Небом крещенные
Шрифт:
Вроде взлетели…
Первый разворот надо делать, когда наберешь сто метров высоты. Но инструктор начал кренить машину раньше — стрелка высотомера еще не дотянулась до деления "Г". Ясно: инструктор помогает. Со следующим разворотом я повременил.
— Чего спишь? — стрельнуло в ухо.
Вслед за тем Горячеватый хватил разворот с глубоким креном — левое крыло нацелилось в землю почти отвесно.
По прямой УТ-2 летел сам, никто его не трогал. Перед третьим, расчетным разворотом инструктор опять нетерпеливо проворчал:
— Давай рассчытуй, а то залетишь у Кытай!..
Посадка
В очередном полете я все-таки пилотировал по-своему. Инструктор покрикивал, иногда грубо вмешивался в управление, а я знай себе работал ручкой управления и педалями. Я не сидел в кабине пассажиром и не "спал", инструктору приходилось со мной состязаться и бороться. Мне казалось, что без инструкторских подсказок я слетал бы лучше.
Пять полетов по кругу взвинтили до предела. Шестой полет я бы не выдержал: или послал бы инструктора подальше, или разревелся.
Следующий в самолет сел Белага. Я передал ему парашют и вздохнул с облегчением.
Машина ушла в воздух.
— Какая-то своеобразная методика у него, — только и сказал я.
— У кого? — спросил Булгаков.
— У инструктора нашего.
С жадностью затягиваясь табачным дымком, я успокаивался. Даже лучшему другу Булгакову выразил свое мнение об инструкторе сдержанно.
Белага, отлетав свои круги, пошатывался, как пьяный. Однако слова не обронил — он всегда молчит.
Последним должен был лететь Костя Розинский. Чем-то он не понравился инструктору с самого начала.
— Выруливай и взлетай! — бросил Горячеватый свое обычное.
Костя сейчас же дал газ. На линию исполнительного старта вырулили почти одновременно два самолета.
Мотор захлебнулся, когда инструктор ударил по рычагу, возвращая его назад.
— А осмотреться перед взлетом надо? — закричал Горячеватый так громко, что и мы услышали.
— Надо или нет, спрашиваю?!
Костя что-то бормотал.
— Вылазь! — отрубил инструктор.
Машину затащили на линию заправки. Скоро полетам объявили конец. Так Костя Розинский в этот день и не оторвался от земли.
2 ноября
Программа обучения на УТ-2 была небольшой — самолет считался " промежуточным". Курсантов подготовили и дали им по десять самостоятельных полетов. Когда-то в аэроклубе первый самостоятельный полет отмечался как праздник, его называли "вторым рождением". Здесь же все выглядело просто — ведь дело знакомое.
На УТ-2 мы получили первую практику в маршрутных полетах. Это было в новинку. Летишь по маршруту километров полтораста-двести; ориентируясь по карте, ведешь машину над перекрестками дорог, арыками и разными там Узун-агачами; летишь, правда, с инструктором, но все равно чувствуешь себя настоящим летчиком-штурманом, умеющим найти свой путь в безбрежном просторе неба.
Нескольким курсантам, которые, по выражению капитана Акназова, "выделялись в лучшую сторону", разрешили сходить по маршруту самостоятельно. А мне повезло больше всех: со мной решил полететь штурман. Пожилой капитан с лицом, испещренным старческими морщинами, преподавал
Поднимая машину в воздух, я успел заметить краешком глаза: все инструкторы и курсанты, собравшиеся на старте, сам капитан Акназов смотрят на меня.
Горячеватый в маршрутном полете контролировал курсанта, загадывая ему разные загадки. А этот штурман помогал:
— Подверните влево десять градусов, надо взять поправку на боковой ветер.
Я подвернул.
— Держите нос машины на седловину между двумя вершинами. Видите? И точно выйдем на поворотный пункт.
Через четверть часа под крылом появилась россыпь домиков — поворотный пункт.
— Подходим к аэродрому. Бросьте свою карту и не отвлекайтесь. Все внимание — расчету и посадке.
"А коленки у него подрагивают", — подумалось мне.
Штурман провел меня по маршруту, как ребенка за ручку. Легко так ходить.
Зато с инструктором интереснее. Если первый участок прошел хорошо, без ошибок, на втором участке инструктор тебя вознаградит. Снизится до бреющего полета и ну гонять овец по степи. Пикирует на отару, серые комочки раскатываются в разные стороны, будто их раздувает ветром. Чабан машет палкой, собаки скалят пасти в бессильной злобе. Над кишлаком проносились низко-низко ревущим демоном. "Шоб трубы позлиталы!" — кричал в рупор инструктор. Здорово! Всех "катал" на бреющем младший лейтенант Горячеватый, исключение составлял Розинский — с ним летали на положенной высоте 800—1000 метров. "Этот друг может в землю врезаться или разболтает кому…" — пояснил инструктор в доверительной беседе со мной и Булгаковым. Если начальство узнает о бреющих полетах — инструктору больше не держаться за ручку…
— Давайте повнимательней: слева по курсу аэродром. — Голос штурмана отвлек меня от воспоминаний.
"Перестань трястись!" — мысленно прикрикнул я на него.
Лихо развернул я самолет, заходя на посадку, — по-истребительски! Прибрал газок. Белое посадочное "Т" почему-то оказалось очень близко. Тут только я сообразил, что безбожно промазываю.
Нажал правую педаль, ручку наклонил влево, пытаясь скольжением на крыло потерять излишнюю высоту. Эффект мало ощутимый. Дал газ, уходя на второй круг для нового расчета.
Штурман не проронил ни слова, но надо было понимать, чего стоило ему это молчание. Старик, наверное, проклял тот час, когда ему стукнуло в голову лететь с курсантом. Вопрос жизни и смерти теперь полностью зависел от курсанта. Штурман очень любезно сказал:
— Спокойно, спокойно… Все у вас хорошо.
Со второго захода я сел. Прилично сел, но не так, как хотелось бы и как получалось у меня в самостоятельных полетах.
Зарулили, вылезли из кабин.
— Товарищ капитан, разрешите получить замечания.