«Недаром помнит вся Россия…» Бородинское сражение в историческом сознании русских и французов (по следам 200-летнего юбилея)

Воронин Всеволод

В армии все еще полагали, что результат сражения является сомнительным. Шел разговор о том, что следует удержать за собой поле сражения, которое собственно еще не было утрачено, и этим упорством добиться победы, так как французы также обнаруживают признаки большого истощения. Но по существу вопрос был уже окончательно решен, и хитрый Кутузов не сомневался больше в том, как ему надлежит поступить. Превосходство сил французов, заметное и до сражения, еще возросло в результате сражения, так как потери русских были, безусловно, больше потерь французов; за время десятичасового боя чаши весов далеко не оставались в состоянии полного равновесия, а заметно склонились в ущерб русским; нельзя было ожидать лучшего результата при возобновлении боя; позиция русских совершенно сдвинулась и ставила под угрозу путь отступления. Следующим этапом неуспеха явилось бы полное поражение. Сейчас армия еще находилась в порядке и могла, не расстраиваясь, отойти. Кутузов решил отступить ночью, что, бесспорно, явилось единственным разумным выходом».

Наконец, Клаузевиц пытался оценить шансы Наполеона на «полный разгром» русских войск в случае участия в битве «значительной массы совершенно свежих войск», находившихся в его распоряжении. По мнению автора, такая возможность была, но степень возникавшего в связи с этим риска оказалась неприемлемой для французского императора, и он решил довольствоваться занятием Москвы. По словам Клаузевица, «если стать полностью на ту точку зрения, которую в этот момент должен был занимать Наполеон, а именно вспомнить, как огромно было его предприятие в целом, какие громадные силы он собрал для него и как эти силы против всякого ожидания быстро таяли, вызывая опасение, что их может оказаться недостаточно, то станет понятным, что с этого момента важнейшей задачей для него могло представляться сохранение своей армии до того времени, когда зайдет речь о мире. Победа была в его руках, Москву он мог рассчитывать и так занять; выдвигать более крупную

цель, поставив на карту последние силы, казалось ему, не вызывалось требованиями ни необходимости, ни разума (…) Если бы Наполеон имел твердую уверенность, что ему удастся окончательно разгромить русскую армию, он, конечно, затратил бы на это еще часть своих сил; но русские очень храбры, они еще сохраняли полный порядок…». Исходя из вышесказанного, Клаузевиц отметил, что «итог Бородинского сражения» является «вполне соответствующим естественному ходу событий» и что у Кутузова с самого начала не было «никакого разумного основания рассчитывать на победу». Иными словами, сражение имело самый предсказуемый финал; как тактические успехи французов, так и неудачи русских ни в чем не превосходили ожидания. Правда, Клаузевиц все-таки упрекнул Кутузова в том, что русские войска при Бородине не располагали «средствами перехода в энергичное наступление». Но свои более детальные суждения на этот счет он прервал самокритичной репликой: «Впрочем, довольно об этом!».

Итак, формальную «победу» в Бородинском сражении, которое М. И. Кутузов, в принципе, с самого начала считал ненужным, К. Клаузевиц приписал Наполеону. Понеся более крупные потери, чем французы, и без того обладавшие численным превосходством, русские отступили. Но «поражение» русских войск, сохранивших «полный порядок», не стало, с точки зрения Клаузевица, «полным». Чтобы нивелировать последствия своего отступления и оставления Москвы, «хитрый Кутузов» провозгласил себя победителем в сражении, и тем самым заручился безграничным доверием армии и общества. Наполеон не сумел деморализовать русских фактом занятия Москвы и, лишившись надежд на выгодный, да и вообще всякий, мир с Россией, был обречен на неминуемое военно-политическое поражение. Другой крупный военный теоретик XIX в. – бывший наполеоновский генерал А. Жомини, перешедший на русскую службу в 1813 г., еще более решительно, чем Клаузевиц, опровергал утопическую доктрину Наполеона Бонапарта, согласно которой решающее значение в войне имел исход генерального сражения. Мнение своего бывшего государя Жомини опроверг, указав на то, что «армии уничтожаются стратегическими операциями без заранее подготовленных на определенном участке сражений, чередой, казалось бы, незначительных предприятий». [62] С последним утверждением трудно не согласиться, особенно, если учесть то обстоятельство, что огромные потери русских войск в генеральном сражении при Бородине и сдача Москвы Наполеону отнюдь не помешали России уже через три месяца покончить с нашествием «Великой армии», а через 1,5 года – с наполеоновской Империей.

62

Жомини А. Стратегия и тактика в военном искусстве. – М., 2009. – С. 185.

