Нечисть

Ручий Алексей Викторович

К Андрееву подошёл его коллега по «антитеррору» капитан Остапенко.

– Ну что, Игорь, пойдём – посмотрим? – спросил он Андреева, протягивая тому тряпичную медицинскую маску.

– Пойдём, – майор отправил окурок в урну, затем принял маску из рук товарища.

Они неторопливо вошли в здание культурного центра и по мраморной лестнице поднялись на второй этаж. Прошли в актовый зал. Там уже работали криминалисты.

Первое, что почувствовал Андреев, входя в зал, – запах. Ужасный запах, который ни с чем нельзя было спутать. А затем он увидел и последствия взрыва.

Кресла

в зале были опрокинуты, на сцене царил беспорядок: перевернутые столы, разбросанные бумаги, какое-то тряпьё. Между поваленных кресел лежало накрытое белой тряпкой тело подрывника.

Стены зала, сцена и кресла – всё было забрызгано дерьмом. Именно им и воняло в зале. Какой-то безумец взорвал дерьмо-бомбу – взрывное устройство, основным поражающим элементом которого были тщательно собранные фекалии.

Кто этот псих и с какой целью он совершил своё преступление – в этом без преувеличения дерьме теперь и предстояло копаться начальнику следственной группы Андрееву.

Он тяжело вздохнул и надел на лицо маску. Ночка предстояла бессонная.

Завод имени 100-летия Октября

Вечером накрыли стол. Директор сам спустился в цех и позвал работяг. Те только и ждали этого клича и охотно потянулись в бухгалтерию, где планировался небольшой сабантуй. Поминки – как окрестил их про себя Степан Ильич. Сам он был преисполнен мрачных предчувствий.

Оно и понятно: сегодня директор должен был объявить об участи их завода, который за последние десять лет и так ужался до размеров одного цеха, перебивающегося нечастыми заказами на изготовление металлоконструкций.

В последнее время дела шли всё хуже и поговаривали, что Михалыч – директор и нынешний владелец завода – собирается продать цех или привлечь сторонних инвесторов, что, по мнению Степана Ильича, означало одно и то же: конец производству. С этими невесёлыми мыслями он пошёл вместе со всеми в бухгалтерию.

Заводу Степан Ильич отдал больше сорока лет своей жизни. После ПТУ по распределению попал сюда сварщиком, потом прямо с завода ушёл в армию, а с армии двадцатилетний ефрейтор снова вернулся на завод. Вместе с заводом пережил развал Союза и лихие девяностые, когда цеха закрывались один за другим, а оборудование вывозилось и продавалось за бесценок. Начальства Степан Ильич пережил столько, что теперь и не сочтёшь. А сам в руководители никогда не лез. Хотя уж что-что, а свое дело знал туго. Да и завод знал, жизнь его рабочую. Изнутри что называется…

И вот что-то должно было случиться. Чуял Ильич нутром – этих перемен завод не переживёт. Продаст Михалыч цех, а новые хозяева производство свернут. Сдадут площади в аренду коммерсантам и будут рентой жить. А на простого рабочего им плевать. Молодых в менеджеров переоденут, а его, Степана Ильича, почётного сварщика, отправят на пенсию…

В бухгалтерии был накрыт большой стол, на котором громоздились пластиковые тарелки с колбасной нарезкой, бутербродами с красной икрой, открытые банки с маринованными огурцами, шпротами и маслинами. Между тарелок с закуской безмолвными часовыми высились бутылки с водкой.

Сели. Молодежь принялась

накладывать закуски, кто-то засуетился с выпивкой. Небольшое помещение бухгалтерии наполнилось шумом и гамом. Степан Ильич скромно примостился с краю, взял себе пластиковую тарелку с вилкой, подцепил пару кусков колбасы и маринованный огурец. Принял стакан с водкой от токаря Ромки. Через пару минут все умолкли и уставились на Михалыча.

Андрей Михайлович, владелец цеха, поднялся с пластиковым стаканом в руке. Обвёл взглядом всех присутствующих. Затем заговорил:

– Коллеги! Друзья! Все мы знаем, по какому поводу здесь сегодня собрались. Наш завод переживает не лучшие времена…

И всё в таком духе. Непродолжительную речь свою директор подкрепил лирическим отступлением, посвящённым трудному экономическому положению в стране, статистическими данными, касающимися деятельности их производства, и резюмировал коротко:

– В общем, на данном этапе принято решение привлечь стороннего инвестора. Это немецкий бизнесмен, который хочет вести экономическую деятельность в нашем городе. Послезавтра он приедет принимать цех…

Фрицев нам тут только не хватало, – подумал про себя Степан Ильич, хмурясь всё сильнее с каждым словом директора. Своим-то доверия нет, а тут немец… нет, точно хана пришла заводу!

– Завтра можете на работу не приходить, – продолжил директор, – отгул. Ну а дальше новый хозяин решит, что да как… А сейчас давайте выпьем за вас, за наш дружный коллектив, с которым мы шли бок о бок все эти годы!..

Старый сварщик мрачно выпил водку. Закусил. Работяги вокруг после выпивки загалдели, посыпались шутки, пересказанные по сотне раз анекдоты. Им-то что, они завода не знают, так – проездом в цеху, им что Михалыч, что немец – всё одно. Лишь бы поменьше работать, да посытнее жрать…

Кто-то полез расспрашивать директора о перспективах, но тот лишь отмахнулся: поживёте – увидите. Уж поживёшь тут, – насупился Степан Ильич, – натуральные поминки. А похороны послезавтра…

– Михалыч, скажи честно: конец заводу? – спросил Степан Ильич директора, когда они вышли на улицу. Небольшой праздник подошёл к концу. Выпивку и закуску смели со стола за час, потом ещё полчаса поболтали, немного прибрали в бухгалтерии, да и разошлись.

– Брось ты, Степан Ильич, – махнул рукой директор, – тебе-то какая разница? Ты у нас почётный сварщик, тебе уже и на покой пора. Как и мне. А завод… да что ему будет, заводу-то? Приедет немец – что-нибудь да как-нибудь наладит. Он молодой, энергичный. А мы с тобой лучше на природу: на рыбалочку да за грибочками, старческие удовольствия, как говорится, все дела…

– Да ну тебя, Михалыч! Старческие удовольствия… Какие уж тут удовольствия, когда заводу хана!

Степан в сердцах сплюнул. За завод было обидно.

– Ты не горячись, Степан Ильич. Дался тебе этот завод. Сорок лет ему отдал, в печёнках он у тебя уже сидеть должен, – Михалыч попробовал перевести всё в шутку, – я такси вызвал, поедешь? Нам по пути, вроде.

– Не поеду. Сам дойду. Свежий воздух старикам полезен, ты ж меня в старики записал… И Степан Ильич, не прощаясь, пошёл в темноту.