Недетские игры
Шрифт:
В этом было преимущество Станислава, но лишь частичное.
Валанду было известно через собственные ощущения, Левицкому… только теоретически.
– Тот самый недостающий пункт позволит ему закрепиться в твоем разуме так аккуратно, что ты этого даже не осознаешь. И тогда он начнет избавлять тебя от чувств, эмоций, привязанностей, правил, принципов. Он разрушит твою личность, оставив ту ее часть, которая сможет сравнивать и анализировать. «До» и «после». Ты и… тоже ты. Все знающий, помнящий, но беспрекословно исполняющий все его приказы. Ты даже
Закончить Марку не дал Лазовски, который слушал того с каким-то безграничным спокойствием.
– А ты не думал, почему Исхантель оказался на Зерхане?
Валанд, усмехнувшись, кивнул. Думал.
Складываться хоть что-то начало только после того, как узнали правду о Сои. И проступком не назовешь, но пятно на статусе жреца – точно.
Пятно на статусе жреца…
Мелькнувшая ассоциация была настолько неожиданной, что Марк буквально проглотил начало фразы, которую собирался произнести. Посмотрел на все такого же равнодушно-бесстрастного Лазовски и… вздохнул.
– Так ты… тот самый Ровер?
Про Левицкого он словно и забыл. Да и было с чего. Эту историю про чудом спасшегося офицера контрразведки он слышал в кулуарах Академии. Рассказывали ее шепотом, почти как легенду.
Поверить в услышанное было трудно, не поверить – невозможно. Слухи были упорными, а шухер, их сопровождавший, вполне реальным.
Лазовски даже не улыбнулся.
– Тот самый.
– И как ты… – Валанд хотел спросить: «Выжил», но удержался.
Как можно спрашивать о таком у человека, который почти полтора года провел в плену на Самаринии?! У тех самых жрецов храма Предназначения, о которых они сейчас говорили.
Но Странник ответил. Без эмоций, словно это касалось не его.
– Чистота крови и та самая абсолютная ментальная невосприимчивость, о которой ты упомянул.
Валанд предпочел бы свернуть тему, теперь понимал, откуда и седина, щедро рассыпанная по темным волосам, и эта действующая ему на нервы отстраненность, но сам Лазовски посчитал, что еще не все сказано.
– Исхантель изгнан из круга Верховных.
Левицкий, почувствовав, что все происходящее будет каким-то образом иметь отношение к нему, тут же язвительно поинтересовался:
– Пил? Гулял? Продавал секреты?
Лазовски на выходку Станислава отреагировал спокойно.
– Упустил Таисию.
– Так это твоих рук дело? – зацепился Валанд, соотнося то, что ему было известно, с тем, о чем поведал Геннори.
Тот качнул головой.
– Действовала другая группа. Я попал на Приам годом позже, там же нас и взяли.
– Вас было четверо…
Геннори выдержал взгляд Марка, но тот успел заметить, как мелькнула в них тут же растаявшая в безразличии боль.
– Вернулся я один. – Сделал паузу, посмотрев на Станислава. – Шансы у тебя есть, Исхантель надломлен изначально, его готовили к
– Понял, – без малейшего позерства кивнул Левицкий. Он и раньше осознавал, на что идет, теперь оценивал это со всей отчетливостью.
Отступать не собирался. Ставки в этой игре были высоки, ради них стоило пойти на такой риск.
Его жизнь против… Он обязан был справиться.
Этот разговор состоялся чуть более суток тому назад, а теперь Валанд смотрел на посеревшее лицо Левицкого в медицинской капсуле и еще раз пытался взвесить, стоило ли оно того.
Знал, что стоило, только убедить себя в этом не мог.
Выстрел из волновика попал в плечо, а разворотил половину грудной клетки. Последнее, что тот произнес, прежде чем потеряться в беспамятстве: «Я все сделал».
Медики обещали, что сумеют поднять Станислава на ноги.
Марку очень хотелось в это верить…
* * *
Был еще только ранний вечер, а город замер, словно чувствуя приближающуюся угрозу.
Или мне это просто казалось?
Кар я оставила не на стоянке ресторана, а за квартал до него, на общественной. Внешнюю модификацию изменила еще на базе, так что тот нисколько не выделялся среди ему подобных, среднего класса.
Пока добиралась до «Шалоны», вспоминала напутствия Валанда и Ровера. Когда дошло до инструкций, они довольно быстро нашли общий язык. Не успевал закончить с ценными указаниями один, как тут же в дело вступал другой.
Я не возмущалась. Внимала и думала о парадоксах жизни.
Дело Горевски, порученное мне шефом, выглядело нетривиально с самого начала. Скорее исключение, чем правило, хоть и в рамках привычного, того, к чему меня готовили много лет.
Трудно, но не невозможно.
Для Шторма уже тогда картинка выглядела совершенно иначе. Масштабнее и драматичнее.
Ни я, ни Ровер не могли об этом даже догадываться. Вроде и не удивительно, каждому – свое, но если вдуматься – отдавало фатализмом, той ситуацией, когда от тебя мало что зависит.
Я понимала, что это все настроение, с которым на этот раз оказалось сложнее справиться, но ощущение несправедливости происходящего продолжало давить и действовать на нервы.
Название «Шалона» на местном наречии имело два значения: рассвет и прорыв. Судя по проспектам, архитекторы пытались соединить в одном здании и то, и другое. Спиралью уносилось оно вверх, пронзая зеленую шапку из реликтовых манжоров. Не столь уж и высоких – всего-то метров сорок, но имеющих огромную крону, похожую на исполинский зонтик.