Локальный, с «материальной» точки зрения, характер проблемы «победы и поражения» в Бородинской битве также едва ли подлежит сомнению. Ведь если признать победителем сторону, выигравшую войну 1812 г., то все равно конечный успех русских в той войне стал возможен не непосредственно в силу их «победы» на Бородинском поле, а после оставления Москвы и последовавших за ним, на первый взгляд, «незначительных предприятий» (сражений при Тарутине, Малоярославце и Красном, на Березине и мн. др.). Признание же победителями французов лишь «позолотит пилюлю» тем, кто не извлек из «блестяще выигранной» битвы никакой конечной пользы. Наконец, согласие на «ничью» станет не более, чем вежливым комплиментом в адрес бывших врагов, ставших «братьями по славе». И все-таки остановимся на этой проблеме, имеющей и духовную сторону, подробнее.

Версия о «поражении» русских войск в Бородинском сражении построена: во-первых, на цифрах потерь сторон – утверждается, что потери русских были значительно больше, чем у французов; во-вторых (и это – самое главное), на отступлении русской армии после сражения и занятии Москвы армией Наполеона. При этом нереализованному намерению Кутузова «защитить Москву» придается абсолютный и безусловный характер. Однако первая часть аргументации, используемой сторонниками данной версии, вовсе не представляется очевидной. Цифры потерь сторон, равно как и численность сторон перед битвой, остаются предметом дискуссии, очень далекой от завершения. Л. Л. Ивченко выражает немалые сомнения в том, что Кутузов решился отстаивать Москву во что бы то ни стало, так как применительно к Бородинскому сражению приходится говорить об «отсутствии простого равенства в силах: превосходство за счет ополченцев не в счет». Лидия Леонидовна справедливо полагает, что непримиримые критики Кутузова в любом случае нашли бы повод для новых нападок на него: «Сейчас Кутузова упрекают в том, что он не добился победы при численном преобладании, а если бы он ввел в бой ополченцев, то, вероятно, его обвинили бы в том, что он бросил в сражение необстрелянных и необученных людей». Она также не находит «достаточно оснований утверждать, что Кутузов, решившись на эту битву, собирался отстаивать Москву до последнего солдата, не имея сведений ни о резервах, ни о поддержке фланговых армий». [63] Констатируя господство концепции Н. А. Троицкого, многие утверждения которого превратились в аксиомы, в современной российской историографии войны 1812 г., Ивченко задается «вопросом: почему столько веры на слово автору монографии о М. И. Кутузове профессору Н. А. Троицкому, который большую часть жизни изучал проблемы народников?». Со своей стороны, она предлагает «признать» отсутствие «самого главного источника для создания «сбалансированного» научного знания о тех далеких событиях – рассказа о них самого М. И. Кутузова с учетом мнений своих оппонентов». Ивченко уверена «в том, что, если бы Кутузову было отпущено еще несколько лет жизни, он бы легко справился со всеми своими оппонентами и нашел бы убедительное объяснение всем тем обстоятельствам, над которыми почти два столетия ломают головы специалисты». [64]

63

Ивченко Л. Л. Указ. соч. // Партитура Первой Отечественной. Война 1812 года. – С. 184–185.

64

Там же. – С. 194–196.

В своей новой монографии о М. И. Кутузове [65] Л. Л. Ивченко принимает наиболее устоявшуюся на сегодняшний день версию о потерях сторон в Бородинском сражении: «русская армия потеряла 24–26 августа от 45 до 50 тыс. чел., а Великая армия – около 35 тыс.», – с уточнением, что «вопрос о потерях сторон на сегодняшний день является дискуссионным, так же как и ответ на другой вопрос, неизменно возникающий в связи с итогами Бородинской битвы: чья победа?». Автор дает свой ответ на этот вопрос. Л. Л. Ивченко считает, что «неправомерно делать однозначные выводы о победе Великой армии, подсчитывая «очки», как в спортивном состязании, как то: захват села Бородина, захват флешей, захват Семеновского, захват батареи Раевского, отступление с поля боя, вступление в Москву и т. д. В этом случае абсолютно не учитываются причины, побудившие обе стороны вступить в сражение, и цели, которые в нем преследовались, сопоставление планов с достигнутыми результатами». Автор напоминает, что причины, побудившие Кутузова дать генеральное сражение, носили «нематериальный характер», а именно – диктовались необходимостью «поддержать моральный дух русских воинов, требовавших сражения». Кроме того, Кутузов не имел достоверных сведений ни о дополнительных резервах, на которые мог рассчитывать неприятель, «ни о фланговых армиях Тормасова и Чичагова», прикрывавших южное направление и призванных оказать главным силам русских войск наиболее значимое «содействие». Поэтому, заключает Ивченко, «при любом исходе битвы он не мог развить успех без подкреплений. Как бы сложно ни было для Кутузова решиться на генеральное сражение, каких бы усилий и жертв ни потребовалось от него и от начальствуемой им армии, чтобы выстоять при Бородине, однако самое тяжелое предстояло ему потом, на следующий день после битвы. Это был день, когда после невероятного подъема патриотического духа, всех подвигов самопожертвования он вынужден был отдать приказ об отступлении». В этот «день без иллюзий» было суждено сбыться пророческим словам Михаила Илларионовича, сказанным накануне сражения: «Французы переломают о нас свои зубы, но жаль, что, разбивши их, нам нечем будет доколачивать». Во время сражения Кутузов стремился, прежде всего, «сохранить дух в войсках, не допустить разгрома, способного превратить его армию в толпу». Выполняя волю главнокомандующего, русские войска были «должны выстоять прежде, чем он уведет их с позиции». Дальнейшее же удержание этой позиции «было невозможно, а главное, бессмысленно, так как не существовало ни одного условия, позволявшего развить успех». Драма Кутузова в Бородинском сражении состояла еще и в том, что он не мог ознакомить «соратников» со своими «расчетами и сомнениями», дабы не лишить их веры в победу. Л. Л. Ивченко прямо опровергает мнение Н. А. Троицкого о том, что Кутузов имел «определенное намерение защитить

