Нечто из Рютте

Конофальский Борис

– Воюет?

– Не-е, паскудствует… празднует, гуляет.

– Понятно, – солдат немного помолчал, – а там, за рекой, какой-то город был.

– Почему был? Есть. Байренгоф. Стоит город, стоит. Только вам туда ехать не надо.

– А что?

– А чума там.

– Чума?

– Ага, мрут людишки, полгорода осталось от былого.

– Неужто столько померло?

– Кто помер, кто разбежался. Язва – одно слово.

– Язва – это беда, – согласился солдат.

– Язва – это полбеды.

– А что ж еще?

– Дезертиры.

–

Вот как?

– Ага, ага, лютуют. Мы на тот берег даже не суемся. И хорошо, что мосты паводком смыло, и вы, господин, подумайте хорошенько, прежде чем туда лезть. А вам куда нужно?

– В Лютцоф.

– В Лютцоф? – Мужик задумался. – Это я не знаю, где такое.

– А что ж дезертиров никто не ловит?

– Я ж вам говорю, старый граф помер, а молодому только пятнадцать годов, не до того ему.

– Ясно, а все-таки как мне попасть на тот берег?

– Три мили вверх по реке пороги. Вода там быстрая, но конь у вас добрый, пройдет. Только вот убьют вас там.

– Думаешь?

– Ага, думаю. Обязательно убьют. Меч у вас дорогой, конь у вас дорогой, что ж не убить-то? Там и за простого мужицкого конька убивают. А за вашего красавца и подавно убьют. Да что там конь, за один ваш плащ с мехом убьют или за сапоги.

– Какие мрачные перспективы.

– Чего? – не понял мужик.

– Ничего, – ответил солдат. – Страшно, но мне нужно в Лютцоф. Придется ехать.

– Ну, храни вас Бог.

– И тебя, друг.

Дождь, дождь, дождь. Некогда мелкая река – полноводна. Даже на порогах вода доходила коню почти до брюха. Медленно, с трудом солдат перебрался на другой берег и повернул на север. Ехать в чумной город не было резона, тем более встречаться с дезертирами. Уж кто-кто, а солдат прекрасно знал, что из себя представляют эти парни.

Дорога сразу за рекой ушла в лес. Стена деревьев справа и справа, а сама дорога больше походила на обмелевшее русло небольшой реки. И дождь.

Добрый плащ, который он захватил как-то после одного небольшого сражения в обозе побежденных, полностью промок. С капюшона за шиворот то и дело скатывались капли. Спина и плечи стали зябнуть, рука – старая его боль – начала ныть. Но ни крова, ни тепла даже не предвиделось.

– Эх, найти бы хоть что-нибудь дотемна, – сам себе сказал солдат.

Ему очень не хотелось ночевать в мокром лесу.

– Тут можно сгинуть, брат, – сказал он коню. – Исчезнуть, как будто и не было. Два-три дезертира с арбалетом – и все. Даже костей не найдут. Да и кто искать-то будет?

Конь не отвечал, шел шагом спокойным.

– Всякое мы повидали, а в такой глуши не были: сколько уже едем, ни единого человека, ни дома, ни следов от копыт или колес, ни кострищ, только лужи.

А день потихоньку полз к закату. Настроение портилось, а тут вдруг конь тихонько всхрапнул. Солдат сразу осадил его и остановился.

– Ну, чего ты? Что почуял?

Конь покорно стоял, шевеля ушами. Солдат послушал,

вгляделся вдаль, даже стянул с головы мокрый капюшон – ничего, только мокрый лес и дождь. Пустил коня шагом вперед. Он знал, что тот просто так храпеть не будет, это был добрый боевой конь. И тут до солдата долетел едва уловимый запах. Это был дым, тяжелый дым от сырых дров. Где-то неподалеку были люди. Только что это были за люди?

Солдат решил не спешить и, несмотря на непрекращающийся дождь, капюшон не надевал. В нем было плохо слышно. Проехав еще немного, он уже не сомневался, что кто-то хотел согреться в этом сыром лесу. А еще он почувствовал сладковатый и тошнотворный запах. Запах войны, который не сулил ничего хорошего. Поэтому солдат снял с луки седла шлем с подшлемником, надел его, затем вытащил меч и опустил его вниз, к ноге, под плащ. Он похлопал коня по шее и тихо сказал:

– Поехали тихонечко, и не вздумай храпеть. Если что, вернемся к порогам.

Но, проехав немного и приглядевшись, он понял, что возвращаться не придется. На развилке дороги стояла виселица с двумя повешенными, а в десяти шагах от нее дымил костер. У костра сидели два солдата. Нанизав на палки большие морковки, они их жарили. Именно этот сладкий запах жареной моркови солдат перепутал с вонью разлагающихся трупов.

Рядом, на треноге из палок, висел щит с гербом. Белое поле из верхнего угла в нижний – широкая голубая полоса. На полосе черная орлиная лапа. Солдат помнил сотню гербов и еще пару сотен мог узнать, но этого он никогда не видел. Герб успокоил его. Герб – это всегда порядок. Не останавливая коня, он вложил меч в ножны и снял шлем. Солдат был уверен, что перед ним не дезертиры и не мародеры. Ни те, ни другие никогда не будут носить чьих-либо гербов.

Увидев его, люди вскочили с земли, похватали копья, надели шлемы и двинулись к нему. Это были простые, немолодые уже стражники какого-нибудь мелкого дворянина в поношенных, засаленных стеганках и старых сапогах. Шлемы и наконечники копий они давно не чистили.

– Стой, дальше хода нет, – сурово сказал один из них. Он был повыше и, наверное, поэтому был старшим. – Именем барона фон Рютте я запрещаю вам ехать дальше.

– Это почему еще? – спросил солдат.

– Далее земли барона фон Рютте, и он велел никого не пускать.

– А ты знаешь, что говорит дорожное уложение Фердинанда Святого о прохождении через владения?

– Нет, – честно признался стражник.

– А сказано там так: «А кто препятствовать будет проходу через земли свои купцу, монаху или другому доброму человеку или требовать мзду за проход через земли свои у купца, монаха или другого доброго человека – того считать разбойником, несмотря на титул». У тебя есть титул?

– Нет у меня никакого титула, и про уложения я ничего не знаю. Только вот с юга чумные сюда прут да дезертиры. Вон. – Он кивнул на виселицу. – Эти тоже без разрешения пройти хотели.