Небо в алмазах
Шрифт:
— Карабас, — сказал я. — Он знал Марину еще тогда, давно.
— Мы звали его Жиртрест, — меланхолично заметил Мухин.
— Еще был такой подполковник Лисицын... Точнее, в те времена он еще не был подполковником. Тогда он был, наверное, лейтенантом... Он тогда искал подсвечник. И так его и не нашел.
— Ты и про подсвечник знаешь? — удивился Мухин. — Ну надо же...
— И, наконец, городским прокурором в то время был мой отец.
— Иди ты, — сказал Мухин и даже попытался отодвинуться, однако с прикованной к ножке стула лодыжкой это было сделать
Через некоторое время он успокоился и уточнил:
— Это ты про какого прокурора? Который нам с Мариной срок впаял? Или который...
— Который погиб в аварии, пока шло доследование.
— Ага, — Мухин вдруг закрыл глаза и некоторое время сидел так, не проронив ни единого слова. — Ну что ж... Могу только сказать, что он погиб очень не вовремя. Черт! — Мухин поежился. — Они меня уморят этими сквозняками! Где, мать их, мое пальто?! Ах да... — вспомнил он. — Пальто было за рулем. Интересно, куда оно делось?
У меня на этот счет было два предположения, и оба пессимистичные:
— Или его придавило при аварии... Или он рыпнулся, когда его вытаскивали...
— Жалко, — сказал Мухин. — Хорошее было пальто. Да и парень, который в нем, тоже ничего. Шустрый. Возле подъезда он двоим лбам накостылял в хорошем темпе. Только все это было зря... Для тебя и для него. Вы ничего не добились, вы просто нарвались на смерть.
— А для тебя не зря?
— Со мной все немножко сложнее, — загадочно улыбнулся Мухин. — Я эту игру начал, и я знал, чем она кончится.
— Да ты заколебал уже со своими загадками! — не выдержал я. — Куда ты алмазы дел вместе с тыквинскими деньгами?
— И об этом они меня тоже спросят, — спокойно ответил Мухин. Я проследил его равнодушный холодный взгляд и увидел, что в помещении появились новые люди.
— Вон тот, с треугольной рожей, это Хруст, — сообщил я Мухину, как опытный специалист по геометрии. — Он у них за главного. Тут как-то на меня налетел с воплем: «Отдай мне тело Мухина!» Забавно, да? Кстати, а зачем ему твое тело? Ключика-то на шее нет...
— Тело ему нужно для отчетности. Он же не может сказать Барыне просто: «Мухина мы замочили... Все, отбой». Нет, она потребует доказательств. Лучше всего представить тело. Или его часть. Этот Хруст, наверное, прослышал, что меня пристрелили на Пушкинской, и стал метаться по городу в поисках доказательств. Тела ему моего захотелось... Ублюдок, — презрительно произнес Мухин. Причем сам Хруст в это время стоял уже в паре шагов от нас и довольно скалился. — Ублюдок, — повторил Мухин погромче, на случай, если до адресата не дошло с первого раза. — Это я про тебя, Хруст... Барыня будет тобой очень недовольна.
— Почему же? — ухмыльнулся Хруст. — По-моему, совсем наоборот...
— Ты не въехал в ситуацию, — сочувственно произнес Мухин. — Ты провалил все дело.
— Я так не думаю, — уверенно сказал Хруст. — Может, хочешь что-нибудь передать Барыне? Напоследок?
— Барыня! — с каким-то диким весельем выкрикнул Мухин. — Гнойная сука! Барыня — это жопа с ушами! Барыня —
Хруст ударил его ногой в лицо, и Мухин вместе со стулом рухнул на цементный пол. Очки каким-то чудом удержались на его окровавленном лице, но что было еще более странным — это мухинская улыбка. Она была для меня не менее загадочной, чем улыбка Джоконды.
Мухин сплюнул на пол сгусток крови, отыскал меня сумасшедшими глазами и проговорил с тоской и отчаянием:
— Двенадцать лет... Можешь себе представить — двенадцать лет... Гнойная сука! — рявкнул он, нарываясь на новый удар ботинком в лицо.
И на новый удар. И еще. И снова.
2
Барыня въехала в жизнь Лехи Мухина на розовом «Мерседесе». Специфическая окраска была заказана самой владелицей машины, и в результате на городских улицах «Мерседес» бросался в глаза, как бросался бы розовый слон.
Следует также добавить, что произошло это лет двенадцать тому назад, когда «Мерседесы» сами по себе, даже не столь экстравагантной расцветки, были редкостью на улицах провинциального города. Редкостью также были американские доллары, шмотки из европейских домов мод и таблетки «экстази». Вот такая была тухлая жизнь тогда, а уж если учесть, что у Лехи не было еще и родителей, а бабкиной пенсии хватало лишь на еду, — понятно, что веселья у Мухина было немного. Была улица, где он торчал с утра до вечера, но и там подстерегал облом, связанный с маленьким ростом. Сестра водила знакомства с кучей парней, но все эти знакомые отказывались серьезно относиться к белобрысому тощему очкарику. Леха был сам по себе. Он подпирал стену напротив летнего кафе и ждал, что вдруг появится какой-нибудь шкет еще мельче, с которого можно будет стрясти мелочь. Дождался он совсем другого. Дождался он розового «Мерседеса».
Это было похоже на мираж. Машина медленно въехала на пыльную улицу и остановилась рядом с Мухиным. Любой другой пацан в такой ситуации с восторженным причмокиванием принялся бы осматривать шикарную тачку, но Мухин этого не сделал. Потому что «мерс» остановился так, что напротив Мухина оказалось водительское место. Стекло было опущено, и водитель с улыбкой посмотрел на Леху.
Это была она. Палец с длинным алым ногтем легко ударил по сигарете, и пепел упал на асфальт. Как потом понял Леха, в то время Барыне было уже тридцать с хвостиком, но выглядела она потрясно. Даже на фоне розового «Мерседеса».
У нее были темные волосы, коротко подстриженные по какой-то невиданной моде. Глаза смотрели из-за стекол солнцезащитных очков, и было понятно с первого взгляда, что очки эти сделаны не в Грузии, а там, где и положено появляться на свет дорогим вещам.
— Ты кто? — спросила Барыня, разглядывая прислонившегося к стене тощего пацана в расстегнутой рубахе и болтающихся на бедрах «варенках».
— Леха, — сказал Мухин. Непонятное чувство, сковавшее его в эти мгновения, было сродни параличу. Он понял: только что к нему подъехала его Судьба, бежать от которой бессмысленно.