древнюю столицу». Последнее намерение в официальной переписке Кутузова снабжено множеством оговорок, которые гораздо более определенно указывали на другое его первостепенное намерение – «сохранить боеспособную армию». Автор убедительно доказывает, что приказание Кутузова о возобновлении сражения на следующий день после Бородина – 27 августа 1812 г., данное им накануне вечером М. Б. Барклаю де Толли и Д. С. Дохтурову, отнюдь не было лукавством. Напротив, в тот момент оно было вызвано необходимостью, по словам главнокомандующего, «сегодняшнюю ночь устроить все войско в порядок», так как, в противном случае, «всякое отступление при теперешнем беспорядке повлечет за собою потерю всей артиллерии». Ивченко отмечает: «Из этого документа явствует, что русские войска в сражении выстояли, коль скоро Кутузов, по необходимости, но вопреки своей воле, готов был вновь принять сражение». Наконец, автор опровергает еще один расхожий миф о том, что Кутузов якобы заранее предрешил вопрос об оставлении Москвы. Из переписки Кутузова с Александром I, относящейся к последним числам августа 1812 г., следует, что решение оставить Москву без боя было принято Кутузовым только после того, как его войска были оставлены без обещанных ранее мощных подкреплений. Вышесказанное позволяет сделать вывод, что Кутузов был довольно искренен, когда 29 августа 1812 г., т. е. через три дня после Бородинской битвы, направил своей жене – Екатерине Ильиничне короткое, но теплое письмо с известием, что «выиграл баталию над Бонопартием». [66]

65

См.: Ивченко Л. Л. Кутузов. – М., 2012.

66

Там же. – С. 402–405; полный текст письма М. И. Кутузова к Е. И. Кутузовой от 29 августа 1812 г. – см.: М. И. Кутузов. Сборник документов. – Т. IV. – М., 1954. – С. 181.

«Бородино. Бой у реки Колочи»

«Атака гвардейских егерей и матросов у села Бородино». Худ. В. Келлерман

«Бой за Утицкий курган». Худ. О. Пархаев

«Бой за Семеновские флеши». Худ. О. Пархаев

Мнение Л. Л. Ивченко о том, что у Кутузова, в случае пополнения его военных сил надлежащими подкреплениями, имелись реальные шансы не допустить оставления Москвы и даже добиться разгрома Наполеона на подступах к ней, разделяет Е. В. Анисимов. Он убежден, что если бы 3-я армия генерала А. П. Тормасова (46 тыс. чел., 168 орудий), которая прикрывала направление на Киев и которую на Волыни могла заменить Дунайская (Молдавская) армия адмирала П. В. Чичагова (57,5 тыс. чел.), вовремя пополнила главные силы Кутузова, то Наполеона уже в августе 1812 г. ожидала бы судьба, постигшая его в битве при Ватерлоо. «Рокировки» армий Тормасова и Чичагова с конца июля 1812 г. добивался генерал П. И. Багратион, этот замысел поддержал и Кутузов после своего назначения главнокомандующим. Багратион призывал к срочному осуществлению этой меры ближайшего помощника царя – графа А. А. Аракчеева (в письме от 26 июля 1812 г.), а Кутузов обратился с соответствующими письмами к Чичагову и Тормасову (20 августа). Однако время было упущено. «Думаю, – пишет Анисимов, – что главная вина за это упущение полностью лежит на императоре Александре, который только один был вправе решать вопросы подобного масштаба. А он, уезжая из действующей армии, не только не передал Барклаю (…) командование 1-й и 2-й армиями, но и словом не обмолвился о судьбе южных армий. И только тогда, когда Кутузов был назначен главнокомандующим всеми русскими армиями, встал вопрос о координации их действий. Но поздно! А как 1-й и 2-й армиям, захлебывавшимся кровью на Бородинском поле, не хватало помощи 3-й армии, которая бы подошла к Бородину, подобно армии Блюхера, в решающий момент поспевшей на поле Ватерлоо, и бросила бы на колеблющиеся тогда весы свою гирю – свыше 40 тыс. солдат! Несомненно, тогда Наполеон был бы утром и днем 27 августа разгромлен, его старая гвардия погибла бы, Москва бы не сгорела и вообще история пошла бы по другому пути…». [67]

67

Анисимов Е. В. Багратион. – М., 2012. – С. 744–746.

