Небо за стёклами (сборник)
Шрифт:
А между тем немцы шли и шли. Уже был захвачен Псков, угроза нависла над Порховом. Пал Могилев. Где-то далеко у Чёрного моря одиноко защищалась Одесса.
По утрам в шесть часов Володька просыпался от звуков включённого отцом радио. Владимир Львович, в очках, с непричёсанной головой, в нижнем белье, молча слушал последние известия. И каждое утро диктор ровным низким голосом сообщал: "Наши войска оставили…"
Дальше шли названия городов, незнакомых, но известных с детства по книгам о гражданской войне и первых годах пятилеток.
Владимир Львович выключал приёмник и шёл досыпать оставшиеся два часа. Но ему не слалось. Он лежал, курил, искоса поглядывая на Елену Андреевну, которая делала вид, что спит, и думал, напряжённо думал… Потом Елена Андреевна на миг открывала глаза, и он, поймав этот момент, начинал уже знакомый обоим разговор:
— Леночка, тебе надо уехать, — говорил Владимир Львович.
— Куда? — спрашивала Елена Андреевна.
— Куда хочешь: на Урал, в Пермь, в Среднюю Азию всё равно.
— Ну а ты?
— Я? — Владимир Львович начинал сердиться. — При чём тут я. Я — мужчина, я нужен здесь. Наконец, у меня работа. Меня не пустят.
— Ну а я без тебя никуда не поеду, — заявляла с невесть откуда взявшейся твёрдостью обычно кроткая Елена Андреевна.
Некоторое время молчали. Потом снова начинал Владимир Львович:
— Леночка, но ты же пойми, здесь будет очень трудно, очень. Ты даже не представляешь как.
— Я не боюсь, — невозмутимо отвечала жена. — Я не боялась Юденича, я и Гитлера не испугаюсь.
— Леночка, но это же совсем не то, — умоляюще говорил Владимир Львович. — Иное время, иная война.
— А что же — не то? Думаешь, здесь будут немцы?
— Нет! — решительно заявлял Владимир Львович. — Немцев здесь не будет никогда.
— Ну, а тогда зачем уезжать?
Владимир Львович пожимал плечами и прекращал разговор.
По вечерам он читал книгу "Гитлер против СССР" и поражался тому, до чего верно было предугадано автором начало войны.
Андрей дома уже не жил. Он находился неподалёку, в казармах стрелкового полка, учился на младшего лейтенанта.
Изредка он забегал навестить родных. Загорелый, похудевший, с красными петлицами на гимнастёрке, в больших тяжёлых сапогах, он рассказывал, что очень много занимается, старался быть весёлым, смеялся к шутил.
Прощаясь с Володькой, он говорил:
— Ну, думаю, ещё увидимся.
Потом он уходил. В доме наступала гнетущая тишина. На кухне Аннушка молча гремела пустыми кастрюлями и вытирала фартуком слёзы.
То, что их до сих пор не брали в армию, удивляло и даже злило Володьку и его друзей.
— Так и война пройдёт без нас, — говорил Чернецов.
— Там, понимаешь, вон что, а мы всё тут болтаемся, — гудел Рокотов.
— Как-то уже становится неудобно ходить по улицам, — вслух рассуждал Берман.
Июльским тихим вечером Володька и Берман возвращались домой. Был час, когда оканчивались киносеансы и на Невский, не помещаясь на узких тротуарах, выливалась толпа. Как
И вдруг движение застопорилось. На углу Литейного образовалась пробка. Внезапно притихла огромная многоликая толпа. На Невский, в сторону вокзала, сворачивала длинная колонна детей. Впереди шли самые маленькие. Иные из них были ещё далеки от школьного возраста. Дети шли сосредоточенно, молчаливо. Колонну словно патрулировали с обеих сторон матери. Они не плакали, но страшно было глядеть на их лица, охваченные предчувствием долгой разлуки. Время от времени какая-нибудь женщина выхватывала из рядов своего малыша, прижимала к себе, крепко целовала, заглядывая в глаза. Позади старших, шагавших с ясно выраженным нежеланием покидать Ленинград, медленно ползли грузовики, доверху нагруженные чемоданами, корзинками и узлами.
Давно ли видели подобные картины в хрониках из жизни осаждённого Мадрида? Но как далека была Испания от города на Неве! И вот беда приблизилась и к каменным стенам Ленинграда.
Ребриков взглянул на товарища. Глаза Лёвы за стёклами очков стали влажными. Он отвернулся и вытер пальцами веки.
Не сказав друг другу ни слова, они расстались.
Уже неподалёку от дома Володька встретил старого приятеля по уличным играм. Они давно не виделись и обрадовались. Виктор, так звали соседа, был одет в военную форму и коротко подстрижен.
— Не взяли ещё? — спросил он у Ребрикова.
— Нет, — Володька пожал плечами, как бы желая сказать, что и сам не понимает, почему его до сих пор не берут.
— Возьмут, — уверенно кивнул Виктор. — Скоро ему тут дадут! Ишь, сволочь, хвастал взять Ленинград к пятнадцатому, а сам где?
— Не быть ему тут, — сказал Ребриков.
— Ясно, не быть. Ещё что… Чтобы в Ленинграде немец?!
— Никогда им тут не ходить. Просто невозможно это…
Володька посмотрел вдоль улицы и вдруг представил себе, как по ней, чётко вышагивая и подымая пыль, с автоматами наперевес, в касках с рожками, страшно, как чума, надвигаются гитлеровцы. Он содрогнулся и вслух сказал:
— Их здесь не будет.
И опять он вспомнил давно услышанное: "Если потребуется, все пойдут" — и подумал: "Пойдут!"
Он приближался к дому по уже совсем опустевшему переулку. У ворот сидели женщины с противогазными сумками через плечо. Ему казалось, что на него смотрят осуждающе: "Почему он ещё здесь?"
Двери в квартиру открыла Елена Андреевна.
— Володя, тебе прислали повестку, — сказала она.
4
Не было ещё семи часов, когда он вышел из дому.