Небоскребы магов
Шрифт:
– Это отвар, – заверил я, – в сухом виде. Как сухое молоко… Ах да, как молоко может быть сухим… В общем, ваше величество, не умничайте, а глотайте… Предупреждаю, будет хреново, очень хреново.
Он помрачнел.
– А нельзя мне снова то снадобье, что снимает боль?
– Можно, – ответил я. – Дам. Но хреново будет по-другому. Организм начнет бороться с инфекцией… с ядом, что вырабатывается в вашем теле… говоря без фокусов, у вам там уже гниет внутри. Такое сразу не залечится, сперва надо убить тех гадов, что творят такое… это такие червячки, но только
Он покорно проглотил капсулу, из чаши сделал всего один глоток, как я и сказал, и вернул мне пустую. Я посмотрел с уважением, буду знать, что такое королевский глоток.
– Не волнуйтесь, – сказал он, – если не получится… я же все равно помирал…
– Ваше величество, – сказал я восхищенно, – не знаю, какой из вас король, но человек вы хороший. Меня утешаете, надо же!..
Он слабо ухмыльнулся.
– Утешение ничего не стоит… А вы меня избавили по крайней мере от боли. Если и сдохну, то без этой рези.
– Уже начинает резать? – спросил я с беспокойством. – Только не врите, ваше величество. Вы же король, по мелочи не брешете.
– Нет, – признался он, – боли еще нет, но уже страшно… как вспомню…
– Не стоит раньше времени, – предупредил я. – Обезболивающее тормозит выздоровление. Потом дам, когда станет совсем больно. Завтра.
– Хорошо, – прошептал он.
Его лицо за это время чуточку порозовело, прерывистое дыхание стало ровным. Я молчал, он осторожно повернул голову, наши взгляды встретились.
– Вы великий лекарь, глерд, – сказал он с чувством.
– Лежите, – велел я, – а то сейчас будет еще хуже. Пока я всего лишь приглушил боль. Это для того, чтобы самолечение не показалось еще большей мукой.
– Но я чувствую себя хорошо!
– Чувствовать, – изрек я, – и быть – две большие разницы, как говорят в одном великом городе. Сейчас начинается процесс растворения ваших камней. Если начнете кабердыкаться, они зашевелятся и могут попытаться выйти. А так как станут мельче, то могут пролезть, а это значит не просто поцарапают там, а буквально порвут острыми краями, как дурной кот хозяина когтями.
Он содрогнулся.
– Они что, кристаллы?
– Конечно, – заверил я. – У простых людей простой песок или мелкие камешки, у благородных глердов уже полудрагоценные, а у королей сплошь алмазы! А вы знаете, какие они по крепости.
Он снова содрогнулся, замер, прислушиваясь.
– Терпите, – сказал я с сочувствием. – Могут полезть один за другим. Но лучше подождать, пока не превратятся в слизь. Но, если вам вдруг жалко портить такие драгоценные камни…
Он вздрогнул.
– Глерд!.. Это у вас там юмор такой? Жестокий вы народ…
– А еще черствый, – согласился я. – Ваше величество, вы кабан здоровенный, у вас сердце, как вижу
В жару король метался несколько дней, часто теряя сознание, бредил, в самом деле боролся со смертью, но сегодня в минуту просветления велел подать себе некую бумагу, скрепленную своей подписью и королевскими печатями, собственноручно швырнул ее на жарко полыхающие угли в камине.
Курт просиял, сказал с чувством:
– Ваше величество!
Астрингер ответил слабым голосом:
– Ты прав, мой старый друг… Еще рано.
Я спросил шепотом у Курта:
– Что он сжег?
Тот ответил радостным шепотом:
– Завещание. С указанием наследника. Значит, идет на поправку.
На следующий день Астрингер выглядел еще измученнее, а лекари сообщили, что его величество начали мочиться, к их ужасу пополам со зловонным гноем и даже с кровью.
Курт, его секретарь, постелил себе матрас возле королевского ложа и спал там, а нам с Фицроем освободили комнату рядом с королевскими покоями.
Вместе с Куртом в королевских покоях все дни кризиса ночевали и лекари, старые, мудрые и очень грустные из-за бессилия помочь его величеству, которого знали едва ли не с пеленок.
Секретарь, проникшись ко мне почтением, то и дело спрашивал, что и как дальше с его величеством, я заверял каждый раз:
– Будем ждать. Его величество здоровый бугай.
Один из лекарей прислушался, переспросил испуганно.
– Бугай… Это… в ваших землях… похвала?
– Да, – заверил я. – Даже комплимент! У нас каждый старается выглядеть побугаистее, но, увы, получается редко у кого. А его величество… это просто бугаище!
– Бугаище, – повторил он раздумчиво, пробуя слово на вкус и запоминая его значение. – Вообще-то звучит царственно… По-королевски. Что ж, будем ждать…
Секретарь напомнил:
– Кстати, на гербе его величества как раз могучий бык.
Астрингер открыл один глаз, посмотрел на меня грустно и устало, снова опустил веки, напухшие и красные.
Курт сказал мне тихонько:
– Пусть отдыхает, давайте подождем в другой комнате.
– Да я вообще-то зашел только узнать, – сказал я, – а так у меня дел по горло…
Курт сказал испуганно:
– Но здоровье его величества…
– Это ваш король, – напомнил я. – Уверен, вы делаете для него все, что в ваших силах. Ваши лекари знают свое дело, даже не пытались пустить кровь, понимают, что можно, что нельзя, а это уже здорово.
Он воскликнул уже с негодованием:
– Не уходите, глерд! Дело о здоровье его величества!
– Успокойтесь, – сказал я мягко. – Я вас понимаю и сочувствую. Только я, напоминаю, подданный королевы Орландии.
Я повернулся к двери, ее открыли с той стороны, в комнату быстро вошел крупный человек в темном костюме с золотым шитьем, мне почему-то показалось, что у него под одеждой металлическая кираса.