Нечисть в деревне. Ведьма
Шрифт:
— Ну, разве в твоей дыре такие вкусности делают? — мирно поинтересовалась Ника, отпивая маленький глоток из крохотной кофейной чашки. Она органично смотрелась в уютной, но от того не менее изысканной обстановке и я неожиданно почувствовала себя рядом с ней замарашкой. Нескладная, длинная, худая, с простой косой вместо модельной стрижки, без грамма косметики, в обычных джинсах и байковой клетчатой рубашке — казалось, что в нас не было ни одного общего гена. Миниатюрная изящная Ника выгодно выделялась на моем фоне. Хотя, она бы и в одиночестве
— Не делают, — тоном, говорящим, что я абсолютно от этого не страдаю, отрезала я. И это действительно так. Мне гораздо ближе была сонная дремота маленькой деревушки, треск дров в печи, терпкий запах скошенной травы или свежего, парного молока. Конечно, штрудель по венским традициям я не испеку да и времени, если честно, нет, но чем плохи запеченные в печи яблоки?
— Не понимаю, какой смысл был заживо хоронить себя в глуши? — неправильно истолковав мою задумчивость, пробурчала Ника. Я пожала плечами — в тот момент я скорее бежала от проблем большого мира, нежели действительно желала остаться в деревне навсегда, но теперь… — Тебе регулярно проценты с продаж идут, хотела бы, купила уже квартиру в городе…
Проценты с продаж это она о небольшой линии косметических средств, которую мы вдвоем запустили, еще будучи молодыми, и производство которой Ника продолжила. Жила она не только на ведьмовские услуги. Магазинчик, если честно, был крохотным, но доход приносил исправно, а я получала проценты за, собственно, изначальный рецепт, и в разработке дальнейших продуктов участия не принимала. Надо сказать, эти деньги почти целиком ушли на обустройство нового дома и на счету оставались считанные копейки. Но не говорить же ей об этом?
Участковый присоединился к нам спустя час — когда кофе уже не лез и я лишь лениво отщипывала кусочки от третьей порции штруделя. Ника смотрела на это со священным ужасом, представляя, как бы такие объемы отразились на ее фигуре, но мне лишний вес не грозил. Скорее, дистрофия.
При виде штруделя глаза у него загорелись голодным блеском.
— Можно? — вопросительно глянув на меня, он уже придвигал к себе мою тарелку и вооружался вилкой. Форменный бушлат скромно повис на вешалке, пугая официантов. Один из них пулей подлетел к нашему столику, принимая заказ на чашку черного кофе без сахара.
— Угощайтесь… — несколько ошарашено пробормотала я, наблюдая, как он методично и быстро, но аккуратно отправляет в рот куски пирога.
Видимо уловив в моем голосе странные нотки, участковый удивленно поднял взгляд, но почему-то не на меня, а на Нику.
— Я что-то сделал не так?
— Что вы, — во все тридцать два зуба улыбнулась она, ехидно глядя на меня. — Не обращайте внимания, это все оборотничьи замашки…
— Тиш-ше! — зашипела я, оглядываясь. Кофейня постепенно наполнялась народом.
— Да кто в это поверит, даже если услышит? — фыркнула сестрица. — Сидели как-то ведьма, оборотень и полицейский… Начало для анекдота!
— Ника, а сколько вам лет? — возможно, дело кончилось бы
Вид у сестры был такой, словно на нее напала игрушечная мышь — изумление боролось в нем с возмущением. Не выдержав, я сдавленно захихикала. Мало кто осмеливался спросить у нее такое.
— А ты чего ржешь, старше меня на восемь лет! — окрысилась сестрица, нервно оглаживая пончо на стройной талии.
— И все-таки? — напряженно повторил участковый, а я заподозрила, что интерес его был совсем не праздным и смеяться прекратила.
— А сколько бы вы мне дали? — справившись с собой, Ника попыталась перевести все в шутку, но вышло не очень:
— Тридцать два, — озвучил участковый, попав точно в цель. Я хмыкнула — никто не давал сестрице больше двадцати пяти, чем она, несомненно, гордилась, однако попадание было слишком точным для случайного. Полагаю, в управлении он не только отчет сдавал, но и справки успел навести.
— А вас не смущает, что в таком случае вашей чудной соседке, — кивок в мою сторону. — Никак не меньше сорока?
— О ее возрасте я давно осведомлен, — огорошил он меня. И все это, продолжая невозмутимо есть. Я даже невольно на отражение в окне покосилась, но все вроде было как обычно — я бы себе больше тридцати не дала. Мы, оборотни, живем дольше и стареем не так, как люди. То есть он все это время знал и ничего не спрашивал? Или в его окружении все сорокалетние так выглядят?!
— Мне просто интересно, это у вас семейное? — закончил участковый, откидываясь на стуле. Кофейная чашка смотрелась игрушечной в его руках.
Ника оскорбленно фыркнула и потянулась за шубой:
— Нет, это у нас профессиональное. Как и у вас, видимо.
— Вы ее задели, — констатировала я, когда мы остались вдвоем. Проводив Нику взглядом, Алексей Михайлович невозмутимо допил кофе и встал, подавая мне куртку. Я, в который раз ощущая уже знакомое чувство неловкости, сунула руки в рукава, ощущая его пальцы на своих плечах.
— Не люблю, когда мне лгут, — услышала я, когда мы выходили из кофейни.
Но ничего не ответила. Иногда лучшее, что может сделать женщина — это промолчать.
Обратная дорога заняла больше времени. Выезжали мы уже в опускающихся морозных сумерках, а приехали, когда от солнца осталась только алая полоска на темном горизонте. Ника в конце концов задремала на заднем сиденье, я, неловко извернувшись, накрыла ее пледом еще на середине дороги.
— Странные между вами отношения, — заметив это, тихо обронил участковый.
"Как и между нами" — подумала я, но вслух говорить не стала.
Деревня была видна издалека и ее яркие желтые огни неожиданно вызвали во мне щемящее чувство радости и умиротворения. Остались позади все треволнения этого суматошного дня, какофония ревущих моторов и клаксонов машин, уличного радио и гула толпы. Теперь — только тишина темной машины и приближающиеся маячки освещенных домов.