Небо и земля
Шрифт:
Когда диктор сообщил, что отряд Толубеева уже подходит к Владимиру на Клязьме, внизу загудел приехавший за Быковым автомобиль.
Гладко выбритый Тентенников торопливо надевал кожаное пальто.
— Не опоздать бы! — простонал Тентенников. — Обидится Ванюшка, если не найдет нас на аэродроме.
Радостно улыбаясь, открыл шофер дверцу, и все трое уселись на заднее сиденье: рядом с шофером на обратном пути поедет Ваня.
Москва еще только начинала просыпаться. С тяжелым шарканьем неслись по рельсам первые трамваи. На грузовиках, прикрытых брезентом и рогожей, развозили
— Не опоздать бы! — беспокоился Тентенников.
У въезда на аэродром уже стояла длинная очередь автомобилей. Тентенников побежал за пропусками и через пять минут принес три белых листочка.
Из соседней группы отделился светловолосый коренастый человек в кожаном пальто и неторопливо подошел к Тентенникову.
— Здравствуй, земляк, — сказал он, потирая руки. — Что не заходишь? Забыл? Загордился?
— Зря говоришь… Кто же посмеет перед Чкаловым нос задирать? Не родился еще такой летчик на свете!
— Ну, перед Чкаловым, конечно, нельзя, но перед Валерием Павловичем можно, — улыбаясь, сказал Чкалов.
— А перед Валерием Павловичем тем более нельзя возноситься земляку, нижегородскому уроженцу. Горький да ты наш город прославили. Каждый мальчишка об одном мечтает: таким, как Чкалов, стать. К тому же: начну нос задирать — ты и напомнишь, какие небылицы про меня в Нижнем сочиняли.
— Будто уж и сочиняли? — усмехнулся Чкалов.
— Нет, я верно говорю, не выдумываю. Я как-то приехал в Нижний лет десять назад, остановился по старой памяти в «России» — и спрашиваю у старого маркера, — он еще в девяностых годах начал бильярдные шарики по зеленому полю катать, — не помнит ли он знаменитых уроженцев нижегородских. «Как же, — говорит, — помню! Взять хотя бы летчика Тентенникова — веселый человек покойник был. Бывало, за обедом по две сырых стерляди съедал». Я и спорить не стал.
— Ту историю и я слышал… А ты вот что: как молодой Быков приедет, собирайся ко мне со всеми своими в гости. Рад буду земляку.
Тентенников прошелся по полю с Чкаловым и снова вернулся на старое место. Встречающих с каждой минутой становилось больше. К летчикам подходили знакомые и незнакомые люди, расспрашивали о Толубееве, о штурманах и летчиках толубеевского отряда, о молодом Быкове, радисте флагманского корабля.
Неподалеку от Быкова стояла девушка, высокая, худенькая, внимательно прислушивавшаяся к разговору о Толубееве.
Её оттеснили было от летчиков, но немного погодя она снова подошла к ним и остановилась подле Тентенникова.
Тентенников приосанился, на самые брови надвинул форменную фуражку, посмотрел на неё ласково — и под старость был он неравнодушен к женской красоте. Он давно уже заметил эту девушку в светлом берете с крохотным букетом гвоздики на отвороте плаща. У неё были удивительно ясные светло-карие глаза, и, что бы она ни говорила, всегда казалось, что глаза её смеются.
Она очень волновалась, должно быть, и внимательно глядела в ту сторону, где стояли Быков и Тентенников. Было
Он не сводил глаз с неё, и девушка, почувствовав вдруг его пристальный взгляд, отвернулась. Но что-то все-таки тянуло её к ним, и через несколько минут она снова стала смотреть на Тентенникова.
— Ну что же, — сказал Ваня, подходя к Быкову. — Сегодня вечером нас приглашают на прием в наркомат, а до той поры я свободен.
Тентенников взял Ваню за руку и отвел в сторону.
— Ты погляди-ка, — сказал он вполголоса, — эта девушка почему-то очень интересуется вашим отрядом.
Девушка подбежала к Ване и протянула ему букетик, который только что сняла с отворота своего плаща.
— Вот, — сказала она, — я так волновалась!
Ваня едва успел поздороваться с девушкой, как в разговор вмешался Тентенников:
— Какой ты пентюх! Не предупредил заранее… Мы бы её обязательно сюда на автомобиле доставили…
— Я не знал, захочет ли она меня встречать.
— О господи! — проговорил Тентенников. — И почему только так устроено: вечно в сердечных делах какая-то неразбериха. Проще надо, ребятушки, проще!
— Ты думаешь? — насмешливо спросил Ваня. — А сам, небось, тоже мудрил смолоду?
— Вот оттого нынче запутанных отношений и боюсь.
Чем дольше Тентенников разглядывал девушку, тем больше она ему нравилась, и он сразу же предложил Ване:
— Ты с ней особенно тут не разговаривай, мы её с собой в машину возьмем. Я вместо шофера сяду, вот все и поместимся.
И сразу же повел девушку к Лене.
— Полюбуйся, — сказал он, — Ванина знакомая, тоже встречать его пришла. И как вы только пропуск раздобыли?
— Из-за пропуска я ужасно намучилась, — призналась девушка, и голос её понравился Тентенникову: мягкий, грудной, очень похожий на голос Лены в молодости. — Из бюро пропусков меня чуть не прогнали. Но я сказала, что мне обязательно нужно быть на аэродроме. Они посмеялись, а пропуск все-таки выписали.
— А мы с вами уже знакомы, — ласково проговорила Лена, протягивая ей руку. — Ведь вы и есть та самая девушка, которая упорно не хотела сказать мне, как её зовут, когда звонила по телефону. А вот мужу моему вы сразу признались, что вас зовут просто Женя…
Девушка была взволнована, от смущения она и слова не могла выговорить, но глаза её смеялись, и самой Лене, глядя на неё, стало легко и весело.
Ваня и Быков стояли в сторонке. Как всегда, встретились они просто, суховато, даже без поцелуев и ласковых слов. Но в крепком рукопожатии, которым они обменялись, пристальном взгляде Быкова и чуть растерянных движениях Вани, иногда отвечавшего невпопад на простые вопросы названого отца, сказывалось истинное отношение этих людей друг к другу. И Лена, во время разговора с новой знакомой наблюдая за мужем, невольно вспомнила давнее признание Вани, сказавшего когда-то, еще в ранней юности, что он за Быкова, ни на минуту не задумавшись, отдаст свою жизнь.