Небо войны
Шрифт:
Через несколько минут мы встретили другого «юнкерса». Только я подумал о развороте для атаки, как вдали на горизонте появилась целая группа самолетов.
Что делать?
Горючего у нас было в обрез, и мы могли «заняться» только одиночкой. Да и не стоило сейчас тревожить группу. Управиться с ней мы все равно не успеем, а свое появление на этой трассе выдадим противнику. Упавшие в море, конечно, не сообщат о наших «охотниках», а долетевшие до берега всполошат всех!
Атакую «юнкерса» в «живот». От его крыла тянется тоненькая струйка дыма.
Когда мы по возвращении домой проявили пленку фотопулеметов, летчики стали с любопытством рассматривать кадры, запечатлевшие летящих и падающих «юнкерсов». Я немедленно доложил в штаб дивизии о результатах «охоты» на трассе Крым — Одесса.
Речкалов, услыхав о нашем удачном полете, пристал ко мне:
— Хочу слетать. Дай бачки!
— А твои где?
— Ну, это старая песня, — обиделся Речкалов. — Сам же знаешь, выбросил.
— Тогда можно вспомнить мотив поновей. Ты что говорил когда-то в землянке?
— Память у тебя злая!
— Нет, не злая, а строгая, Гриша! Я знал, что бачки нам пригодятся. — И тут же успокоил его: — Подожди немного. Вот слетаю еще несколько раз, уточню маршрут, тогда выпущу и других.
Речкалов отошел. На КП прибежал один из техников:
— Товарищ командир, сапоги прибыли! Но раздают кому попало.
— Как так?
— Штаб дивизии распорядился выдать в первую очередь своим связистам, писарям и машинисткам.
Когда я примчался на склад, новенькие кирзовые сапоги уже пошли по рукам штабистов.
— Грузите на машину! Обуем тех, кто месит грязь на аэродроме. В помещении посидят и в старых.
Новые сапоги получили летчики, техники, механики.
Когда все было роздано, я улетел с Голубевым на море. И на этот раз мы уничтожили немецкий самолет на том же самом месте. Стало ясно — трасса вражеских перелетов проходит именно здесь.
Возвращаясь домой, я строил большие планы: найдем у моря площадку, посадим здесь звено и будем «щелкать» Ю-52.
На аэродроме мне сообщили: звонил командир дивизии и приказал немедленно связаться с ним.
— Почему без разрешения вылетел? — спросил Дзусов, когда я представился ему по телефону.
— Воевать никому не запрещено, товарищ комдив.
— А тебе я запрещаю летать на море.
— Как так запрещаете?
— А вот так. Пусть летают другие.
— Там, над морем, целыми стаями ходят немецкие самолеты.
— Все равно. Одна пуля попадет и… У нас дважды Героев немного.
— Она везде может быть, эта пуля.
— Отставить возражения! Командующий армией тебе запретил… Да, вот еще что: начальник штаба докладывал — партизанишь, орел?!
Догадываюсь — речь идет о сапогах.
— Я ж просил для полка, ребята разутые, а сапоги начали распределять среди штабистов.
— Вот оно что! Ну, тогда правильно сделал. Завтра быть у меня к десяти часам.
— Есть!
Задержавшись как-то на аэродроме, я поздновато возвратился в общежитие.
— Ну, поболтали мы с девушками, — рассказывал летчик, — и пошли домой. Подошло время, отбоя.
— Скажи уж, что вам дали отбой!
— Возможно, и так. Потому что мы с Жердевым, прежде чем явиться к ним, выпили для храбрости. Ну вот, бредем мы, шлепая по лужам, а вокруг темно, хоть глаз выколи. Идем, идем и вдруг натыкаемся на проволочную сетку. Что за наваждение? Решили перелезть через нее. Мы же твердо знали, что идем в нужном направлении. Жердев начал взбираться в одном месте, я в другом. Прыгнув на землю, я шагнул вперед и вдруг увидел большие, горящие, как у совы, глаза, а над ними — рога. Подался назад, к изгороди, а глаза и рога — за мной. Вот уже сетка. Я вцепился в нее руками и только стал подтягиваться, как эти самые рога поддали мне под зад. Меня словно катапультой перебросило на другую сторону сетки. Оглянулся и вижу — дикий козел, архар какой-то. Слышу — Жердев кричит: «Костя, тут бизоны!» Бросился ему на помощь. Его тоже взметнуло вверх, и он плюхнулся на землю возле меня…
В общем все обошлось, можно сказать, благополучно. Только у меня и у Жердева оказались распоротыми сзади новенькие галифе. Пришлось попросить девчат зашить эти чертовы прорехи.
— Хороши кавалеры! — послышался голос, показавшийся мне знакомым.
«Березкин!» — обрадовался я.
— Да, дорого обошлось нам свидание, — продолжал Сухов. — Золотые часы Жердева мы еле выкопали — так зубробизон втоптал их в землю… Словом, ты, Славка, заранее запомни все эти тропки.
— Из Березкина я вам не дам сделать такого бродягу, как вы, — перебил я Сухова, входя в комнату.
— Пока не подкреплюсь — безусловно, товарищ командир! — И Слава, все такой же худой и бледный, бодро доложил о прибытии в полк для «дальнейшего прохождения службы».
Потом он не без гордости рассказал, как во время медицинской комиссий вертел рукой, хотя от боли у него искры сыпались из глаз.
Я заметил, что Слава с завистью смотрит на Жердева. Трофимова и Сухова. В полк они прибыли когда-то вместе, а на груди у тех было уже по ордену.
Березкин сказал, что ему давали месячный отпуск, но он отказался и решил сразу же возвратиться в полк.
— Хочешь летать? — спросил я у него.
— Да! — твердо ответил он.
На следующее утро погода была неважная. Мы с Голубевым сходили на море, но ни одного самолета там не встретили. Видимо, немцы перенесли маршрут перелетов. Обдумав план последующих действий, я пошел в штаб дивизии. Там царила какая-то праздничная атмосфера.
— Гости у нас, — шепнул мне дежурный.
В кабинете комдива за накрытым столом сидели несколько незнакомых мужчин и женщин. Оказывается, это делегация из города Мариуполя, наименование которого только что присвоили нашей дивизии.