Небо и земля
Шрифт:
Назавтра утром Быков и Глеб собирались в полет. Тентенников тоже пошел вместе с ними на аэродром и смущенно кряхтел: очень сердило его, что с Быковым летит не он, а Победоносцев.
Быков поднялся первым. Вслед за ним взлетел Глеб.
Самолеты шли рядом. Скосив глаза, видел Глеб невдалеке быковский моноплан.
Первое время Глеб слишком был занят полетом и не наблюдал за тем, что делается внизу, на земле.
Ветер относил самолет влево.
Глеб взглянул вниз, — горы дымились, словно курились вулканы. Стало весело и легко на сердце, — внизу начиналась Буковина.
Они
Впрочем, нет, это только казалось Глебу: вглядевшись внимательней, он увидел тени, скользившие по узким дорогам, и пожалел, что не может смотреть в бинокль, как наблюдатель, сидевший сзади.
Тени двигались медленно, — части противника направлялись на восток…
Над зелеными холмами враг обстрелял самолеты. Летчики шли теперь на высоте в полторы тысячи метров.
Снизившись, они уже не увидели следов шрапнельных разрывов. Глеб снова скосил глаза на самолет Быкова. Человек, летевший сегодня рядом, был лучшим его другом. Какие бы испытания ни ожидали обоих, их жизни связаны вместе, разрубить их товарищество сможет только смерть…
Они пролетали над зеленой горной страной, над бурыми скалами, над холмами самой причудливой формы… Все время ловил себя Глеб на том, что подбирает сравнения: та гора похожа на верблюжий горб, и в самом деле горбится она над обрывом долины, словно вот-вот скатится вниз. Озеро, притаившееся неподалеку, кажется круглым, как колесо, — еще немного, и покатится оно вдогонку самолету…
Наблюдатель протянул Глебу записку. «Внизу артиллерия противника», — прочел Глеб.
Самолет Быкова шел теперь впереди.
Вскоре из-за озера, как из-за набежавшей волны, скользнула длинная тень. Сразу увидел Глеб нарядный маленький город, раскинувшийся на отлогих холмах.
Черновицы…
Снова небо поплыло в разноцветных разрывах шрапнели.
Самолеты сделали круг над городом и полетели обратно по старому маршруту.
Летели быстро, и Глеб вспомнил слова русского конструктора, сказанные еще до войны: «Дайте аэроплану скорость, и мы пустим в воздух вагоны».
«Мы люди того поколения, о котором через триста лет будут говорить с завистью, — думал Глеб, — ведь мы были чуть ли не повивальными бабками новой техники… Давно ли люди еще мечтали об аэропланах, на полет сбегались смотреть, как на чудо, а теперь без воздушной разведки не обходится уже ни одна большая военная операция… При Петре Великом новый флот начинался… Может быть, и наши самолеты сохранят со временем, как мы сохраняем теперь петровский старенький ботик?..»
Он думал о предстоящем бое, о друзьях и врагах, только о Наташе старался не вспоминать, словно боялся, вспомнив о ней, выпустить ручку. И острая боль утраты снова мучила его, как горький запах полыни, доносившийся, казалось, с далеких русских полей…
Вдруг он увидел метрах в четырехстах вражеский самолет. Он посмотрел в другую сторону. Еще два самолета.
Что ж, сегодняшний полет кончится боем… Наблюдатель бросил записочку: «Противник».
В самые первые дни войны летчики еще ничего не знали о воздушном бое. Два самолета воюющих армий, встречаясь в небе,
Глеб крепко сжимал ручку. Сердито ревел мотор. Земля пролетала внизу, пестрая, как одеяло, сшитое из разноцветных кусочков.
Самолет Быкова набирал высоту; «ньюпор» Глеба тоже пополз вверх. Вражеские аэропланы скользили еще на развороте, а русские уже были высоко над ними.
«Я не сбиваю — меня собьют…» — вспомнил Глеб слова приятеля и выровнял самолет.
Почти одновременно с Быковым он взглянул на самый большой из трех аэропланов, летевший под ним, и тотчас начал пикировать на уже обстрелянного им противника.
«Если он возьмет кверху, — подумал Глеб, — мы протараним друг друга и погибнем оба».
Прошло несколько мгновений, они показались годами. Глеб выровнялся над самым «альбатросом».
«Альбатрос» накренился. Мгновенье, короткое и в то же время невыразимо длинное, «Альбатрос» неподвижно висел в воздухе, словно поддерживал его невидимый воздушный поток, и вдруг начал падать.
Вираж влево — и самолет Глеба попытался пойти на второй немецкий аэроплан… Но небо было чисто, и только самолет товарища летел рядом.
…Когда Глеб выходил из кабины, Быков, снизившийся первым, подбежал к нему, крепко обнял, улыбнулся:
— Карусель в глазах. До сих пор не опомнюсь… Бесконечным пике давил немца к земле…
— Два аэроплана сбиты, — сказал наблюдатель, — а третий сбежал.
Тентенников растерянно приветствовал приятелей, и сразу понял Быков, что волжский богатырь чем-то озабочен. (Наташа сидела в халупе летчиков и ждала мужа. Это и было причиной волнения Тентенникова.) Тентенников решил подготовить друзей к встрече с Наташей. Начал он подготовку с Быкова.
Обняв приятеля так крепко, что тот собирался уже рассердиться, Тентенников прошептал:
— Подзадержись-ка немного тут. Поговорить мне с Глебом надобно.
Быков удивился, но Тентенников отошел от него и, взяв под руку Глеба, повел его в халупу.
Сегодня в полдень Тентенников увидел женщину, которая медленно шла по тропе, ведущей к аэродрому. Она показалась Тентенникову знакомой, и все-таки не сразу узнал он Наташу.
Лицо её было сурово и строго, черный платок, низко надвинутый на брови, сильно старил её.
Тентенников пошел навстречу.
— Вы к Глебу? — спросил Тентенников, пожимая теплую руку Наташи. — Неудачно приехали: часа два назад они улетели.
— Кто? — спросила она испуганно. Остановившиеся глаза её показались Тентенникову страшными в ту минуту. Он повел её в халупу.
Наташа не высвободила своей руки из руки Тентенникова, только спросила снова:
— С кем улетел?
— С Быковым…
Наташа обрадованно вздохнула:
— Если с Быковым, я спокойна.
«Еще бы спокойнее ты была, если бы не путалась с Васильевым», — хотел сказать Тентенников, но, глядя на её сухие вздрагивающие губы, на поникшие плечи, на бледное осунувшееся лицо, промолчал.