Еще одним опровержением поражения русских войск в Бородинской битве является реакция командующего 1-й Западной армией М. Б. Барклая де Толли, который никогда, в силу своего характера, не славился особым оптимизмом, на одно из самых драматических событий сражения – захват французами батареи Раевского. Узнав об этом, Барклай спокойно заметил: «Это печально, но мы возьмем ее обратно завтра, а может быть, французы покинут ее сегодня ночью». Слова Михаила Богдановича свидетельствовали, как отметил С. Ю. Нечаев, о его уверенности «в том, что на другой день сражение будет продолжено». [68] К сказанному можно добавить: Барклай де Толли твердо верил в возможность выиграть сражение.

68

Нечаев С. Ю. Барклай-де-Толли. – М., 2012. – С. 229.

В трудах зарубежных историков по проблемам Наполеоновских войн мы не встречаем того кипения страстей вокруг «битвы на Москве-реке», которое находим в современной отечественной историографии. Зато в лучших исследованиях иностранных авторов есть немало рационализма и объективности, которые весьма полезны для более «сбалансированного» взгляда на обсуждаемые темы.

В одном из самых выдающихся фундаментальных исследований о Наполеоновских войнах – книге английского историка Дэвида Чандлера «Военные кампании Наполеона» (1966) [69] Бородинскому сражению посвящена отдельная глава. [70] По данным Чандлера, в начале похода от Смоленска к Москве общая численность наполеоновских сил составляла 156 тыс. чел. (124 тыс. – пехота, 32 тыс. – кавалерия), армия Наполеона располагала при этом 587 пушками. Русские войска насчитывали тогда не менее 120,8 тыс. чел. (72 тыс. – пехота, 17 тыс. – регулярная кавалерия, 14,5 тыс. – канониры, 7 тыс. – казаки, и предположительно 10 тыс. – ополченцы), в их распоряжении имелось 640 артиллерийских орудий.

69

Русский перевод – см.: Чандлер Д. Военные кампании Наполеона. Триумф и трагедия завоевателя. – М.,2011.

70

Глава 70 («Бородино») – см.: там же. – С. 648–664.

Британский историк критикует «недостатки» диспозиции русских войск и их подготовки к сражению: «Во-первых, непропорционально большое количество войск было поставлено в северном, колочском секторе. Конечно, Кутузов не мог знать точно, куда будет направлен удар французов. Но, учитывая то, что река перед его правым крылом имеет очень крутые берега, что большая часть местности на его правом фланге состоит из болот и что, судя по сообщениям, Наполеон подходит по обоим почтовым трактам (то есть в направлении левого фланга русских), можно было бы заранее определить наиболее вероятное направление главного удара Наполеона и с самого начала поместить меньше войск на своем правом фланге. Второй недостаток связан с первым. Открытый характер местности к югу от русской позиции предоставлял удобную возможность охватывающей атаки противника, и здесь необходимо было бы предусмотреть, где определить господствующее положение. Кутузов поступил бы мудрее, поставив мощный резерв из всех родов войск позади своего неприкрытого левого фланга. В-третьих, русская кавалерия и V корпус резерва были помещены слишком близко к линии фронта, вследствие чего им пришлось нести неоправданные потери. В-четвертых, русская иерархическая лестница команд была излишне усложнена; кроме ставки верховного командования Кутузова в Горках и двух армейских штабов, русские поделили каждый армейский район на подчиненные секторы (…) Это умножение штабов ничего не давало, кроме помех для быстрого прохождения приказов и точности их исполнения. Недостатком было также то, что редуты и флеши русских, хотя внешне и были внушительны, строились в спешке и, в сущности, плохо обеспечивали укрытие их гарнизона». Ошибкой русского командования он назвал и «расточительное чрезмерное растяжение главной позиции». Вместе с тем, Чандлер отмечал, что «несмотря на все эти недостатки, моральный дух русской армии был необычайно высок». Солдатское «воодушевление» еще более окрепло после молебна, состоявшегося накануне сражения – 6 сентября н. ст., когда «перед коленопреклоненными рядами всей армии торжественно пронесли чудотворную икону (…) Богоматери Смоленской».