Неделя на Манхэттене
Шрифт:
Железных оградок вокруг деревьев хватило бы на сотни задниц, но именно рядом со мной плюхнулись два перекормленных чёрных парня в дредах, татуировках, вытянутых по местной моде футболках до колен и приспущенных штанах. Мода на штаны, открывающие то, что принято закрывать, пришла из тюрем, где запрещены ремни, а заключённые из бедноты резко худеют, не имея денег на ларёк.
Меня предупреждали, что лучше держаться подальше от молодых отвязанных афроамериканцев, по которым нельзя понять, восемнадцать им или четырнадцать. Тех самых подростков из «плохих районов», совершающих львиную долю правонарушений и чаще всех погибающих
Игра «Выруби белого», состоящая из подкарауливания и вырубания одним ударом, только входила у чёрной молодёжи в моду, и мне было уютнее перебраться поближе ко входу в магазин. Но тут к подросткам вышел продавец, пославший нас за ноутом. До закрытия магазина оставалось время, но он запросто покинул рабочее место. Сперва троица попихалась, как дошкольники, потом поругалась, потом один включил плеер с громкими барабанами, и они начали пританцовывать перед магазином.
Это бы трогательно смотрелось, не знай я, что парень единственный продавец в огромном зале. Было ясно, что он уже выдал мужу адаптер, но входов в магазин было несколько, и кому-то в последние минуты до закрытия могло что-то понадобиться.
Наконец в дверях нарисовалась толстущая чёрная тётка и пронзительно заорала на продавца. Он съежился-скукожился в мышонка при своих двух метрах роста, пытаясь прошмыгнуть мимо неё в дверь магазина, а дружки выключили музыку, вытянулись по стойке смирно и подобрали животы.
Работа продавцом в таком солидном месте была везухой для молодого чёрного парня, но, похоже, он ей не слишком дорожил. Всю жизнь я слышала, что американцы вкалывают до кровавого пота, имеют меньше всех отпусков, больничных, отгулов и больше всех сверхурочных. Работа для них практически религия, и мы гоняли своих продавцов кричалкой: «В Америке вас бы уволили в первые пять минут!» Но всю неделю на Манхэттене нас сопровождал сервис худшего совкового разлива.
Большинство недавно опрошенных россиян ответили, что на первом месте для них благополучие в семье, на втором – друзья, на третьем – работа. Американцы в ходе подобного опроса расставили приоритеты иначе: на первом месте – работа; на втором – семья, на третьем – удовлетворение потребительских запросов, и только потом друзья. Ведь неукорененному американцу работа даёт то ощущение надежности и устойчивости, которое укоренённому россиянину обеспечивают семья и друзья.
Американский капитализм, как наш социализм, гарантирует работающим жирный соцпакет – как правило, хорошую медстраховку на всю семью, талоны и льготы. Талоны для безработных – это совсем другие талоны. К сожалению, Голливуд ни разу не рассказал человечеству о талонах, видимо, считает тему некинематографичной.
Залогом успешного трудоустройства в США считается диплом престижного университета, хотя основная часть американских миллиардеров и миллионеров либо не имеет диплома, либо ни разу не применяла его по назначению. А количество дипломированных безработных увеличивается, и многие из них идут на низкоквалифицированную работу, не требующую не только диплома, но и грамотности.
Но, поддерживая банковский сектор, госпропаганда агитирует за кредиты на образование, хотя объём непогашенных студенческих кредитов давно больше триллиона долларов. А наиболее
Согласно исследованию, организованному в 2013 году американским психологом Мишель Маккуэйд, работа нравится лишь 36 % американцев; 15 % испытывают на работе скуку или одиночество, при этом 35 % довольны заработком. Аналогичный опрос Росстата в том же году обнаружил, что работа нравится 76 % опрошенных россиян, полностью удовлетворены ею более 50 %, но только 26 % опрошенных довольны заработками. То есть россияне на 10 % реже довольны заработком, но в 2 раза чаще американцев идут на работу с удовольствием.
Гуру Майкла Джексона – Дипак Чопра – писал о неприятной статистике: работники американских офисов значительно чаще остальных умирают в ночь на понедельник, ощущая новую неделю как приговор. Кроме того, по понедельникам в США фиксируется на 25 % больше травм спины и на 33 % больше сердечных приступов.
Муж вернулся с адаптером, и двери «Staples» окончательно захлопнулись. Глянув на замусоренный тротуар, я сказала:
– Столько времени толчёмся на этих задворках! Где-то здесь рядом Бродвей – всю жизнь мечтала увидеть Бродвей!
И муж удивлённо ответил:
– Всё это время мы находимся на Бродвее!
И, видимо, чтобы не дать мне времени на ступор, сверху обрушился мини-ураган, поднявший с тротуара грязь и упаковки на уровень лица – тот самый «мусорный ветер», про который поёт известная группа.
Жизнь посреди материка делает нас баловнями, неделями обсуждающими надвигающееся потепление и похолодание, а островной и прибрежный климат меняется ежеминутно. К тому же Манхэттен построен квадратами, как специально задуманный аэродинамический лабиринт для усиления ветра, и обычный здешний ветер почти что наше московское штормовое предупреждение.
Мы снова метнулись в «сельпо», теперь уже за зонтиком, перебегая на другую сторону, как оказалось, Бродвея – самой старой и длинной улицы Нью-Йорка, растянувшейся на 25 километров сквозь Манхэттен, Бронкс и крохотные городишки штата Нью-Йорк. Считается, что прежде здесь была древняя индейская тропа, и название переводится с одного из индейских языков как «тропа войны».
В «сельпо» не было видно зонтов, но кассирша велела идти в хвост магазина и сворачивать налево. Шли и сворачивали, пока не уткнулись в дверь с табличкой «служебное помещение» и не открыли её на свой страх и риск. Людей за дверью не было, но до потолка громоздились коробки с товарами. В одной из них мы накопали зонтик, и до последней минуты не понимали, не попадём ли в полицию за хозяничанье в «служебном помещении», но обошлось, и кассирша лениво выбила чек.
Мы двинулись под зонтом по своей стороне бродвейщины на юг, а когда проходили мимо корейской церкви, мокнущий у заветной урны мексиканский бомжара кивнул мне как старой боевой подруге. С нашей стороны улицы приемлемого общепита не было – пугала или жуткая публика, или громкая музыка, или грязь, или вид блюд на столах. Но главное – запах! При том, что у американской еды в целом приглушён запах, в большинстве общепитов Бродвея любой ценовой политики ужасно пахнет смесью горелого, прогорклого и несвежего одновременно.