Небо над бездной
Шрифт:
– Владимир Ильич, отпустите меня.
– Что?! Вы опять? – гневно воскликнул вождь.
– Нет-нет, – спохватился профессор, – я не о том, я уже понял, за границу мне путь заказан. Я имею в виду, отпустите меня сейчас домой, мне нездоровится.
– А, конечно, у вас усталый вид, вам надо отдохнуть, замучились вы со мной. Ну, ступайте, выспитесь хорошенько. Погодите! У вас ведь внук маленький вон там, на полке коробка. Возьмите. Игрушечный «Роллс-Ройс», очень тонкая работа. Красин привез из Лондона, я хотел вам отдать для внука, да запамятовал. Возьмите. У него
День рожденья у Миши был двадцать шестого октября, а сейчас февраль. Но Михаил Владимирович не стал ничего уточнять, коробку взял, поблагодарил за подарок, вышел на заплетающихся ногах, думая только о том, чтобы скорее добраться до постели, принять пирамидону и заснуть.
В прихожую вышла Крупская проводить его, принялась расспрашивать, он коротко ответил, что был небольшой припадок, но удалось купировать, сейчас все в порядке.
– Вы плохо выглядите, – заметила Крупская.
– Да, Надюша, не одну тебя я извожу своей проклятой хворью и скверным характером, – раздался голос Ленина.
Он тоже вышел проводить профессора, стоял, кутаясь в старую шаль, хитро улыбался и, прежде чем за Михаилом Владимировичем закрылась дверь, успел картаво крикнуть:
– А пулю вытаскивать будете все-таки вы, батенька, другому никому не дамся, другой зарежет обязательно! С превеликим удовольствием зарежет!
Вуду-Шамбальск, 2007
Соня молча сидела перед приборами. Ей казалось, что прошло всего несколько минут, на самом деле уже давно стемнело, был поздний вечер.
– Ну, мы поедем наконец? – спросил Дима.
– Да, сейчас.
Пальцы ее быстро забегали по клавиатуре. Дима терпеливо ждал еще полчаса. Наконец Соня принялась выключать приборы, убирать пробирки, плошки, стеклышки. Она двигалась медленно, вяло, не произнесла ни слова и на вопрос Димы: «Тебе помочь?» – только помотала головой.
Он смиренно терпел ее молчание. Она обещала, что все объяснит, когда сможет, и просила не задавать вопросов.
Кабинет Орлик оказался заперт. В коридорах и на лестнице не было ни души. Из-под двери каптерки, где ждал Фазиль, сочился слабый свет. Дима постучал.
– Входи, открыто! – ответил веселый голос Фазиля.
Они очутились в маленькой комнате, удивительно уютной и обжитой. Диван, накрытый клетчатым пледом, обшарпанный старый буфет, круглый стол, синий абажур настольной лампы – все это никак не вязалось с унылыми казенными корпусами, бескрайней степью, кафелем и цинком лаборатории.
За столом Фазиль и старик-дворник пили чай из больших цветастых кружек.
– Добрый вечер, – сказал Дима.
Старик приветливо кивнул и улыбнулся. У него не было зубов. Розовые младенческие десны. Соня улыбнулась в ответ, но продолжала молчать.
– Наконец-то вы спустились, я думал, мы сегодня тут будем ночевать, – сказал Фазиль. – Чаю хотите?
– Спасибо, лучше уж поедем скорее, – рассеянно ответил Дима.
Он не мог оторвать взгляд от лица старика. Сморщенное, маленькое, с непомерно большим широким лбом, оно было темным, как у
– Ну, ладно, тогда поехали, – Фазиль встал, потянулся с хрустом, – авось к часу ночи доберемся до города.
Дима догадывался, что у Сони должно быть множество вопросов к этому таинственному дворнику, и ждал, когда она решится задать хотя бы один. Но она молчала, смотрела на старика, а тот смотрел на нее.
«Она просто не знает, с чего начать. Да, я ведь тоже мог бы спросить, но не решаюсь, боюсь ляпнуть глупость. Скажите, уважаемый Дассам, сколько вам лет? Откуда и зачем у вас этот шрам на макушке? Почему он пульсирует? Что, у вас правда не закрылся младенческий родничок? Вы помните русского путешественника Никиту Короба? Вам известно происхождение хрустального черепа? Доктор Макс говорил о грядущей войне между мужчинами и женщинами. Может, он просто бредил? За что его убили? Для чего Хоту нужно, чтобы Соня исследовала его кровь? И почему она так долго молчит?» – все это за долю секунды пронеслось у Димы в голове.
И вдруг тихий старческий голос произнес:
– Она молчит потому, что ей нужно подумать.
Старик глядел на Диму со своей младенческой беззубой улыбкой, и глаза все так же странно светились. Он говорил по-русски почти без акцента, четко и внятно, несмотря на отсутствие зубов.
– Что такое инициация? – неожиданно для себя выпалил Дима.
– Ритуал посвящения.
– Это я знаю.
– Тогда зачем спрашиваешь?
– Ладно, попробую сформулировать иначе. Какой именно ритуал должна пройти Соня?
– Она ничего не должна.
– Но они могут заставить.
– Они могут только пугать и лгать.
– В чем заключается опасность для Сони?
– В ней самой.
Что-то звякнуло, Дима оглянулся. Фазиль стоял у двери и нетерпеливо подкидывал на ладони ключи от машины. Соня сидела на диване и дремала, прислонившись головой к высокому валику. Старик Дассам задумчиво жевал размоченный в чае сухарь, глаза его были прикрыты сморщенными коричневыми веками без ресниц.
– Ну, вы даете, ребята, – сказал Фазиль, – она хотя бы сидя уснула, а ты вообще спишь стоя, как конь.
– Я сплю? – Дима тряхнул головой.
– Ага. Кстати, учти, ты во сне разговариваешь. Ну, буди свою ученую женщину, пора ехать.
Старик прожевал кусок сухаря и произнес что-то совершенно непонятное. Фазиль ответил ему по-шамбальски. Дима подошел к Соне, осторожно тронул ее плечо.
– А? Что, уже приехали? – спросила она сквозь долгий зевок.
– Еще не выезжали, – ответил Фазиль. – Дассам говорит, скоро начнется буран. Нижний буран, очень неприятная вещь, поднимает снег с земли.