Небом крещенные
Шрифт:
XII
— Вы не дюже, Розинский, не дюже… А то я вашу летну карьеру окончательно покалечу.
Старшину, видимо, сильно задели Костины слова. Костя сказал, что они, курсанты, все-таки относятся к летному составу, рано или поздно окончат школу, их пошлют на фронт, у них впереди крылатая, красивая жизнь. А что ожидает, например, некоторых блюстителей порядка, которые сейчас командуют курсантами? Ничего хорошего. Наряды, уборка казармы, грязное белье — вот их удел навсегда.
Разглагольствуя
Сико это запомнил. Отныне он зорко следил глазами беркута за каждым Костиным шагом, при этом побитое оспой лицо Сико мертвенно бледнело. Мелких нарушений за Костей водилось множество: то по подъему вскочить опоздает, то в столовую пойдет вне строя, то ворот гимнастерки расстегнет до половины груди. Встретит его старшина во дворе, спросит: "Вы что делаете, товарищ курсант?" А Костя ответит напрямик: "Ничего". Любой первогодок знает, что так отвечать нельзя, надо выдумать какое-нибудь занятие. По убеждениям старшины рядовой не может оставаться без дела ни на минуту. "Ага, ничего… — говорил Сико. — Ходите за мною, я вам найду работу".
Несколько раз перед строем старшина во всеуслышание заявлял, что Розинский самый разболтанный курсант в эскадрилье и придется его крепко воспитывать.
Первый урок воспитания по системе Сико был проведен однажды ночью. Без свидетелей. Издали наблюдал картину лишь дневальный, стоявший у дверей.
В полутьме Сико отыскал кровать с табличкой: "К-т Розинский". Растолкал спавшего Костю, хлестко скомандовал:
— Одягайсь!
Команда есть команда. Протерев кулаками глаза, Костя начал быстро натягивать брюки, гимнастерку. Сико следил за ним с часами в руке. Как только Костя затянул ремень, расправив складки гимнастерки, Сико приказал:
— Роздягайсь!
Костя тупо уставился на старшину. Но его так валило с ног, что он безмолвно разделся и юркнул под одеяло.
Подождав, пока курсант уснет, Сико рявкнул:
— Одягайсь!
И так было десяток раз: "Одягайсь — роздягайсь", После очередного "отбоя". Костя попытался забастовать, сунул голову под подушку. Но Сико напомнил ему, что в военное время за невыполнение приказания — трибунал.
— Глядите у меня, а то я вашу летну карьеру покалечу! — повторил свою угрозу Сико, отходя, наконец, от Костиной постели. Старшина отчаянно зевнул, перекосив челюсть, Завалился досыпать ночь в канцелярии на диване.
XIII
Отстраненная от полетов очередь не числилась в расписании учебного отдела, а потому поступила в распоряжение Сико для хозработ.
Построив с утра "летающих", своих тайных врагов, старшина раздавал наряды: территорию городка убирать, саксаул дробить кувалдой — для кухни, техимущество перетаскивать на новое место.
Бригада из четырех человек — Булгаков, Зосимов, Розинский, Белага — получила задание оштукатурить будку в дальнем углу аэродрома. В той мазанке планировалось караульное помещение.
— Разрешите вопрос, товарищ старшина?
Несмелый Костин
— Можно спросить?
— Чего вам, Розинский? Уточняйте.
— А мы никогда не штукатурили и не умеем.
— Ничего, пощикатурите!..
— А как?
— Попробуете — научитесь.
— А где инструменты взять?
— Найдите!
До будки шли с полчаса — никто ведь не подгонял. Костя обошел, окинул грустным взором строение, сложенное из глиняного самана, и вздохнул. Чтобы оштукатурить его до вечера, как предусмотрено заданием старшины, надо крепко спину поломать. Костя предложил устроить затяжкой перекур перед такой каторгой, и все четверо уселись в тенечке, пускали дымки, щуря в полудреме глаза. Отличный парень Костя Розинский, но лентяй порядочный.
— Начнем, что ли? — поднялся Зосимов.
Костя поднял веки:
— Что ты спешишь, Зосим, как голый купаться?
Посидели еще с полчасика.
— У меня одна мысля зашевелилась в голове… — проговорил Костя.
— А я думал, блоха, — съязвил Булгаков.
Все рассмеялись, в том числе и Костя.
— Ты, Валька, пока что прикуси свой язык, — предложил он. — Я вижу на горизонте какой-то кишлак. Можно нанять тамошних баб, и они отштукатурят хату дай боже. А мы будем руководить…
— Здорово ты придумал, Шкапа, лошадиной своей головой, — насмешливо перебил его Булгаков. — Но чем будешь расплачиваться за работу?
— Выпишем доверенность…
Зосимов поднялся, хрустнул суставами, потягиваясь:
— Хватит дебатов, надо начинать.
Молчаливый Белага уже мастерил перочинным ножом простейший штукатурный инструмент.
— Можете тут копаться, а я пошел в разведку, — заявил Костя и зашагал в сторону приземистых строений.
Вскоре он вернулся, ведя за собой трех пожилых женщин, Курсанты бросили работу, удивленные до крайности. Думали, Костя так себе болтает, а он всерьез решил воспользоваться наемной рабочей силой.
— Перед вами строительный объект, — начал пояснять Костя, сделав широкий жест. — Начинайте штукатурить. Расчет завтра в городке. — Костя подмигнул курсантам.
Женщины мало понимали по-русски, но основное условие договора, видимо, усвоили: надо оштукатурить будку, им за это заплатят. Они принесли с собой ведра и щетки. Дружно взялись за дело.
Оттеснив смущенных курсантов в сторонку, Костя вполголоса сказал:
— Видали, как шуруют? То-то.
Зосимов спросил:
— Как ты все-таки с ними договаривался?
— Расчет в эскадрилье. Завтра… — уклончиво ответил Костя. — Если они даже придут, часовой их не пустит.
Отступать было поздно. Пошли бродить по степи. На попутной машине доехали до предгорья, а там — арыки звенят по каменистым руслам, в садах деревья гнутся под тяжестью яблок, опираясь ветками на костыли-подпорки. Вчетвером съели, наверное, полмешка яблок. Экая существует жизнь — стоит лишь отойти от заброшенного в степи, огороженного забором военного городка.
Вернувшись под вечер в эскадрилью, доложили старшине, что караулка оштукатурена и даже побелена.