Нечаянный Роман
Шрифт:
– Куба – любовь моя, – пробормотала Ната.
Получилось неожиданно громко, повернулась танцующая рядом пара: нахмурился однокурсник, мигнула насмешливым веком старшекурсница.
Наталья обмерла, хотела всем все объяснить, но не успела, к губам прильнули горячие, мятные губы.
– Миллион, миллион, миллион алых роз, – запела Алла Пугачева.
Миллион разноцветных огоньков разорвал темноту.
Глава 3
7 ноября 1990
На
– Первый раз за четыре года приехала на ноябрьские домой, – проворчал отец, – что-то случилось?
Он уже поел и лежал на диване с «Правдой».
– Так, – неопределенно сказала Женя, – соскучилась.
– Я умею читать между строк, – нахмурился отец, – в новостях появилась новая интонация, страну ждут гигантские перемены. Если я не ошибаюсь, у китайцев есть старинное проклятие «жить тебе в эпоху перемен».
– У Цоя есть такая песня «Мы ждем перемен», – сказала Женя.
– У кого? – Отец сдвинул очки на лоб. – Что это за фамилия? Он китаец?
– Он из Питера, – сказала Женя.
Еще совсем недавно Цой казался Жене олицетворением свободы и дальних горизонтов. Ветер свободы пах Ленинградом и Невским проспектом, это потом он стал отдавать горечью и кошками. Своих перемен она уже дождалась и примчалась домой, как недобитая ласточка на место зимовки. Парней в финэке на других специальностях было достаточно, только у них на бухгалтерском учете был дефицит. Угораздило же ее втрескаться в собственного любвеобильного старосту. Как выяснилось, их недолговечный дуэт вскоре превратился в трио, а потом и в квартет.
– Спасибо. – Женя выдвинулась из-за стола.
– На здоровье, – сказал папа, – скажи Наталье, пусть поможет маме убрать посуду.
Что-то в тоне отца вызвало неудержимое желание возразить, Женя открыла было рот, но сдержалась. Эта война принадлежала теперь Нате. В отличие от нее младшая сестра решила остаться в Калинине и поступила в местный институт.
Женя обошла стол и тихонечко прикрыла за собой дверь.
Ната сидела перед зеркалом и ожесточенно скребла щеточкой по засохшей туши.
– Папа сказал, чтобы ты помогла маме с посудой, – сказала Женя.
– Вечером, после дискотеки, – буркнула Ната.
– Папе не понравится.
– Тоже мне новость.
Женя села на кровать. Ничего дома не менялось, Натка собачилась с отцом, на кроватях лежали знакомые с детства одеяла.
– Помнишь, как мы помогали маме подбирать по цвету лоскутки? – спросила она.
Ната мельком взглянула на сестру и неопределенно пожала плечами.
– Разве ты не скучаешь по детству? – удивилась Женя.
– С чего вдруг?
– В
– У тебя, может, и было. – Ната осторожно, чтобы не размазать, сняла с ресницы комок туши.
Женя погладила пальцем квадратик ткани, на котором навечно застыл в улыбке мишка с надломанным ухом:
– Моя пижама, она потом тебе досталась. Ты почему-то носила только верх, надевала поверх платья и ходила, даже днем.
– Ты помнишь? – Ната медленно повернулась к Женьке. – Пижама была с воротником и двумя карманами, мне казалось, она похожа на пиджак… Как у отца.
– А это кухонные полотенца, – Женька ткнула в середину, – солнышки и подсолнухи, мама переживала, что одеяло получится «вафельным».
– Нормально получилось. Пупырчатый такой… центр, – задумчиво сказала Наталья. – Жень, хочешь пойти со мной на дискотеку?
– Ты же вроде с Асей собиралась идти?
– Она не может, – на Натино лицо набежало легкое облачко, – обязанности «наследницы строительной империи», «важные гости».
– Вы поссорились, что ли?
– С чего ты взяла?
– Наследница… империи, – передразнила Женька.
– Дело не в ней…
У Наты стало детское, обиженное лицо.
– Болит что-то? – спросила Женя.
Неожиданно распахнулась дверь, в проем просунулась голова отца.
– Вы тут?
– Пап, прекрати задавать риторические вопросы, – вспыхнула Наталья, – и я просила стучать.
– Мама уже всю посуду сама перемыла, – проворчал отец. – Что у вас душно-то так? Откройте форточку. И что у тебя за ужас на лице?
В Натальиных глазах заскакали сердитые искорки, Женя успокаивающе похлопала ее по руке.
– Это не ужас, а макияж, – сказала Женя, – мы на дискотеку собираемся.
Отец перекачнулся с носков на пятки и выставил вперед палец.
– Только что передали, – желчно сказал он, – слесарь Ижорского завода из твоего любимого города Ленинграда выстрелил на параде в Москве. Неслыханно!
– Никогда не была на Ижорском заводе, – сказала Женя.
– Евгения, – сказал отец, – мне не нравится твой тон. Интеллигентный ленинградец так разговаривать не должен. На дискотеку они собрались, на улицах из ружья стреляют!
– Мы в Калинине, – сказала Женя, – в городе самого миролюбивого человека и народного старосты. Все нехорошее случается либо в Ленинграде, либо в Москве.
– Согласен, – сказал отец, – куда смотрит администрация Ижорского завода? Я бы со стыда умер, если бы в воздух стрелял представитель нашего треста.
– Не сомневаюсь, – сказала Женя, оттесняя отца к выходу.
– Ловко ты с ним, – вздохнула Ната, когда за отцом закрылась дверь, – попробовала бы я так с ним разговаривать…
– Научишься, какие твои годы! – засмеялась Женя. – Как у вас на дискотеках с кавалерами? Надо у мамы платье одолжить…