Нечестивый
Шрифт:
— Вот вы, какой веры будете? — растягивая слова и шамкая губами, спросил Пигидий.
— Синтоист я, — раздраженно сказал Сомов, вызвав возмущенный вздохи у стоящих за попом пенсионерок.
— А хоть и сатанист, но сразу видно, что человек вы серьезный, — ничуть не удивился поп и попросил елейным голоском, — вы позволите с вами пройти, надо бы дом освятить, народ ведь волнуется.
Сомов махнул рукой и направился к затворенной калитке. Остальные, молча проследовали за ним, только поп остановился, отгоняя сунувшихся следом пенсионерок. Во дворе стояли белые таблички с номерами улик.
— Где
— Вон там, — указал рукой лейтенант и добавил, — можно я не пойду?
Курицына застыла, вглядываясь в черные стекла дома. Это место ей не нравилось, навевая неясную тревогу.
Сомов сдернул синий тент, священник испуганно дернулся, зацепился за полы рясы и упал на лужайку.
— Иди сюда, — подозвал Сомов Лену, — что можешь сказать?
Лена нерешительно подошла и остановившись в метре от ямы, боязливо заглянула внутрь, словно ожидая, что на нее выпрыгнет чудовище. Но вид синеватых, оторванных конечностей не пугал ее, а даже притягивал. Она скользнула взглядом по синей рубашке милиционера, прошлась по толстой белой ляжке женщины, но они выглядели обычно. Она уставилась на блеклую, крохотную детскую ручку, с вытянутыми пальчиками, молящими, чтобы до них дотронулись.
— Тела мужчины и женщины, — сказала Курицына, подходя поближе, — а так же множество детских конечностей.
— Что с ними не так? — задал вопрос Сомов, — запах чувствуешь?
— Даже не знаю, — растерянно ответила Лена, и принюхалась — вроде есть запах разложения, но его будто перебивает другой, более резкий, но я не вспомнить, где его слышала.
— Как после грозы, — сказал священник, отряхивая рясу, — только сильнее.
— А ведь точно, — подтвердила Курицына, — очень похож.
— И что это значит? — снова спросил Сомов.
— Я не знаю, — ответила Лена, — их чем-то отравили?
— Вот и я не знаю, — бросил Сомов и окликнул стоящего в стороне лейтенанта, — есть подозреваемые?
— Только нелюдь мог такое сотворить, — сказал поп и перекрестился.
Лена заметила, что Сомов немного дернулся от фразы священника. Она прокрутила в голове фразу и что-то в голове зацепилось за слово «нелюдь». Смутный образ всплыл в памяти — темнота, лежащая на диване старуха.
— Эй, Курицына, — подозвал ее Сомов, — иди сюда..
Лейтенант сбегал в машину за папкой и шевеля губами, что искал. Сомов нервно стоял над ним и ворчал.
— Вот оно, — обрадовался лейтенант, — хозяйка дома Мария Суворина, подана в уголовный розыск. В настоящее время местоположение неизвестно.
— Оно шевелится. — прошептал поп, — Спаси нас господь всемилостивый.
Лена отчего-то сразу ему поверила. Повернулась и смотрела, как пальцы на ножках шевелятся, словно жирные, костистые черви. Зрелище отталкивающее и притягательное одновременно. Спустя несколько секунд шевеление прекратилось и все замерло в мертвой, стылой неподвижности. Поп подхватил рясу и матерясь, бежал к выходу, иногда перемежая поток нецензурщины отрывками молитв.
— Я кажись обмочился, — сказал лейтенант, оседая на землю.
По его черным, форменным штанам расползалась темное пятно, а руки мелко дрожали. Сомов вытащил сигарету и закурил. Лена вдохнула в себя вырвавшийся ароматный дымок и почувствовала, что тревога начинает
— А давайте махнем в бар? — хихикнув, предложила она Сомову, — в жопу эту работу.
Тот усмехнулся, за три затяжки добил сигарету и швырнул окурок в яму с трупами. Над фасадами домов на противоположной стороне улицы был виден поднимающийся черный дым. Взвизгнули покрышки и послышался звук уезжающей машины, сопровождаемый криками толпы. Недавно превозносившие попа, теперь хаяли всю его братия и попутно ангелов господних.
Лена с Сомовым оставили бессмысленного уставившегося в пустоту лейтенанта и вышли на улицу. Толпа подступила почти к самой калитке и образовала полукруг, отрезая выходы. Несколько мужиков угрюмо сплевывали и покачивали тупо блестящими топорами.
— Что же это получается, граждане милиционеры, — выступил вперед плюгавенький мужик, в разорванных на коленках спортивных штанах, — мы налоги платим, а маньяки по городу бегают.
— А ведь если наших детей поубивают, — заорала толстая бабища, оттискивая боком мужичка, — ладно этих сирот убогих, а если родных кровинушек?
— Мы ищем убийцу, — спокойно сказал Сомов, проходя вперед.
Толпа сначала немного расступилась, но народ позади заволновался и выплюнул дюжего детину навстречу Сомову.
— Я тебе ща башку разобью, — взревел гигант, — че толкаешься.
Мужик рванул на себе майку и попер на Сомова, попытавшись схватить его руками. Сомов попросту дернул руку детины на себя, заставляя того потерять равновесие и гулко стукнуться лбом о железо калитки. Плюгавый было дернулся, замахнувшись камнем, но Сомов выдернул пистолет и выстрелил в воздух.
Толпа поначалу застыла, оглушено хлопая глазами. Люди заревели и расталкивая друг друга локтями, роняя в грязь тех, кто послабее, бросились прочь. Детина зажимая кровоточащую рану на голове, пополз вдоль забора, причитая, чтобы его не убивали, ведь у него трое деток дома.
— Так блять и сиди дома, — процедил Сомов.
Они забрались в оставленный неподалеку старый милицейский уазик. Лена села за руль, Сомов примостился сзади.
— Езжай на пожар, — тяжело дыша, сказал он.
В зеркале заднего вида Лена заметила, что он весь покраснели, а по лбу стекали крупные капли пота. Сомов отвернул рукав пальто и достав бутылочку с перекисью, обильно полил рану на руке.
— Едь, сука! — заорал он, заметив, что Лена наблюдает за его манипуляциями с рукой.
Встреча
Рана на руке Сомова уже начала сочиться желтым гноем, несмотря на антибиотики. Сжав опухшие края, он выдавил гной, внутри показался белый червячок, тут же юркнувший обратно, в спасительную темноту и жар воспаленной плоти.
— Люди какие-то странные, — заметила Лена, — сонные будто или обкуренные.
Сомов перемотал рану тряпкой, найденной на сиденье и обильно залил все антисептиком. Выглянув в окно, он приметил, что люди идут с опущенными головами, будто заключенные. Они пронеслись мимо застывшего посередине дороги автобуса, водитель которого безразлично смотрел вперед. Пассажиры не проявляли ни малейшего волнения и спокойно сидели, выперев глаза.