Небо примет лучших. Второй шаг
Шрифт:
– Дождь. Нужно найти укрытие.
Я с тоской взглянул на повозку. Та стояла посреди залитого лунным светом пятачка, и её дверца манила, обещала, что внутри сухо и тепло. Снаружи мы ездили, и ничего не случилось. Но сесть внутрь? К образу спящего мальчика? Да еще прямо под нос разгневанного господина Хагана?
В горах глухо пророкотал гром, и внутри разлилось облегчение. К нам шел не просто дождь, а гроза! Владыка Гроз решил осенить эту землю благословением! Вся нечисть уберется отсюда!
И точно – рык в кустах сменился поскуливанием
– Лань! – хрипло позвал он и закашлялся. – Лань, колесо!
Ему никто не ответил, но дух всё равно поднял голову к козлам и кивнул:
– Да, хорошо. Только быстрее возвращайся! Нам нужно поспеть к утру…
Как актёр, отыгрывающий свою роль, он показывал нам последние мгновения своей жизни.
Дождь уже хлестал по освящённому тракту, барабанил по крыше покосившейся повозки и по лицу счетовода. Над горами вновь расцвела ветвистая молния – и от прошедшей по земле дрожи у господина Хагана подкосились ноги. Он сполз на землю, цепляясь за ось, повёл мутнеющим взглядом, непослушными руками поднял зонт, укрываясь от дождя.
Перед тем, как впасть в последний сон, он ничего не сказал – лишь откинул голову на ступеньку повозки и прикрыл глаза. Так и затих.
Следующая грозовая вспышка стёрла страшную картину с освящённого тракта.
– Владыка Гроз, слава тебе! – крикнул Тархан в бушующее небо и потянул меня с дороги под укрытие листьев.
– Да, слава Небесам, – согласился я и нырнул в кусты следом за палачом.
В лесу было почти сухо. Бумажный фонарь быстро высох, а масла в нём хватило почти до конца дождя. Всё это время я и Тархан сидели под ветвями раскидистого дерева, прижавшись друг к другу, и грелись. Уснуть никто из нас не пытался, да и как бы мы смогли? Разговаривать тоже не пытались – я не знал, что сказать после увиденного, а Тархан от природы был неразговорчивым. Так и молчали, глядя на мерцающий огонёк фонаря.
Дождь длился недолго. Туча ушла в горы, оставив после себя лужи и мелкую морось. Мы вышли на тракт и с наслаждением вдохнули разлившуюся свежесть.
Я огляделся. На небе вновь появилась луна, и вода, скопившаяся между камней, блестела под её лучами, словно серебро. Дорога казалась сияющей и волшебной. Капли падали с листьев. Картина вызвала во мне смутное чувство беспокойства и узнавания, словно я где-то уже видел нечто похожее.
Тархан потянул меня за рукав, вырвав из мыслей.
– А? Ты что-то сказал? – спросил я.
– Сказал, – кивнул Тархан и кивнул в сторону постоялого двора. – Идём?
– Да-да… – рассеянно откликнулся я, глядя на дорогу. – Где же я видел?
Молчаливый
– Мне кажется, я где-то уже это видел: и сияющую дорогу, и этот поворот, – пояснил я и, не выдержав, пошёл к повороту. – Даже ходил с кем-то… С тобой?
Тархан не ответил и молча пошёл рядом, улыбаясь краешком губ. Лукавая полуулыбка сделала зудящее чувство совсем мучительным. Я брёл по дороге, огибая лужи, вглядывался в поворот и с каждым шагом понимал, что было! Здесь было! Но когда? С кем? Память молчала, подбрасывая лишь незначительные детали, вроде выбоины на тракте, поваленного камня за поворотом и корявого дерева, возле которого… что-то случилось.
– Слетела сандалия, – вспомнил я. – На этом месте слетела сандалия!
Тархан промолчал, но лукавая улыбка исчезла, а вопрос в его глазах стал больше.
– Здесь. – Я не выдержал и полез в кусты, под дерево. – Сюда улетела сандалия.
Выемка между корней, которая откуда-то взялась в памяти, пряталась под землей. Я, словно в помрачении, впился пальцами в мягкую сырую землю и стал её расшвыривать.
– Что ты делаешь? – удивлённо спросил Тархан.
– Здесь должно быть углубление между корней, в ствол, – пояснил я, копая землю. – Сюда улетела сандалия…
Руки наткнулись на нечто твёрдое и плоское, совсем не похожее на обувь. Не веря своим ощущениям, я провёл ладонями по плоским бокам, отряхнул землю с затейливо расписанной крышки и, чувствуя, как округляются глаза, выставил находку на дорогу.
– Шкатулка, – заключил Тархан и, ловко щёлкнув механизмом, откинул крышку. – Бумаги. Те самые?
– Похоже на то, – хрипло сказал я, облизнул пересохшие губы и вскинул взгляд на Тархана. – Шёлковая бумага хранится столетиями.
Тархан осторожно развернул один из свитков. Дорогой шёлк ничуть не истлел, чернила даже не расплылись и легко читались.
«Я, староста Мо, беру у клана Хуай пятьдесят капель исцеляющих вод для лечения чахотки у десяти людей деревни Подгорная и обязуюсь выплатить десять монет серебром в течение шести месяцев…»
«Я, купец Сюан, беру в долг у клана Хуай тридцать капель исцеляющих вод за восемь монет серебром…»
– Мы их нашли! Поверить не могу! – выдохнул я. – И что? Что теперь делать?
Тархан положил свиток обратно в шкатулку, закрыл крышку и с непоколебимым спокойствием ответил:
– Доделать дело.
– Вернуть бумаги в клан Хуай? Но их поместье давно пустует… Ладно. – Я взял шкатулку в руки. – Вернёмся на постоялый двор и расспросим хозяина. Раз он знает историю господина Хагана, то и историю клана Хуай тоже должен знать.
К постоялому двору мы вышли, когда на востоке посветлело небо, а луна склонилась к горизонту. Ворота были открыты. Тело несчастного вора убрали. Внутри было тихо и безлюдно. Лишь из кухни лился свет и звучал стук ножей. В дверях мелькнул зевающий юный раб, увидел нас – да так и застыл с раскрытым ртом.