. Голос диктора снова ворвался в мглистую прохладу осенних улиц. Отряд Толубеева давно уже пересек Каму. Лена зябко куталась в пуховый платок. Тентенников дремал.
— Что же, поспать надо, — сказал Быков. — Ведь скоро нам уж надобно на аэродром. Ты где постелила Кузьме? — спросил он у Лены.
— В Ваниной комнате.
Тентенников поцеловал руку Лене, похлопал по плечу Быкова и пошел в ванную комнату — принять душ перед сном.
— Соскучилась без меня? — спросил Быков, когда они остались одни.
— Ужасно, — ответила Лена. — Когда
— Прежде мы так часто расставались, и спокойно обходилось. А теперь разбаловались, пожалуй.
— Время идет, старость выросла перед нами нежданно, как гора в пути.
— А я хорошо отдохнул: спал в лесу, постреливал со скуки, ни газет не читал, ни книжек, только жил, дышал хвоей, плавал, спал. Это, знаешь, лучше курорта.
— В будущем году и я с тобой поеду.
— Обязательно. А меня очень взбаламутил нежданный сегодняшний посетитель, и снова проплыло все перед глазами, как в былые годы. Словно с палубы парохода смотришь на уходящие назад берега. И Кузьму так жалко стало после сегодняшних рассказов.
— Стареет он…
— Да и мы с тобой не молодеем. А почему нам прошлое так часто о себе напоминает? Да потому, что мы… Как бы проще сказать? Тридцать лет назад несколько десятков молодых русских взялись за руль и сели на самолет — пошли по дороге Ивана Голубева, — помнишь, я рассказывал тебе о нем, он был механиком у Можайского и поднял в небо самый первый в истории самолет… С тех пор, какие коловращения ни ожидали нас в жизни, мы верны остались своей первой любви. И жизнь нашего круга связана воедино навеки… Только теперь нас уже не несколько десятков, а много, много тысяч…
Зазвонил телефон.
— Сказать, что тебя нет дома? — спросила Лена, снимая трубку.
— Нет, зачем же. Ведь неизвестно, кто позвонит, — может быть, дело какое-нибудь срочное…
Лена честно призналась, что ей было бы приятней, если бы сегодня не было этих надоедных звонков, — ведь рано утром надо быть на аэродроме, и поговорить, как всегда в день приезда, еще ни о чем как следует не удалось…
— Слушаю, — спокойным, негромким голосом сказал Быков и сразу же весело отозвался. — А кто спрашивает?
Лена сидела рядом, и, на мгновенье прикрыв трубку ладонью, Быков шепнул:
— Какая-то девушка справляется о Ване…
— Она часто звонит… И главное, не сказала ни разу, как её зовут и откуда она его знает.
Быков лукаво улыбнулся, отвечая своей невидимой собеседнице:
— Ждем его рано утром. О времени его прилета вы могли бы узнать и без телефонного звонка, — стоило только включить радио. Ведь каждый час передают сводки о перелете Толубеева.
Он помедлил мгновенье и ласково спросил: — А что ему передать? Как вы говорите? Женя? А отчество ваше? Без отчества можно? Просто Женя? Что же, просто Женя, когда он прилетит, мы сразу ему расскажем о вашем звонке.
Покачав головой, он повесил трубку.
— Голосок у неё приятный… Собственно говоря, давно следовало ждать, что
— Не от неё ли письма Ване приходили? — спросила Лена, протягивая мужу пачку узких зеленоватых конвертов. Ванин адрес на каждом конверте был выведен очень старательно, прямыми и ровными буквами, а фамилия отправителя писалась небрежно, с крутым росчерком, словно для того, чтобы никто посторонний не смог прочитать её.
— Жениться ему давно пора, — распахнув окно, проговорил Быков, — но уж как там ни хочет, а жить и после женитьбы должен с нами. Ты ведь свекровью злой не будешь?
Лена засмеялась, подошла к мужу, обняла его, и долго простояли они у распахнутого окна, жадно вдыхая влажный осенний воздух и внимательно следя за скользившими по мостовой красными, зелеными и желтыми полосами сигнальных огней. Радио молчало, редкие гудки автомобилей не доносились на седьмой этаж, и вдруг снова нарушил тишину телефонный звонок. На этот раз звонил начальник конструкторского бюро завода, на котором работали Тентенников и Быков, — инженер Свияженинов. Новости, сообщенные им, были, очевидно, так радостны и неожиданны, что Быков ударил каблуком по паркетному полу, словно собираясь пуститься в пляс, и сразу же постучал в дверь Ваниной комнаты.
— Не спишь еще, Кузьма?
— Не спится почему-то, — ответил Тентенников, открывая дверь. — Сижу над книгой, — и читать не хочется и ко сну не клонит — все думаю…
— А у меня новости!
— Новости? — удивился Тентенников. — Никто не приходил сейчас, а ты говоришь — новости…
— А телефон на что существует?
— Зачем же тогда томить меня? Сам знаешь — нетерпелив я. Сразу рассказывай…
— Звонил сейчас Свияженинов…
— Так, так.
— И рассказывает, что был вчера в Управлении военно-воздушных сил…
— Он там, почитай, каждый день бывает, — разочарованно сказал Тентенников.
— Нет, ты дальше послушай. Он сказал, что беседовал с Ваниным начальством и узнал такие новости… Да ты пляши, пляши…
Но Тентенников плясать не собирался, и Быков, еще раз пристукнув каблуками, радостно проговорил:
— И узнал там, что Ваня больше радистом не будет. Понимаешь ли, скрытная его душа, что он придумал? Летчиком, оказывается, стал!
Вот тут-то Тентенникова уже не нужно было уговаривать плясать, и Лене пришлось вмешаться в разговор друзей:
— Не надо, Кузьма, сапоги у тебя с подковами, такой грохот подымешь, что с нижнего этажа жильцы прибегут.
— Что ж, раз хозяйка не велит — не буду, но радость для стариков сегодня большая. Мы-то с Петрухой больше всего мечтали, что Ваня летчиком станет, не нравилось нам его увлечение радио. А он, оказывается, без шума и треска все по-нашему сделал… И правильно: характер у него самый летный, он со временем большим авиатором станет.
Так и не заснули они до рассвета, вспоминая Ванину жизнь с самых первых лет и мечтая о предстоящих изменениях в его судьбе.