Небо и земля
Шрифт:
Зелда влетела в комнату. Возле комода стояла свекровь, в нижней юбке, и не своим голосом кричала:
— Ой, несчастье!.. Ой, горе!.. Ой, какую вещь разбил, чтоб самого его разнесло в клочья!..
Увидев Зелду, старуха еще громче раскричалась:
— Ну чего стоишь? Смотри, что сделал этот разбойник!
В темно-красной луже лежала разбитая бутыль.
— Господи! Когда же это… Я ведь… Я только что вышла из дому… И как раз сегодня, в такой день…
— Нет, ты только посмотри, что натворил он… —
Испуганный мальчик не мог двинуться с места. С затаенной надеждой он ждал, что Зелда заступится за него. Ведь днем никто не захотел, а он баюкал Шолемке, и она сказала, что любит его, потому что он такой послушный. Отчего же она теперь молчит? Почему не заступается?
Но Зелде было не до него, она и не заметила, какими умоляющими глазами смотрел на нее мальчик.
Зелда, со страхом поглядывая на дверь — не идет ли Шефтл, торопливо принялась собирать с пола осколки.
— Видишь хоть, что наделал!
Курт, широко раскрыв глаза, смотрел на Зелду. Как? И она тоже? Мальчик крепко сжал губы, чтоб не расплакаться. Она и не спросила, он ли разбил! А ведь он даже не дотрагивался до комода. Даже не видел, что на комоде стоит вишневка… Ведь он не виноват. Зузик с Эстеркой удрали, а он остался… Ну, пусть… Он все равно не выдаст Зузика. Не скажет. Но вот Эстерка… Удрала! А ведь он за нее же заступился. Раз так, он, Курт, тут больше не останется, он убежит к маме в больницу, пусть тогда Эстерка знает…
Курт кинулся к двери.
— Куда? — Зелда догнала его у самого порога. Не поднимая головы, мальчик старался вырваться из ее рук,
— Смотрите-ка, он еще сердится, а! Ты почему молчишь? Говорить разучился?
Курт перестал сопротивляться, но упрямо молчал. Скажи хоть слово, тут же расплакался бы. А он больше всего боялся, как бы Эстерка (наверное, стоит под окном!) не услышала, что он плачет.
Зелда насильно раздела его, влажным полотенцем вытерла руки и ноги и уложила на кушетку.
— Лежи, не дергайся! Натворил, так хоть лежи спокойно…
Кушетку она обставила стульями, — еще, чего доброго, удерет.
Старуха тем временем собрала с пола остатки вишневки и, кряхтя, потащилась с миской на кухню.
— Ты хоть умри, а завтра отвезешь его к матери в больницу… Больше я его здесь не потерплю.
— Ну ладно, ладно, — старалась Зелда успокоить старуху, — ложитесь, пора уже…
— Попробуй только не отвезти!.. Знаю тебя… Смотри! Я тут пока еще хозяйка.
— Да
Зелда принялась за уборку. Прежде всего хорошенько вытерла пол, чтобы Шефтл ничего не заметил. Ему сегодня и без того тяжко. Шутка ли — такая война. Полхутора забрали… А кто знает, что еще будет. И Зелда сама удивилась, что разбитая бутыль с вишневкой в эти минуты заслонила от нее страшное горе, нависшее над страной, над ее домом.
Шефтл пришел поздно. Дети (все трое вернулись поодиночке, не поднимая глаз) уже спали. Старуха была у себя в боковушке. Зелда, поджидая Шефтла, еще возилась на кухне.
— Слава богу, — тихо сказала она, увидев мужа. — Такой день, а тебя нет… Где ты был?… Ты ведь устал, не ел.
— Я не хочу. — Шефтл устало опустился на скамью.
— Надо поесть, — Зелда прикрыла дверь, чтобы не разбудить детей.
— Да не хочу… — Он скользнул по ней отчужденным взглядом. Платье измятое, волосы не причесаны, на лбу морщины… «Как она изменилась… за одни сутки… постарела…» — подумал он с тоской и уныло опустил голову.
__ Нехорошо, — сказал он как бы про себя, — нехорошо, и все тут!
— А, что? — высунула голову из-за занавески старуха. — Что ты рассказываешь?..
— Да что рассказывать… Невесело. — Шефтл медленно обвел глазами кухню, словно уже прощался с домом. — Сегодня на рассвете немцы бомбили Киев и Одессу… Завтра они могут сбросить бомбу и на нас.
— Что ты говоришь?! — воскликнула Зелда, хватаясь за сердце.
— Это же звери, не люди. Они на все способны. Расстреливают невинных… Убивают маленьких детей…
— Мало ли что пишут в газетах, — успокаивала его Зелда. — Я не верю. Не может быть…
— Она не верит! — У старухи горько искривилось лицо. — Все беды от них только и идут, от немцев… Двух братьев потеряла я на той войне, муж вернулся калекой, и осталась я вскоре несчастной вдовой…
— Тише… хватит. — Шефтл тяжело поднялся, сделал несколько шагов, приоткрыл дверь в комнату и опять закрыл.
— Почему пахнет спиртом?
— Нахлебничек… Бутыль с вишневкой разбил! — мстительно отчеканила старуха. Наконец-то ей удалось свести счеты с невесткой!
— Бутыль с вишневкой?
Зелда заметила, что Шефтл покраснел, и промолчала — как всегда, когда он сердился.
— Себе не позволяли… Берегли черт знает для кого, — не унималась старуха. — Пусть его мать уплатит…
— Что творится тут, в моем доме? — возмутился Шефтл. — А ты где была? — повернулся он к Зелде. — Не могла за ним присмотреть?…
— Я только вышла узнать, где ты, — оправдывалась Зелда. — Откуда я знала, что он полезет к вишневке…
Шефтл в раздражении прошелся по кухне, огляделся, казалось думая о чем-то постороннем, своем. И резко вдруг остановился в углу, около печи.