Небо войны
Шрифт:
Краев резко вскинул голову. Ведь он руководил дивизией в мое отсутствие. Я ждал от него оправданий, но он промолчал. Видимо, трудно ему было опровергнуть мои до воды.
— Ладно, во всем разберемся потом, — сказал я, чтобы подвести черту и перейти к другим вопросам. — Надо нам всем вместе наводить порядок в дивизии.
Потом я, за что бы ни взялся, все время думал об Олефиренко и Клубове… И о Речкалове. Это же и его просчеты, как исполняющего обязанности командира 16-го полка. Мы, командиры, в ответе перед народом за всех и за все — за боевую готовность подчиненных, за их жизнь, быт, поведение. От нас и от политработников зависят боевые
Вечером Фигичев встретил меня как желанного гостя. Стол уже был накрыт, но мы на время забыли о нем.
— А где Валя? Он нехотя ответил:
— Ребенок у нее, понимаешь. Дома она.
Мы вспоминали товарищей, свои неудачи, беседовали о предстоящих делах. Полк Фигичева уже несколько недель воюет на этом фронте.
— Враг обороняется очень активно, бросает в бой большие группы бомбардировщиков и истребителей.
— Как над Таманью, — заметил я.
— Точно! Мы на курсах изучали ваши бои и все тактические находки. Но здесь противник дерется еще злее, чем на Кубани. Да и понятно — ворота в Румынию!
Фигичев рассказал о нескольких воздушных боях, которые позволяли сделать определенные выводы. Немцы и здесь применяют авиацию массированно, посылают бомбардировщиков под прикрытием больших групп истребителей. Если мы будем дробить наши силы, потерь не избежать, польза от вылетов будет невелика. Завтра мне предстоит побывать у командира корпуса генерала А. В. Утина. Выскажу ему свои мысли. Интересно, как он посмотрит на это?
Командир корпуса принял меня рано утром у себя на квартире. Он хорошо знал обстановку на этом участке фронта.
— Здесь, — сказал он, — наши наземные войска продолжают бои за улучшение своих позиций, ведут с помощью авиации разведку, ищут слабые места в обороне противника. — Командир корпуса легко пользовался общевойсковой терминологией. Я понял, что и мне надо лучше изучить наземные войска.
Штаб корпуса и некоторые его части располагались у самого Прута, неподалеку от линии, фронта. Утин приказал и моей дивизии завтра же перебраться сюда.
Когда я сообщил о происшествиях в 16-м полку, он спокойно сказал:
— Размещай его поближе к нашему штабу, будем вместе наводить там порядок.
Возвращаясь в дивизию, я летел у самой земли. Высоко в утреннем небе на юго-запад шли группа за группой наши бомбардировщики и штурмовики. Над ними сновали юркие истребители. Пожелав им удачи, я сразу подумал о своем КП, о станции наведения, об аэродромах, с которых мы сегодня же начнем боевую работу.
Я понимал, что командирские обязанности не позволят мне летать часто. Вот и нынче надо было обязательно побывать в полку Речкалова, проверить работу пункта наведения. И все-таки я не собирался засиживаться в штабе или КП.
После очередного вылета, зарулив самолет на стоянку, увидел поджидавшего меня незнакомого офицера. Он представился и сказал:
— Я, товарищ подполковник, прибыл с предписанием прокурора воздушной армии арестовать Клубова. Его ждет суд и в лучшем случае штрафная рота. В донесении сказано, что он убил человека. За это по головке не гладят.
— В каком донесении? — удивился я.
— Штаба вашей дивизии.
Что
Тяжело было думать об этом. И не только потому, что в беду попал летчик, мой боевой товарищ. Дивизия начинала писать новую страницу своей боевой истории, люди ринутся в бой во имя близкой победы, на счету будет каждый летчик. А мы вот стоим с юристом среди зеленого поля и спокойно говорим о разжаловании, о лишении орденов, об аресте преданного Родине, верного своему долгу человека. Мне не верилось, что Клубов мог совершить такое тяжелое преступление — убить нашего человека.
— Знаете что, — предложил я следователю, — давайте подождем с арестом. Берите УТ-2, летите туда и на месте все расследуйте сами. Ведь во всяком преступлении, очевидно, есть смягчающие вину обстоятельства.
— На них опирается защита, а не прокуратура…
— Ради такого летчика следует все разобрать поподробней.
— Хорошо, полечу.
— Я обязательно буду там завтра.
Старший лейтенант улетел. А мне надо было срочно добираться до пункта наведения, расположенного у линии фронта.
Наблюдать за воздушным боем с земли и активно вмешиваться в его течение — совсем новая для меня обязанность. Кто сам летает, тот не может относиться к ней как-нибудь — она сразу поглощает. Такие бои, какие разыгрывались здесь, наблюдать интересно и полезно для улучшения организации действий дивизии.
Вот прошла группа в десять самолетов, эшелонированных по высоте. Я узнаю, что это гвардейцы 16-го, еще до того, как в эфир летит: «Я Еремин. Иду на работу». Сразу виден наш «почерк». Провожая группу взглядом, я сообщил ведущему, что в воздухе спокойно. Мне тоже не раз приходилось принимать такую информацию при подходе к линии фронта, и я ясно представляю сейчас, как Павел Еремин, услышав мой голос, еще зорче всматривается в небо: если в данную минуту противника нет, его нужно подождать и вовремя обнаружить.
Я, кажется, вообразил, что сам нахожусь в самолете на месте Еремина, и уже обращаюсь ко всем летчикам словно к своим ведомым: «Будьте внимательны. Бомбардировщики обычно появляются с юга. Ведите наблюдение!»
С высоты они раньше меня заметили вражеские самолеты. Около сорока «юнкерсов» шли маленькими группками — по шесть-восемь машин. Над ними очень высоко кружились «мессершмитты» и «фокке-вульфы». Их тоже много — десятка два.
Я слежу за нашими и за противником. Сближение идет быстро. Микрофон держу наготове, чтобы без задержки передать команду в воздух. Бой начался! В этот момент мои советы могут только помешать Еремину — он сосредоточен, его нервы и мысли напряжены. Но он действует правильно, четко; вся его группа набирает высоту. Сковывающая четверка уже напала на истребителей прикрытия, и те полезли вверх. Ну, Еремин, пора, атакуй «юнкерсов»! Мне хочется бросить эту фразу в эфир. Ведь первый удобный момент решает все. Но разве настоящий истребитель-командир упустит его? Ни за что! Еремин бросается в атаку на ведущего группы «юнкерсов». Трасса пушечной очереди не видна, слышен лишь треск стрельбы. Вражеский самолет не успевает ни отвалить в сторону, ни уйти вниз пикированием. Он взрывается в воздухе, как когда-то «юнкерc», атакованный мной над Большим Токмаком.