Нечеловек
Шрифт:
Мы все учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь. Это о Гордее. Чему учился, хоть сколько-нибудь понятно. Его учили не только быть руководителем, но и специалистом. А специальность его называлась «Электроснабжение промышленных предприятий и сельского хозяйства». Так что такие вот «банальности» он должен щелкать как орешки. Да не тут-то было. Он проучился долгие пять лет как-нибудь.
Гордей вошел в темный коридор. Грязные стены, вздыбленный пол. Такое можно увидеть только в запущенном хозяйстве. Руководство решило делать ремонт только там, где ступает нога иностранца. В прошлом году три блока отремонтировали за счет израильтян, решивших в рекламных целях установить на захудалом российском предприятии свое оборудование. В этом
Странное дело: несмотря на обновляющиеся за счет иностранцев блоки, у рабочих зарплаты так и оставались мизерными. Да еще и сокращения начались… На самом деле Гордею было наплевать на их зарплаты и сокращения. Лишь бы у него все было гладко.
Кроткий подошел к железной двери слесарки, дернул за ручку. Заперто.
– Он неделю уже на работу не выходит.
Гордей обернулся. Парень лет двадцати сидел в курилке.
– Ты это о ком?
– Ты же Кольку ищешь?
Кроткий кивнул.
– Так вот, он в запое.
Все! Последняя надежда постоять рядом и поруководить умерла.
– А ты не в курсе, где дежурный?
– В десятой теплице. Там что-то с форточками…
Кроткий, не дослушав парня, направился к теплице. Дежурный оператор стоял у кнопок, включающих подъем-опускание форточек, и что-то там рассматривал.
«Вот и я так сейчас встану и буду смотреть на эту кнопку. Только с одним отличием. Вид у меня будет не такой глупый».
Гордей родился с умным лицом. Даже те вещи, о которых он слышал вскользь, Кроткий мог обсуждать как дока, с умной миной на лице.
– Здорово, – Гордей попытался вспомнить имя оператора, но не смог.
– Привет, Филипыч. – На лице дежурного появилось облегчение.
– Что, вообще не фурычит? – Кроткий со знанием дела ткнул пальцем в верхнюю кнопку.
– Ни туда, ни сюда.
– Ладно, разберемся…
Не разобрались.
Гордей весь взмок. Бегал из теплицы в щитовую, из щитовой снова в теплицу. Выключал и снова включал автоматы (он пару раз видел, как это делал Михалыч). Все было перепробовано, а воз и ныне там. Гордей сел на ящик напротив злосчастной кнопки. Смотрел на нее с такой ненавистью, что провода плавились. Он находился в теплице один – рабочие закончили обрывание листвы или еще чего (Гордей об этом знал еще меньше, чем об электричестве), и их отправили на расфасовку томатов.
«Все. Закончился ты, Гордей Филиппович, как руководитель. Дадут тебе под зад. И поделом».
Кроткий встал, вздохнул и решил еще раз надавить на кнопку подъема. В момент, когда валы со скрежетом завертелись, Гордей Кроткий поверил в Бога.
«Ну, точно, Бог есть. Потому что я ни хрена не сделал».
Он ликовал. Ему хотелось кувыркаться, прыгать по проходу между побегами. Но он должен оставаться самим собой и не выглядеть глупо. Никогда.
Ну, хватит. Кроткий нажал кнопку «Стоп». Тут его ждало небольшое разочарование – Бог ушел помогать другим. Кнопка не сработала. Валы продолжали монотонно напевать и так же медленно поднимать стекла вверх. Да и хрен с ними. На эти случаи (когда Богу некогда) и существуют концевые выключатели, прекращающие подачу напряжения. Гордей пошел к выходу, все еще довольный происходящим. Но его ждал еще один сюрприз. Концевики ни хрена не отключили! Рычажки с колесиками вывернулись и сломались.
Гордей слишком поздно понял, что может произойти. Где-то треснуло
Он воспринимал все как в замедленном режиме. Осколки продолжали падать. Гордей увидел какое-то движение и вывернул голову. В проеме стоял Максим Бабурин в сером коротком плаще. Он поднял правую руку и большим пальцем провел по горлу. Валы затихли, осколки еще кое-где падали. Ветерок трепал молодые листья. Гордей посмотрел вверх. Над ним висел крупный осколок, похожий на «барашек» гильотины. На чем он держался, видно не было. Гордей понял, что означал жест Макса. Он снова запрокинул голову назад. Бабурин исчез.
– Прости, – прошептал Гордей. – Макс, прости! – крикнул он, и осколок со свистом полетел вниз.
В следующий миг голова с умным лицом отлетела от тела, одетого в иностранную робу.
Звон стекла вырвал его из грез о больших заработках. Звук был таким натуральным, что Максим решил – в квартире разбили окно. Он отбросил справочник и побежал в кухню. Стекла были целыми. Максим осмотрел шкафы. Все стеклянные части немногочисленной мебели были на месте. Макс развернулся и пошел в спальню. Тоже все цело.
«Я ничего не понимаю. Галлюцинации? Последние дни они не дают о себе забывать. Будто чувства каким-то странным образом обострились… Обострились ли? Может, все куда как проще? Воспалившийся мозг выдает несуществующие звуки и запахи за настоящие. Надо позвонить дяде Славе. Уж он-то если не поможет, то хотя бы посоветует, что делать. Да и витамины надо взять».
Максим подошел к телефону.
Глава 5
Он услышал голос человека, который оберегал его. Все те годы, которые помнил Максим, крестный был ему и матерью, и отцом. Каждое утро он провожал Максима в школу и забирал его оттуда вечером. Сейчас Макс понимал, что этим дядя Слава показывал ему свою любовь. Родительскую любовь.
– Алло, Максик? – У мужчины был тихий добрый голос.
– Да, крестный. Как ты?
– А как, ты думаешь, может быть в семьдесят два года? Конечно, замечательно. Я чувствую себя точно так же, как и выгляжу. Хе-хе-хе. Хотя откуда тебе знать, как я выгляжу. Когда ты был у меня последний раз?
Три недели назад? Месяц? Нет. Он только собирался тогда к крестному. Олег позвонил, и они уехали на рыбалку. Максим вспомнил: он был у дяди Славы на майские праздники. То есть почти четыре месяца назад. Родственники из разных городов чаще встречаются. Дядя Слава жил в трех километрах от Максима. Сам он никогда не приходил к Максу, боялся нарваться на Нину Федоровну и Алексея Ильича. Не заладилось у них с первого дня знакомства. Вячеслав Андреевич Даниленко был человеком со сложным характером (разумеется, по мнению Нины Федоровны, к которому не мог не прислушаться Алексей Ильич). Сложность характера проявлялась в том, что дядя Слава не любил учить и терпеть не мог, когда учат другие. Совет, конечно, он дать мог, только с одним условием: если в этом совете нуждались. Вот именно в этом они и не сошлись характерами с тещей Макса. Та любила поучить жизни.
– Я исправлюсь, – едва слышно произнес Максим.
– Очень надеюсь на это, сынок.
Макс понял, как старику одиноко. Одиночество – верный признак старости. Максим где-то прочитал это, но сейчас, как говорил герой фильма «Где находится нофелет», он до этого додумался бы и сам. «Доводы, до которых человек додумывается сам, обычно убеждают его больше, нежели те, которые пришли в голову другим».
Макс снова вспомнил о книге.
– Сынок, ну когда ты собираешься проведать старика?