Нечаянные грезы
Шрифт:
Ну так вот, эта бабуля заставила меня рассказать все как на духу, — продолжала Вера Афанасьевна, усевшись верхом на стул, который придвинула к кровати Марии Лукьяновны. — Потом попросила фотографии.
«Я не могу заставить твоего мужа бросить ту женщину, — сказала она. — У нее очень сильная воля, и она мне не подчинится. Но я могу напустить на нее всякие хвори. Твой муж сам ее бросит — мужчины всегда бросают больных любовниц».
Бабуля сунула мне кусок горячего воска и заставила вылепить куклу, которую мы назвали Изабеллой. Потом
Бабуля взяла другую булавку и резко воткнула ее в лежавший перед нею кусок застывшего воска.
Я зажмурила глаза и сделала, как она велела. И взвыла от боли — я промазала, булавка вонзилась мне в ладонь. У меня началась истерика, и ворожее пришлось накинуть мне на голову черный платок. Когда я затихла, она сказала: «Убирайся и больше никогда ко мне не приходи. Муж твой прав, что спутался с той женщиной — ты настоящая тряпка. Ни гордости у тебя нет, ни достоинства. Таким, как ты, нужно затворяться в монастыре».
Мария Лукьяновна случайно обратила внимание на выражение лица Веры Афанасьевны — оно у нее было серьезное и даже печальное. «Странная женщина, — пронеслось в ее голове. — Муж занимает такой высокий пост в городе, а она ворошит грязное белье. Да если кто-то узнает…»
— Бедная Изабелла все-таки загремела в больницу. И очень скоро, — прервал ее размышления голос Веры Афанасьевны. — С внематочной беременностью. Ей вырезали все женские органы, и Петюнчик ее бросил.
— Бог наказал, — вырвалось у Марии Лукьяновны.
— Что вы. Это я во всем виновата. Я по сей день не могу простить себя за это. Я бегала к ней в больницу тайком от Петюнчика. Беллочка оказалась такой душевной и всеми заброшенной. Бедняжка.
— Ну, я совсем не могу вас понять, дорогая Вера Афанасьевна. Ведь эта… негодяйка хотела разрушить вашу семью.
— Нет, Мариечка Лукьяновна. Просто она без памяти влюбилась в моего Петюнчика. Он у меня такой ласковый, такой нежный. Редкий мужчина.
— И вы простили ему эту… историю?
— Ну да. Собственно говоря, особо нечего было прощать. Ведь у Петюнчика и в мыслях не было бросать нас с Настеной и жениться на этой Изабелле Малаховой. Ну, во-первых, в таком случае для него бы навсегда закрылись все двери высших эшелонов власти, а во-вторых, он к нам с Настеной по-настоящему привязан. Изабелла призналась мне, что он с самого начала их знакомства говорил, что дороже жены и дочери у него нет на свете людей. Мариечка Лукьяновна, так вы думаете, я не виновата в том, что случилось с Изабеллой Малаховой?
— Я не верю гадалкам и ворожеям. К тому же считаю, человек должен сам распоряжаться своей судьбой, а не прибегать к помощи посторонних людей. Я всегда все решала и делала сама.
Она вздохнула и посмотрела украдкой на часы. До обхода осталось десять минут.
— Вы сильная. И очень мужественная. Мусенька вся в вас. Очень
— Мария-Елена, с этим делом нам придется повременить. Ты слышишь меня, моя девочка?
Вадим поднял ее над собой на вытянутых руках. Он сделал это не без усилия над собой — оргазм достиг той точки, когда владеть собой почти невозможно.
— Почему?
Он положил ее рядом, накрыл ладонью горячее трепещущее лоно.
— Ты сама еще ребенок. Я хочу сперва вынянчить тебя, а уж потом мы будем вместе растить наших детей.
— Разве у тебя не хватит сил нянчить нас обоих?
Она коснулась рукой его груди, скользнула ниже. При этом пальцы Муси делали такие движения, словно она пыталась что-то слепить из его плоти.
— У меня много сил, Мария-Елена. Но я бы хотел их все отдать тебе.
— Какой ты эгоист. — Она весело и задорно рассмеялась. — И все равно я сумею тебя уговорить. У нас родится сын. Он будет похож на тебя как двойник. Он и будет твоим двойником. Он заменит мне тебя, когда ты поднимешься в небо. Хотя тебя, наверное, никто не сможет заменить.
— Мария-Елена, ты совсем ничего не ешь. Я очень тревожусь за тебя. В чем дело?
Ее рука теперь ласкала низ его живота. У него было ощущение, будто ее нежные пальцы проникают внутрь и делают там что-то невообразимо приятное. У него было немало женщин, среди них встречались и довольно искушенные в любовных ласках. Но эта невинная неопытная девчонка превосходила их всех своим умением не просто возбудить, а еще и удовлетворить в нем желание.
— Я сыта. Как ты не можешь понять, что я сыта? Ты каждую секунду кормишь меня любовью. Ты просто пичкаешь меня ею. Я скоро превращусь в одну любовь.
Он протянул руку и взял с тумбочки тарелку с крабами. Она съела два малюсеньких ломтика и закрыла рот ладонями. Потом он заставил ее выпить полстакана ананасового сока.
— Девочка моя, я за тебя отвечаю.
— Перед кем?
Она наморщила лоб, вспомнив мать. Ей с трудом удалось отогнать от себя это воспоминание.
— Перед всем мирозданием. Разве тебе не известно, что боги поручили мне заботу о тебе?
Она оживилась.
— Какие боги? Расскажи мне о них.
— Слушай же. — Он осторожно просунул руку под ее теплые мягкие волосы, обнял за шею, прижал ее макушку к своей щеке. Она вытянулась как струна, напряглась, впечаталась в его бедро своим прохладным упругим животом и, расслабившись внезапно, словно окутала его со всех сторон своей душистой излучающей любовь плотью.
— Артемида сказала мне: Мария-Елена приходится мне самой любимой кузиной. У Марии-Елены ужасно длинные ноги, и она всегда обгоняла меня, когда мы с ней бегали по утренним лугам. Я очень люблю Марию-Елену и скучаю по ней. Если ты посмеешь обидеть ее, я натравлю на тебя всех диких оленей и косуль.