Небо войны
Шрифт:
Звоню в полк, прошу привезти колесо. Обещают на рассвете доставить. Что ж, придется еще раз поужинать под тарахтенье тарелок и ложек.
Утром рядом с моим неподвижным МИГом пробегают самолеты, уходящие на боевое задание. Где-то там, севернее Котовска, в небе идут жаркие бои, а я «загораю» на аэродроме. Солнце уже стоит в зените, а нашего У-2 нет и нет. Уже вечер, а его все нет. Что могло помешать?
Жду.
Летит! Радостно увидеть над землей знакомый силуэт трудяги У-2, который летит тебе на выручку.
Вот оно, собранное, накачанное
Доставивший его молодой летчик смотрит на мои хлопоты как-то равнодушно.
Спрашиваю:
— Что нового в полку?
— Воюют… — односложно отвечает он.
— Почему рано утром не вылетел?
— Самолет чинили… «Мессеры» крыло пробили.
— Был налет?
— Это и задержало. Одного ихнего тоже свалили. Прямо на аэродром шлепнулся.
— Кто сбил?
— Один оружейник из самодельной зенитки.
— Пулеметом на подъемнике?
— Да.
Мне не терпится быстрее вернуться в полк. Всего двое суток не был там, а сколько новостей! Передав колесо техникам, я возвращаюсь к У-2. Хочу расспросить лейтенанта обо всем поподробнее, но он торопится лететь.
— Проверни винт, — просит летчик.
— Подожди, проверну. Из наших никто не погиб?
— Вчера один… Сегодня ездили хоронить.
— Кто?
— Не запомнил фамилию.
— Во время налета?
— Нет. «Хеншель» появился над аэродромом. Разведчик, наверно. За ним погнались наши, двое. Один такой черный, с бакенбардами.
— Фигичев погиб?
— Нет, он вернулся. Погиб его напарник. Забыл фамилию. Хотел выручить Фигичева…
— Как все это произошло?
— Да так, — неохотно поясняет лейтенант. — Этого «хеншеля» прикрывали «мессершмитты». И закружили нашу пару. Одного нашего — никак не вспомню фамилию — подбили, и он сел возле деревни. Там его перевязали, ранен был. А Фигичев продолжал драться с шестеркой «мессеров». Раненый увидел, что немцы зажимают Фигичева, и запустил свой самолет. Говорят, взлетел он как положено и высоту набрал. Потом вдруг камнем пошел к земле. Там и похоронили его. Высокий такой, блондин.
— Дьяченко?
— Точно, он.
Я забыл о просьбе лейтенанта и, не помня себя, пошел в направлении своего самолета. Слышал, как он окликнул меня, чтобы я крутнул винт, но я не мог возвратиться. Молодым летчикам не нужно видеть слезы.
Дьяченко… Значит, смерть выхватила товарища, который шел совсем рядом со мной, а я рядом с ним. Я привык к Дьяченко в полетах. В бою мне казалось, что он неуязвим. Он был мужественным, бесстрашным бойцом и этими своими чертами полюбился мне. Он был резковат, но добр и смел. Он и я, мы как-то притерлись один к другому своими характерами, я русский, сибиряк, он степняк, украинец. Я чувствовал себя сильнее, когда знал, что Дьяченко летит рядом со мной. Надежный летчик рядом — это твоя опора, твоя уверенность, твоя окрыленность и твой успех.
Я подошел к своему самолету. Техники ставили на место колесо. Нужно было немного подождать, но я не задержался возле них, чтобы не стали расспрашивать.
— Готов! — услышал я.
Пожал замасленные руки товарищам и поднялся в кабину. Мотор, словно тоже истосковавшийся по работе, хватанул винтом воздух.
До свидания, Котовск! Полет, который так волновал меня, продлился целых два дня. Лишь сегодня я расскажу товарищам о случае в воздухе с разрывом снаряда, об экипаже СУ-2, совершившем подвиг.
В воздухе снова вспоминаю о Дьяченко. Теперь, под рокот мотора, я думаю о его соколиной смерти. На память приходит «Песня о Соколе».
»…Ты храбро бился! Ты видел небо… О смелый Сокол! В бою с врагами истек ты кровью… Пускай ты умер! Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером…»
Моя душа наполнилась гордостью за Дьяченко. Он, раненный, рванулся в небо на помощь Фигичеву — это в его характере. Он считал для себя позором сидеть на земле, когда его товарищ дерется один. Жаль только, что он мало успел сделать. Его сил, энергии и мужества хватило бы еще на многих врагов.
Маяки… С высоты различаю опустевшую стоянку. Самолет Дьяченко всегда стоял рядом с моим.
На краю аэродрома собралась толпа людей. После посадки я отрулил машину в кукурузу и пошел узнать, что заинтересовало наших летчиков. Оказалось, что они изучают, рассматривают сбитый сегодня «мессершмитт». Хотя от него остались одни обломки, все-таки интересно пощупать руками зверя, за которым ежедневно охотимся в небе.
В измятой кабине самолета виден изуродованный труп летчика с Железным крестом на груди. О том, что это опытный ас, говорят и знаки, нарисованные на машине. Он сбил десять английских самолетов и потопил два катера. Да, если бы наш оружейник не свалил его сегодня, фашист натворил бы еще много кровавых дел.
Летчики ощупывают бронированное стекло кабины «мессершмитта» и невольно делают вывод: с такой передней защитой можно смело идти в лобовую атаку. А между тем фашисты боятся их и всегда отваливают первыми. Значит, кроме брони, нужно еще иметь и железные нервы. Нам бы такой щит перед грудью. Мы бы крушили врагов и спереди и сзади!..
Вооружение у «мессера» тоже мощное: две пушки. А на МИГе нет ни одной.
А это что за кнопки? Да это же радиоприемник и передатчик — вместе. Ничего не скажешь: хорошо оборудована кабина.
Почему же летчик не выпрыгнул? Очевидно, «мессер» шел очень низко, когда оружейник всадил в него пулеметную очередь.
Кстати, а где же наш герой-изобретатель? Отыскав оружейника, я пожимаю ему руку. Он поправляет на голове старенькую пилотку и смущенно опускает голову.
— Удачно ты рубанул его! — восхищенно говорит незнакомый мне молоденький сержант.